Негласные источники, сообщавшие в ОГПУ о Булгакове, в основном принадлежали к писательской среде. В силу данных обстоятельств они могли более точно и профессионально рассуждать о его творчестве, мыслях и настроениях1102.
Комментарий сотрудника архива ФСК выразителен и информативен. Предлагая к публикации ранее не подлежащие разглашению, засекреченные агентурные сводки, автор будто ощущает моральную неловкость, оговаривая, «как бы мы сейчас к ним», к осведомителям, ни относились, стремится дистанцироваться от прошлой деятельности учреждения. В самом деле, не владея филологическими и литературоведческими методами анализа, не вдаваясь в рассуждения о поэтике, композиции и стиле, они с проницательностью, не уступавшей профессиональным редакторам, достаточно внятно доносили до сведения властей сущность той или иной вещи писателя. А догадки о том, что авторы донесений, скорее всего, находились в близком круге булгаковских знакомых, теперь были подтверждены официальным лицом.
Как правило, публикация текста, статьи, документа предполагает шаг вперед в изучении творчества писателя. Но случаются и публикации такого рода, после которых процесс научного изучения будто обращается вспять.
Заканчивая разговор об изданиях, предпринятых архивохранилищами, нельзя не сказать о пагубной деятельности сотрудника ОР РГБ В. И. Лосева. Прославившийся фразой о том. что Булгаков «все-таки дописал несколько „снов“ к „Бегу“»1103, то есть сообщив читателям ложную информацию о том, что прямое сталинское редакторское указание было писателем исполнено, в 1990‑е годы Лосев стал активным публикатором булгаковских рукописей. Подробно об этом будет рассказано в главе «Этапы публикации наследия Михаила Булгакова».
В 1996 году вышла в свет «Энциклопедия Булгаковская»1104 (именно в таком порядке стоят слова названия), подготовленная Б. В. Соколовым. Как правило, над энциклопедиями – вследствие ограниченности человеческих возможностей – работает коллектив квалифицированных специалистов. Как это происходило, например, в случае с «Лермонтовской энциклопедией», с которой сравнивается без ложной скромности в аннотации данный труд.
Один из ключевых элементов энциклопедии – словник, в котором в свернутом виде заявлена концепция издания. Далее в подобной работе строго оговариваются ее рамки: какие именно проблемы, темы и имена с непреложностью будут в ней представлены, а какие – нет и почему. И наконец, уровень энциклопедии подтверждает круг авторов статей, на которые ориентируется издание (с этим связаны указания на важнейшую литературу по предмету, библиографические ссылки и т. д.).
Объявленному на обложке типу издания противоречат все структурные элементы данной книги, начиная от вызывающего недоуменные вопросы словника (включившего в себя пространные статьи о Ленине, Троцком, Бухарине и Г. Мейринке, по поводу которого Б. Соколов сообщает, что «Булгаков мог знать» о нем от одного из своих друзей, но обошедшегося без Гоголя, Гофмана, Гёте, многих тем владикавказского периода творчества писателя), озадачивающего отсутствия важнейших библиографических сведений, традиционно приводящихся под каждой статьей энциклопедии, – заканчивая списком работ в конце книги (где, скажем, на букву С не указано ни одной статьи А. М. Смелянского, но скрупулезно перечислены 18 печатных выступлений самого Б. Соколова) и абсолютно неуместной в энциклопедическом словаре публикацией пьесы «Сыновья муллы», которую в драматические месяцы Владикавказа, по признанию самого Булгакова, «писали трое: я, присяжный поверенный Гензуллаев и голодуха».
Представления Б. Соколова о том, какая именно информация читателю энциклопедии необходима, а без каких сведений можно обойтись, специфичны. Так, в статье, посвященной личности вдовы писателя Е. С. Булгаковой, читаем:
После смерти писателя Б[улгакова] некоторое время была любовницей первого секретаря Союза советских писателей А. А. Фадеева <…> с которым познакомилась во время последней болезни своего мужа1105.
Соположение двух фраз наталкивает читателя на мысль, что Елена Сергеевна флиртовала у ложа умирающего1106. Но страницы энциклопедического издания – не место для подобной информации, не имеющей ровно никакого отношения к творчеству писателя.
Вместо энциклопедии, то есть авторитетного справочного издания, читателям предложена то ли неряшливая хрестоматия, где щедро, по нескольку печатных страниц, цитируются разнообразные мемуарные, критические и собственно булгаковские тексты, создавая солидный объем книги, то ли монография, которая рассыпана на хаотическую мозаику сведений о жизни Булгакова, его семье, а также – партийных и государственных деятелях 1920–1930‑х годов, «привязанных» к отдельным произведениям, персонажам и проч.
Принципиально важные сведения о писателе, добытые и обнародованные исследователями, излагаются автором без ссылок на «посторонних», не названы и первые публикаторы его произведений. Что же до азов литературоведения… филологической грамотности…
Излюбленная дилетантами от филологии область изысканий – возможные прототипы литературных персонажей. Текст «Энциклопедии» изобилует ими.
Ленин послужил прототипом главного героя повести «Роковые яйца» профессора Персикова, а также Воланда и одного из второстепенных персонажей романа «Мастер и Маргарита» – артиста Куролесова1107.
Книга многим понравилась. Удручали отклики рецензентов, владеющих темой еще менее, нежели Соколов. Так, «Известия» откликнулись заметкой К. Кедрова, сообщившего читателям, что «главной сенсацией „Энциклопедии“ стал полный текст булгаковских пометок, сделанных на книге Флоренского „Мнимости в геометрии“»1108. Речь идет не о «полном тексте пометок», а о тексте Флоренского, выделенном Булгаковым при чтении. Далее Кедров, с уважением к не знающему преград сотрудничеству ученых, пишет, что эти пометки передал Соколову Говард Соломон из штата Канзас. Но местонахождение книги Флоренского с пометами Булгакова гораздо ближе к москвичу Соколову, чем к штату Канзас – она хранится в архиве Булгакова в НИОР РГБ и давно не является никакой сенсацией. Первое печатное сообщение о пометках было сделано более двадцати лет назад в работе М. О. Чудаковой «Архив М. А. Булгакова». Над этими подчеркнутыми Булгаковым строчками размышляли исследователи, в частности в работах, связанных с анализом решения пространства в романе «Мастер и Маргарита». Замечу в скобках, что сенсации вообще не есть дело энциклопедии в связи с общеизвестными важнейшими чертами данного типа научной работы.
В 1990‑е годы продвижение, углубление интерпретационных гипотез булгаковского творчества, в частности романа «Мастер и Маргарита», осуществлялось старшим поколением литературоведов, демонстрирующих завидную энергию интеллектуального усилия. В работах Я. С. Лурье, В. Я. Лакшина, Б. М. Сарнова, М. О. Чудаковой велись размышления над историческими реалиями 1920–1930‑х годов в соотнесении с сегодняшними историко-культурными процессами.
Так обстояли дела в послеюбилейном булгаковедении. А что же театр?
Большая страна, даже после ухода республик, была растянута не только в пространстве, но и во времени: разные города будто жили в разные исторические эпохи. Где-то сказывалась исчерпанность свежих режиссерских идей и использовались уже опробованные ранее ходы. Где-то сочинения драматурга Булгакова обнаруживали острую актуальность в меняющемся обществе.
Вышедший в апреле 1991 года спектакль Саратовского театра драмы им. К. Маркса «Белая гвардия» в постановке А. Дзекуна был заявлен в афише театрального фестиваля в Киеве в честь 100-летия М. А. Булгакова еще до премьеры. Четвертая работа режиссера по булгаковским произведениям интриговала, и критики ждали открытия.
Я хочу передать прежде всего ощущение от романа: нечто безвозвратно уходящее, как уходящая натура в кино… И дело не в большевиках или петлюровцах, а в том, как трагически истаивает, растворяется красота – она не просто изменяется или разрушается, она исчезает1109, —
говорил режиссер, работая над спектаклем.
И квартира Турбиных была явлена как струящееся совершенство утонченных линий à la Бердслей, нежные кремовые шторы и прихотливые морозные узоры на высоких окнах вызывали чувство не столько уюта, сколько хрупкости и угасания. В гостиной отрешенно и недвижно в креслах застыли люди. Последним штрихом к этой будто забранной в раму картине – белый рояль на небольшом эстрадном возвышении, с поднятой крышкой, просвечивающей, словно крыло перламутровой бабочки.
Настойчиво заявлена режиссерская идея: перед нами – Серебряный век русской культуры, стильный символизм, обреченность этого мира на смерть. Явственно звучала нескрываемо ностальгическая, идеализирующая героев нота.
Спектакль Дзекуна не стал открытием темы, пресловутому «истаиванию красоты» минувшего времени уже была отдана щедрая дань в ряде театральных работ. Так, Леонид Хейфец в польской постановке «Белой гвардии» середины 1970‑х говорил об исторической гибели рыцарей без страха и упрека, невесомая белая дымка покрывал окутывала сцену, как саван уходящего времени, но и как знак чистоты героев, их непорочного служения родине.
На смену белогвардейцу – зверю и палачу – пришел образ аристократа до мозга костей, так сказать, особы, приближенной к государю императору, чьими непременными атрибутами стали ослепительный пластрон, эффектное щелканье каблуками и проч. В спектакле Дзекуна появлялись белогвардейцы из сложившейся уже в 1970‑е мифологемы белого движения, той, в которой живет и легенда о расстреле Колчака, и песенно-былинный корнет Оболенский, и анекдоты о поручике. Анекдот – свидетельство того, что миф изживает себя, травестируется. А спектакль Дзекуна все еще по-прежнему настаивал на «красоте», не давая проявиться новой мысли, точному знанию, правде о человеке. Аристократизм по Булгакову – это не рояли и смокинги, не стильность жилища, а нечто, всегда редкое и трудно дающееся. Прежде всего – это отсутствие претенциозности, самоуважение, которому есть на что опереться. Простой пример: когда Елена, превозмогая себя, пытается устоять перед любовным натиском Шервинского, на его полувопрос: «Я вам не нравлюсь?» – отвечает: «К сожалению, вы мне очень нравитесь». Лгат