1221. Позднее, в 2022 году, вышла и книга В. Г. Сидорова: «Расшифрованный Булгаков. Повседневная жизнь героев эпохи „Мастера и Маргариты“ и „Собачьего сердца“»1222. На ней мы и остановимся.
Обещание нечто расшифровать – это указание на то, что некий текст прежде был зашифрован. По-видимому, автором. Но, согласитесь, странна сама мысль о том, что писатель приходит, чтобы не явить людям свое видение мира, а хитроумно скрыть: что цель творчества – виртуозная маскировка автора, а не преображение хаоса случайностей в прозрачный кристалл Божьего мира.
Итак, какие «шифры» разгадывает книга В. Сидорова, как уточняет понимание романа и повести?
Сидоров начинает повествование не с рассказа о реалиях и их значении, а с биографии писателя, по ходу рассказа роняя оставленные без аргументации серьезные утверждения о Булгакове вроде: «Творчество дороже убеждений»1223. Автор позволяет себе не знать установленные исследователями факты, например, когда сообщает, что на пространную докладную записку Керженцева о пьесе «Кабала святош» от Сталина «ответа не было вообще»1224. То есть ни одобрительная реплика вождя на полях документа1225, ни публикация передовой статьи в газете «Правда» (на основе все той же докладной записки Керженцева) о спектакле – не в счет. Со страницы 94‑й начат рассказ о поразительных «находках» Л. М. Яновской – например, рукописи «Мастера и Маргариты» в архиве П. С. Попова. Но рукопись никогда не терялась, просто архив друга писателя, в составе которого она была, приобщен к архиву Булгакова не сразу.
Сидоров продолжает: на Яновскую «пошли официальные булгаковеды – сплоченный московский кружок прикормившихся на теме „специалистов“» (с. 94), по убеждению автора, заставивших Лидию Марковну эмигрировать. Здесь не место рассказу об отношениях «прикормленных московских булгаковедов» с Яновской, необходимо отметить лишь неверное утверждение автора, появляющееся на с. 95: «Архив полууничтожен». Но архив Булгакова в НИОР РГБ как хранился в целости и сохранности со времени его приема по описи из рук вдовы писателя, так и хранится. На чем основано сообщение В. Сидорова, неизвестно.
Лишь на 105‑й странице автор переходит к рассказу о том, какой была Москва в 1920‑е годы, но уже через три абзаца неожиданно появляется С. Собянин, Новая Москва, МКАД, и нить повествования рвется. Автору представляется необходимым рассказать читателю о панельном методе возведения домов в 1950‑е годы, об идеях Корбюзье и новом районе Черемушек, о сталинских планах реконструкции Москвы; он вспоминает Вторую мировую войну, Высоцкого, фильм Э. Рязанова и проч. Имя Булгакова лишь редкими строчками вклинивается в это пестрое повествование. Автор сокрушенно подытоживает: «И ничего этого нет в романе „Мастер и Маргарита“»1226.
Повествуя о коммуналках и бараках Москвы, Сидоров пишет:
О вагоновожатой, отрезавшей голову Берлиозу, Булгаков не забывает сообщить, что она красавица. Но в каком бараке или в какой общаге она живет – не сообщает. Также неизвестно, откуда приходят на страницы романа Пантелей из буфетной… швейцар Массолита и не названные по именам лихачи1227.
Но все перечисленные персонажи приходят в роман из творческой фантазии писателя, где существуют без московской прописки и точного адреса. После нескольких страниц рассказа об уплотнениях, коммуналках и бараках делается еще один важный вывод: «Герои Булгакова очень хорошо обеспечены жильем на фоне основной массы намного более бедных, живущих несравненно теснее». В подглавке «Москва, которую Булгаков не хотел видеть» Сидоров упоминает дом на Берсеневской набережной, в котором был и кинотеатр, и клуб, и спрашивает: «Почему бы Маргарите не ходить с мужем в этот кинотеатр и клуб? А ведь не ходила». И сообщает свой вывод: «Булгакова не интересовало ничто за пределами мирка художественной интеллигенции, живущей в исторической части Москвы»1228. Ну, если не считать Ершалаима…
Сообщив читателю множество разнообразных сведений, связанных как с 1920‑ми, так и с самыми последними годами (упомянута уже и эпидемия коронавируса), Сидоров делится и еще одним важным утверждением: роман «Мастер и Маргарита»
не только не дописан – он еще и сильно искажен. Если бы Булгаков написал то, что хотел и как хотел – перед нами был бы другой роман. Более жесткий, однозначный и суровый. В нем было бы меньше ерничанья и буффонады, больше трагического и грозного1229.
Книга Сидорова – яркий образец дилетантского («народного») литературоведения, когда автор, не видя границ собственной компетентности, свободно перешагивает от знаний в области строительства и статистики к трактовкам поступков литературных персонажей и промахов писателя.
Во многих филологических работах последнего времени произошел уход от общей проблематики, философско-нравственных аспектов романа. (Как поинтересовался, опускаясь в кресло, опоздавший на начало сеанса молодой кинорежиссер, видя на экране Иисуса в Гефсиманском саду: «Что это он там парится?..») Но вне этих тем Булгаков не может быть понят. Наступило время частностей, задиристого эпатажа и, одновременно, отсутствия интереса к точному знанию – историко-литературного контекста, дотошного изучения архивных источников, да и просто освоения, я имею в виду – обдумывания того, что наработано предыдущим поколением коллег-литературоведов.
Этическое напряжение, постоянное булгаковское свидетельствование о борьбе живого и омертвевшего, талантливого и пошлого, составляющее нерв его творчества, в нулевые оказалось ненужным как литературоведению, так и театру. По-видимому, стало казаться, что конечный результат творческого усилия никак не связан со всей этой чепухой («принципами»), а само различение добра от зла слишком скучно, узко и старо. Это свидетельствовало о состоянии интеллектуально обескровленного и морально «уставшего» общества.
В памяти всплывают строчки из «Записок покойника», где вопрос был поставлен резче: «Пойми ты, что не так велики уж художественные достоинства твоего романа <…> чтобы из‑за него тебе идти на Голгофу»1230. Гениальная рок-опера молодых бунтарей – «Иисус Христос – суперзвезда»1231 – о том, кто на Голгофу взошел, кажется, была рождена в результате мощной творческой радиации булгаковского романа, только что вышедшего к читателю, в том числе европейскому. Страсть и человечность библейских персонажей, события, которые авторы оперы ощутили как ранящие и не оконченные, а свершающиеся сию минуту, потрясли. Мелодическая плоть оперы передала то самое напряжение этического посыла, который и создает роман. Не коды и шифры, о которых пишут сегодня с непостижимым воодушевлением, – а острая эмоция, суть и смысл.
Пока люди живы, мысль неуничтожима. Лишенная поддержки среды, она пробивается и в вялом, будто угаснувшем обществе нулевых. В режиссерских планах и актерских мечтаниях накапливается личное, не совпадающее с расхожим понимание писателя, крупица за крупицей готовятся будущие открытия. А в архивах и библиотеках продолжается – пока что невидимая читателям – работа.
«Возвратить читателю исчезнувшую реальность…»2010‑е
В начале 2010‑х эта невидимая прежде работа выходит к читателям. Одна за другой появляются несколько первостепенно важных трудов.
Открывает этот (недлинный) ряд вышедшая на исходе 2000‑х книга литературоведа А. Н. Варламова «Михаил Булгаков»1232, предложившая свое видение биографического пути писателя. Затем появляется фундаментальное исследование Е. Ю. Колышевой, подготовившей и издавшей полное собрание черновиков и выверенный основной текст романа «Мастер и Маргарита»1233 (см. о нем подробнее в главе «Этапы публикации наследия Михаила Булгакова»). Новое и неожиданное прочтение романа «Мастер и Маргарита» осуществила О. Я. Поволоцкая, филолог и историк литературы1234. Вышли к читателю два тома «Аннотированного библиографического указателя» (и в работе находится том третий)1235. Наконец, спустя четверть века после публикации первых двух томов с выходом третьего тома «Сценарии и либретто» было завершено издание «Театрального наследия» М. А. Булгакова1236 (подробно о них тоже рассказано в главе «Этапы публикации…»). Нельзя не назвать и монографию О. Е. Этингоф, посвященную сравнительно малоизученному периоду жизни писателя, месяцам Владикавказа1237. Обильно документированная архивными и редкими газетными источниками, в том числе из семейного архива, она ввела в научный обиход массив неизвестных прежде сведений.
О принципиальном теоретическом значении пополнения фактологической исследовательской базы современный методолог научного знания говорит так:
Всякая продуктивная научная теория или эвристическая концепция, превращаясь в научную парадигму, неизбежно проходит <…> ряд последовательных изменений. Логика этих изменений заключается в том, что накопление эмпирического материала меняет внутреннюю структуру исследовательских проблем и, соответственно, задач интерпретации: происходит закономерный сдвиг от описания