принципиально нового материала, ставшего доступным именно благодаря этой теоретической направленности исследовательского внимания на новые предметные обстоятельства и возможности их интеллектуальной фиксации, – к систематизации<…> гипотез и объясняющих теорий1238.
И издание библиографического указателя – тот самый случай, когда «накопление эмпирического материала меняет внутреннюю структуру исследовательских проблем».
Попытки создания булгаковской библиографии предпринимались и ранее, но в силу разных причин не были доведены до подобной полноты, требующей многолетних и квалифицированных усилий. Во вступительном слове к 1‑му тому составители рассказывают о первых попытках создать полную библиографическую картотеку Булгакова, вспоминают и начатую работу по сбору материала сотрудниками петербургской Российской национальной библиотеки, и усилия А. А. Нинова, организатора многолетних Булгаковских чтений, стоявшего у истоков отечественного булгаковедения.
Уже перечень обследованных и использованных при составлении библиографического указателя фондов, архивов государственных и частных, университетских и театральных, отечественных и зарубежных поражает воображение (здесь и архивные фонды писательских и театральных организаций, и личные фонды, хранящиеся в нашей сокровищнице – РГАЛИ, и зарубежные архивные хранилища, такие как Бахметьевский архив Колумбийского университета, фонд Драматической ассоциации Йельского университета, архивное собрание Нью-Йоркской публичной библиотеки) и дает представление о масштабе и тщательности работы.
Задуманное много лет назад, на пике общественного интереса к наследию Булгакова, издание проходило сквозь десятилетия новейшей истории страны и вышло в свет в совершенно ином историко-культурном контексте.
Напомню, что еще в начале 1990‑х личных компьютеров, за редчайшим исключением, в распоряжении ученых не было. Сегодня страшно вспомнить, в каких условиях шла работа над комментариями, когда, например, требовалось всего-то отыскать неизвестно кому принадлежащую строчку романса или уточнить годы жизни упоминаемого человека, – вопросы, которые ныне разрешаются в два клика.
Но облегчив задачи сравнительно частные, мелкие, интернет предал забвению огромный массив накопленного и проработанного материала. Того, что не оцифровано и не выложено в интернете, будто и не существует. Но те, кто не отдает себе в этом отчета, обречены бесконечно изобретать велосипед. Тем более что, кажется, часть нового поколения булгаковедов полагает, что архивные изыскания и работа с литературой – в архаичной, как им представляется, форме книг, множества литературно-художественных журналов 1970–1990‑х годов, газетных подшивок 1920–1970‑х – в читальных залах совершенно излишни.
Библиографический указатель становится принципиально важным фактом истории булгаковедения: он восстанавливает последовательность звеньев, делает внятными этапы изучения, хронологию открытий, то есть заявляет о себе как важнейший исторический инструмент, воссоздавая движение времени.
Библиография, выстроенная по хронологическому принципу, намечает вехи становления Булгакова-писателя, выделяет определенные периоды творчества, многое уточняя в его биографии. Массив информации, сконцентрированный в издании, сам по себе, как правило, сообщает ему новое качество, подталкивая внимательного читателя к новым размышлениям и гипотезам. Тем более что немалое количество сведений, фактов, названий и дат, указаний на печатные заметки, отклики, рецензии и проч., связанных с творческой биографией писателя, впервые вводится в научный оборот.
Уже 1‑й том Указателя дает объемное видение начала литературного пути М. А. Булгакова; далее широко и подробно представлен его московский период. Ранние очерки в газете «Накануне», сатирические повести и их оценка в печати, публикация первого романа («Белая гвардия») на страницах журнала «Россия» (оборванная в связи с закрытием издания), наконец, переход к созданию драматических сочинений – все этапы становления писателя освещены в разных ракурсах, с максимальным привлечением материала, от кратких информационных газетных заметок до журнальных и книжных статей. Перед читателем разворачивается выразительная панорама рецепции произведений Булгакова его современниками.
Информация, сконцентрированная в Указателе, принесла с собой новое качество знания о Булгакове. Множество фактов выстроились в стройное и во многом новое видение фигуры писателя.
Указатель стал корпусом неопровержимых свидетельств, который подталкивает к формированию уточненного понимания историко-культурной ситуации 1920–1930‑х годов. Устоявшиеся представления о месте писателя в контексте времени уточняются, корректируются, а порой и достаточно резко меняются. Так, сведения Указателя опровергают общеизвестный факт – цифру, приведенную в сообщении Булгакова в письме к правительству1239 о том, что отзывов за десятилетие литературной работы он насчитал 301, из которых 298 были ругательными. Исследователи приняли сообщение на веру, в дальнейшем опираясь на это число.
Указатель сообщает об ином количестве гневных обвинительных заметок и статей, и оно вырастает в разы: оказывается, их было не три сотни, а тысячи. Это уточнение резко меняет общую картину. И речь не только о градусе и интенсивности травли писателя. Приходит осознание совершенно особого положения Булгакова не только в отечественной литературе, но и в общественной жизни, появляется иное, ранее невозможное видение масштаба личности писателя и его влияния на умы.
Задумывавшееся в 1980‑е годы в качестве информационно-служебного, издание предстало как серьезный и бесценный научный труд. Имея на письменном столе лишь одну эту книгу, можно изучать такие различные темы, как формирование репутации писателя во многих ее деталях (в частности, быстро появившуюся известность драматурга за рубежами страны), особенности постановок его пьес на сценах национальных республик Союза и множество других.
Труды подобного рода не только незаменимое подспорье в исследовательской работе при изучении творчества конкретного автора. Они обладают еще и немалой ценностью как компендиум исторических источников более широких возможностей: дают представление о периодике тех лет и ее активных деятелях, общественном интересе (либо равнодушии) к тем или иным литературно-художественным событиям и проч. Как в любой объемной работе, в Указателе в будущем могут быть уточнены структурные звенья, со временем безусловно появятся дополнения и проч.
В 2010‑х появилось долгожданное фундаментальное (и скрупулезное) исследование Е. Ю. Колышевой, представившей читателю все предварительные редакции «Мастера и Маргариты»1240 и аргументированно ответившей на многие до сих пор убедительно не разрешенные вопросы.
Два тома булгаковских текстов, связанных с созданием романа, готовились Е. Ю. Колышевой в годы, когда шумные споры в печати, многочисленные конференции и симпозиумы, все новые статьи и книги, посвященные творчеству М. А. Булгакова и, в частности, его «закатному» роману, не то чтобы иссякли и прекратились, но во всяком случае ушли из фокуса внимания общества1241, уступив место иным литераторам и их героям. Но само появление подобного исследования, на наш взгляд, – свидетельство сохраняющегося интереса и к творчеству писателя, и – шире – к настоящей академической работе (хотя ни то, ни другое за все время бытования романа в мировой читательской аудитории никогда не исчезало полностью).
Работа Колышевой стала блестящим образцом научного гуманитарного исследования, казалось бы, заявляющего о локальных задачах и рамках «текстологического уточнения» произведения, а на деле произносящего новое слово в понимании и интерпретации романа. Обращение к рутинной, неэффектной и чрезвычайно сложной работе проверки текстов – важнейший симптом их начинающегося переосмысления в новом историко-культурном контексте начала XXI века.
Принципиальным шагом в изучении творчества писателя стала яркая и основательная биография Булгакова, написанная историком литературы А. Н. Варламовым. После публикации «Жизнеописания» М. О. Чудаковой минуло двадцать лет – и каких. Общество прошло через серьезные сломы и события, бесспорно, исторического масштаба, что не могло не сообщить автору биографии Булгакова новый социальный опыт. Пополнился и фактический материал. Помимо основательно изученного Варламовым корпуса текстов и исследований, существенным стало широкое использование агентурно-осведомительных сводок, не только сообщавших о высказываниях и настроениях писателя, но и превращающихся порой в полезный источник знания о его произведениях. Так, передавая содержание одного из вечеров «Никитинских субботников», на котором Булгаков читал повесть «Собачье сердце», осведомитель рассказывает о ранней редакции вещи, рукописей которой не сохранилось.
Но главное в работе – это ясность позиции исследователя, увидевшего нерасторжимую связь жизненных поступков и публичных жестов писателя с направленностью каждой его вещи в отдельности и наследия в целом.
Так, в связи с рассказом о пьесе «Багровый остров», который раньше разбирали лишь в литературно-театральном контексте, Варламов высказывает мысль, что
в сценах пьесы легко узнавались и Февральская революция, и Октябрьская, и Гражданская война, и интервенция, и сегодня с нашим трепетным отношением к своему прошлому, к монархии, к трагедии последнего русского Государя мы можем так же легко поддаться соблазну обвинить автора в том, что он поглумился над русской историей, как возмущались «контрреволюционным душком» тогдашние пролетарии.
Но, продолжает автор,
всю русскую историю <…> Булгаков понимал гораздо глубже иных политических монархистов и большевиков. И высмеивал он не реального Николая Второго, а то стилизованное, умильно-выхолощенное представление о Государе, которое вскоре после революции заменило дореволюционное равнодушие и превратилось в еще одну иллюзию (продолжающуюся и поныне), а для Булгакова неприемлемую тем, что слишком высокая цена была за исторические иллюзии Россией заплачена