Дом Хёвди (на мысу) в Рейкьявике. И вот сколько народу должно было там поместиться
10–13 октября 1986
[Архив Горбачев-Фонда]
Письмо было датировано 15 сентября, Шеварднадзе доставил его 19 сентября, и после обмена шпионами, когда в СССР заодно был освобожден физик-диссидент и один из основателей Московской Хельсинкской группы Юрий Орлов, 30 сентября оба лидера подтвердили, что их встреча состоится в субботу 11 октября в Рейкьявике. Говорят, что дату выбрала Нэнси Рейган после консультаций с астрологами. Правда или нет, но она была назначена по вдохновению, на подготовку оставалось менее двух недель — так такие саммиты не готовятся, и дипломаты с обеих сторон крутили пальцами у виска.
Бухгалтерия разоружения
В этом месте мы обратимся к интервью, которое Фонду Горбачева и Стэнфордскому университету США в последующие годы дал Виталий Катаев — в 1980-е зам. зав. Оборонным отделом ЦК КПСС. Этот текст, опубликованный Фондом в 2010 году в сборнике «Отвечая на вызов времени», дает представление о сложности тех вопросов, которые предстояло обсуждать в ходе переговоров о разоружении, притом что в детали мы, разумеется, погружаться не рискнем.
Как поясняет Катаев, военно-политические и военно-технические вопросы в СССР прорабатывались на 4–5 уровнях от конструкторских бюро и заводов до генсека, для чего в рамках ЦК КПСС действовали так называемые пятерка и нижняя пятерка, куда на разных уровнях входили представители Министерства обороны, МИД, КГБ, Оборонного отдела ЦК и Военно-промышленной комиссии, отвечавшей за интересы производителей вооружений. До 1985–1986 годов решающее слово оставалось всегда за военными, которым одним была доступна полная информация (в той мере, в какой она вообще отражала действительность).
Самую большую опасность с точки зрения потенциального инцидента представляли не баллистические ракеты в шахтах, а мобильные СС-20 средней дальности, которые в конце 70-х были размещены на западных рубежах СССР. Этот ход был сделан ошибочно, так как в ответ напуганные страны Западной Европы разместили у себя американские «Першинги» — те успевали поразить стратегические объекты в европейской части СССР минут на 15–20 раньше, чем советская баллистическая ракета могла бы долететь до Америки. Поскольку ракеты малой и средней дальности с ядерными боезарядами с обеих сторон были рассредоточены и их были сотни и тысячи, риск непреднамеренного пуска возрастал, и с них надо было начинать. А дальше как пойдет.
Забегая вперед, когда Горбачев и уже президент Джордж Буш парафировали договор СНВ-1 30 июля 1991 года в Ново-Огареве, им пришлось поставить свои инициалы примерно на тысяче страниц — это заняло не менее часа, поэтому президенты не стали делать это в Кремле (рассказал мне Павел Палажченко). Проекты договоров о сокращении ракет средней дальности могли насчитывать по 600–700 страниц с таблицами. Куда это все девать и как утилизировать, тогда в спешке никто даже не думал. Уничтожение таких видов вооружений тоже требует немалых денег, но эти вопросы на переговорах не обсуждались.
Горбачев, поясняет Катаев, «наверное, Клаузевица не читал, но вспомнил его формулу, что война это настолько серьезное дело, что ее нельзя доверять военным». Атрибуция этого афоризма Карлу фон Клаузевицу ошибочна, но суть верна. Горбачев, конечно, был наслышан о Клаузевице, а секретарем ЦК по вопросам обороны назначил Льва Зайкова — бывшего секретаря Ленинградского обкома КПСС. Тот не попал в армию даже во время Великой Отечественной войны: трижды убегал на фронт, но его возвращали слесарем-лекальщиком на оборонные предприятия Ленинграда. Зато уж в оборонной промышленности он был свой в доску.
Катаев справедливо утверждает, что задача разоружения сама по себе была беспрецедентна: в истории человечества, конечно, были примеры, когда тех или иных побежденных разоружали победители, но чтобы уничтожать годные к употреблению вооружения по собственной воле — такого еще не было. Но прежде чем говорить об этом с Рейганом или с кем бы то ни было, Горбачеву необходимо было «победить» своих военных и ВПК.
Перед Зайковым и Оборонным отделом ЦК была поставлена задача превратить оппонентов разоружения в соратников. «Мы, — пишет Катаев, — поехали по самым серьезным предприятиям, где самые страшные вооружения создавались. И переговорили с руководителями предприятий. Все 100 процентов отозвались, что да, надо разоружаться». Ничего другого в режиме встреч, о которых будет доложено Политбюро, директора в то время сказать и не могли, но вряд ли они были полностью искренны. В конце концов, за каждым из них стояли многотысячные трудовые коллективы, но мы также помним, что реальное снижение оборонных расходов началось не ранее 1989 года.
«Договориться» с военными Горбачеву, который умел оборачивать и поражения себе на пользу, чуть позже поможет немецкий пилот-любитель Матиас Руст. В День пограничных войск 28 мая 1987 года, пролетев по маршруту Гамбург — Рейкьявик — Хельсинки, он посадил свой легкомоторный самолет на Каменном мосту, то есть практически на Красной площади. Уже 30 мая Горбачев освободил от должностей министра обороны Сергея Соколова, место которого занял Дмитрий Язов (впоследствии — участник путча 1991 года), и командующего ПВО Александра Колдунова. К 10 июня были привлечены к ответственности 34 офицера и генерала. На какое-то время после этого руководство Министерства обороны утратило боеспособность и не могло сопротивляться разоружению.
Рейкьявик
Решающая встреча Горбачева и Рейгана в Рейкьявике произошла за пять месяцев до авантюры Руста, чей полет как минимум ее бы отодвинул, так как на его фоне СССР выглядел слишком бледно. Но у Горбачева и без того на руках были далеко не лучшие карты, что понимали обе стороны. Джокер в виде такого количества ядерных боеприпасов, малой доли которых хватило бы, чтобы разнести всю планету, был у каждого в рукаве, но такая ядерная ничья никого из них и вообще на Земле не устраивала.
Власти Исландии были, разумеется, польщены просьбой США и СССР провести саммит в Рейкьявике и предложили для переговоров одну из исторических достопримечательностей города — дом Хёвди (в переводе — «на мысу»). Он был построен в 1909 году для французского посла, что называется, на юру: с двух сторон волны, рядом ни деревца — в Исландии они вообще не очень-то растут. Дом многократно перепродавался — местные экскурсоводы рассказывают, что после того как это строение побывало во владении судьи, следующим жильцам стало являться приведение приговоренной им по ошибке к казни дамы. Во время саммита в октябре 1986 года, когда за окном все время лил дождь и такие же картины с дождем украшали внутренние стены, дама-приведение не появлялась — в доме и без нее было не протолкнуться.
Решение по месту для переговоров было принято в расчете на небольшие делегации, но за две недели они существенно разрослись — только Горбачев, не считая министра иностранных дел, начальника Генерального штаба, жены, посла, помощников и технического персонала, привез с собой двух академиков (Евгения Велихова и Роальда Сагдеева), чтобы те на ходу подсказывали ему аргументы в спорах по поводу «звездных войн». С американской стороны тоже приехало много народа, включая военных и госсекретаря Джорджа Шульца. Как только переговоры вышли за рамки формата «один на один» и к ним присоединились Шульц и Шеварднадзе, в выделенном кабинете стало не хватать места, и переводчики были вынуждены поместиться по углам стола.
Много забавных и неожиданных деталей приводит в своей книге Таубман, имевший доступ к американским источникам. Не занятые в переговорах члены делегаций теснились в двух комнатах второго этажа, американцы чертили схемы на доске, которую клали на ванну. Советская делегация могла отдыхать на корабле, который специально пришел в Исландию, а американцы жили в посольстве, которое не было рассчитано на такой наплыв народа. Там они обсуждали детали переговоров, сидя под специальным колпаком, гарантировавшим их защиту от прослушивания «KGB». В разгар дискуссии Рейган задумчиво спросил: «Интересно, если в этот колпак налить воды, в нем могут плавать рыбки?»
На пороге дома Хёвди. Переговоры еще не начались, и оба лидера сверхдержав «делают хорошую мину»
11 октября 1986
[Архив Горбачев-Фонда]
Он не любил вдаваться в технические детали. То же самое можно было сказать и о Горбачеве, но тот в преддверии переговоров стиснул зубы и потребовал, чтобы специалисты его по-настоящему натаскали в характеристиках различных типов ракет. Он намеревался ошеломить американцев масштабом предложений советской стороны, и это ему удалось. Было предложено сократить наполовину ядерные арсеналы баллистических ракет наземного базирования, на подводных лодках и на стратегических бомбардировщиках (в разных категориях преимущества были у разных сторон), взаимно снять с дежурства ракеты средней дальности в Европе, оставляя при этом за скобками те, которые были разработаны и установлены самими европейскими странами. В прежних переговорах СССР стоял на том, что в пределах оговоренного потолка межконтинентальных баллистических ракет возможен любой их микс, а теперь Горбачев заявил о готовности сократить наполовину самые мощные советские ракеты СС-18, но американцы должны были в ответ отказаться от испытаний оружия в космосе.
На этом месте Рейган поплыл и даже уронил на пол карточки с подсказками, лежавшие у него на коленях (президенты сидели в глубоких кожаных креслах), и Горбачев деликатно предложил пригласить к переговорам Шеварднадзе и Шульца. Эпизод с карточками попал в протокол встречи, но по соглашению сторон оставался под эмбарго на 10 лет как ставящий президента США в неловкое положение — Горбачев рассказал об этом лишь после смерти Рейгана.
Президенты продолжали обсуждать программу полного уничтожения ядерного оружия, что возмутило Тэтчер, как только она об этом узнала: «Второго Рейкьявика мы не переживем!» Тэтчер была сторонницей ядерного сдерживания и указывала, что такие вещи должны обсуждаться с участием всех стран, обладающих ядерным оружием.