В перерыве XIX партконференции. От прежнего единогласия не осталось следа
1988
[Архив Горбачев-Фонда]
Между тем в докладе Горбачев объявил курс на реформу политической власти и отделение партийных органов от советских. С этой целью предлагалось провести выборы депутатов Советов всех уровней на альтернативной основе, причем все желающие должны были получить возможность баллотироваться — независимо от того, как к их кандидатурам могли отнестись региональные партийные органы. По результатам выборов предлагалось совместить должности партийных секретарей и председателей Советов всех уровней.
Разлет осколков этой бомбы выглядел еще непредсказуемо: партийные организации на местах обладали, на первый взгляд, достаточным административным ресурсом и аппаратом, чтобы обеспечить победу «своего». Но возможный провал означал кадровую революцию, которая могла начаться на уровне союзных республик, областей и даже административных районов.
Обсуждение доклада шло не по сценарию, демократы и консерваторы захлопывали выступления друг друга — это ноу-хау затем будет широко использоваться на Съезде народных депутатов. Актер Михаил Ульянов в ответ на хлопки заговорил голосом маршала Жукова, которого сыграл в кино, но другие представители интеллигенции такими навыками не обладали и что-то блеяли. Большинство на конференции было сформировано не столичными, а провинциальными комитетами КПСС, и поддержка столь радикальных преобразований, какие предложил Горбачев, по ходу конференции казалась невозможной.
Когда 1 июля дело дошло до голосования по главной резолюции «О демократизации советского общества и реформе политической системы», воздержалось два человека, против не было подано ни одного голоса, а по отдельным пунктам резолюции против высказались 145 и 209 делегатов из 4986. Такое единодушие трудно объяснить только остатками партийной дисциплины, которая расшатывалась на глазах. Выручил, наверное, все тот же «перформативный сдвиг», до сих пор вообще не предполагавший голосования «против». Каждый из противников предложений Горбачева понимал, что если резолюция об альтернативных выборах и совмещении партийных и советских должностей будет утверждена, а он проголосует против, то тем самым поставит на себе крест. Несомненно, сыграла свою роль и харизма Горбачева, в то время еще умевшего говорить на каком-то пределе убедительности, но главный метод, с помощью которого была достигнута эта невозможная победа, состоял, по-видимому, в публичности, которую все успешнее использовал Горбачев.
Практически вся XIX партконференция транслировалась по телевидению в прямом эфире, а затем самые яркие моменты повторялись в новостях, которые тележурналисты монтировали без каких-либо подсказок из ЦК. Буквально весь советский народ не отходил от телевизоров. Когда кто-то из членов Политбюро обратил на это внимание и предложил прекратить трансляцию, это было уже невозможно. Телевизор теперь вещал как бы и в обратную сторону, перекрывая шум в зале: «Перемен требуют наши сердца!»
У Горбачева были все основания остаться довольным итогами партконференции — вот текст его заключительного выступления на ней, который был предварительно продиктован им машинистке
1988
[Архив Горбачев-Фонда]
Через несколько дней, рассказывает в дневнике Черняев, Горбачев вдруг предложил ему пройтись от Кремля к зданию ЦК на Старой площади пешком. Люди на улице теряли дар речи, женщины тянулись дотронуться до одежды Горбачева, как если бы это был бог. Никто в СССР в тот момент не обладал хотя бы сравнимой популярностью. Несомненная поддержка народа делала его неуязвимым для любых тайных интриг. Горбачев, благодушно предложив сделать крюк мимо гостиницы «Россия»: «Я всегда тут останавливался, когда, бывало, из Ставрополя приезжал…» — еще не догадывался, что эта победа пиррова.
Выборы: явление неизвестного
Руководство брежневского СССР уже не имело стратегии, но умело реагировать на возникающие вызовы тактически. Теперь тактику в условиях цейтнота приходилось изобретать на ходу, а стратегически Горбачев взял курс на передачу власти от партии к «народу», оживив Советы и наделяя их, по сути, парламентскими функциями.
В ленинской концепции Советов они должны были стать антиподом парламентаризму, выполняя одновременно функции законодательной и исполнительной власти. Недосмотр относительно того, кто будет осуществлять исполнительную власть и как ее органы будут монтироваться с Советами в горбачевской модели, впоследствии приведет к систематическому клинчу между Съездом народных депутатов СССР и правительством Николая Рыжкова, и эту ошибку, которая обнаружится позже, Горбачеву придется раз за разом исправлять уже на уровне тактики. Но само по себе возвращение к ленинскому (лукавому) лозунгу «Вся власть — Советам» обеспечивало по крайней мере превращение населения в граждан, к чему стремился Горбачев.
К концу 1988 года все решения XIX партконференции были оформлены в виде поправок к Конституции и нового закона о выборах. Высший орган власти — Съезд народных депутатов предстояло сформировать в составе 2250 депутатов. Две трети должны были избираться непосредственно гражданами по территориальным и национально-территориальным округам, а 750 мест было зарезервировано для «общественных организаций» — львиная их доля должна была достаться КПСС (100), профсоюзам (100), ВЛКСМ (75) и другим советским клонам, фактически контролируемым партией. Эта схема выглядела уступкой партаппарату и вызвала больше всего критики со стороны «демократов», но именно по этой квоте на будущий съезд народных депутатов попадут (в основном от творческих союзов и Академии наук) будущие радикальные критики Горбачева с их стороны.
Валерий Болдин, в то время зав. Общим отделом ЦК, был свидетелем того, как Горбачев мудрил над «красной сотней» — квотой из 100 депутатов, которых на съезд делегировал ЦК. Два дня он вычеркивал одни фамилии и вставлял другие, пока, как пишет Болдин, список не стал выглядеть так, «будто составлялся для избрания в какой-нибудь творческий союз». Наряду с партийными аппаратчиками во главе с самим Горбачевым, который, видимо, счел, что его выход из партийного списка слишком ослабит и обидит партию, там оказались кинорежиссер Тенгиз Абуладзе, писатели Чингиз Айтматов и Даниил Гранин, физик Евгений Велихов и экономист Леонид Абалкин, актер Михаил Ульянов. Утверждение списка в марте 1989 года ЦК в последний раз продемонстрировало горбачевское большинство, но уже не такое устойчивое: больше всех голосов «против» набрал Лигачев (78), вторым по этому показателю стал Яковлев (59), против самого Горбачева осмелились подать голос 12 человек.
Сложно проходили выборы в Академии наук СССР (25 депутатов). Интеллигенция из многочисленных НИИ выдвинула академиков Сахарова и Дмитрия Лихачева — бывшего узника Соловков, исследователя древнерусской литературы, экономистов Гавриила Попова и Николая Шмелева. Президиум Академии вычеркнул Сахарова, но научные сотрудники, собравшие 3000 подписей в его поддержку, устроили митинг перед зданием Академии. Когда в зале собрались полторы тысячи выборщиков от институтов, они провалили 12 кандидатур из 25, предложенных президиумом, и внесли обратно в список Сахарова, Роальда Сагдеева и Шмелева, а Попов и Лихачев прошли по территориальным округам.
Выборы по округам состоялись 26 марта с повторным голосованием (если никто не набирал более 50 % голосов) 9 апреля 1989 года. В Москве с 89 % поддержки победил Ельцин, оставив далеко позади партийную номенклатуру, на съезд были избраны также историк Юрий Афанасьев, который сыграет важную роль в создании оппозиционной Межрегиональной депутатской группы (МДГ) и менее заметные фигуры «демократов». Из Ленинграда на съезд не попал ни один из кандидатов обкома КПСС, включая его первого секретаря, выдвинутого на безальтернативной основе: 130 из 240 тысяч избирателей, пришедших голосовать, вычеркнули его фамилию из бюллетеней. Благодаря впервые устроенным с помощью регионального телевидения теледебатам, убедительную победу одержал будущий мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак.
Горбачев был в восторге и успокаивал раздосадованных коллег в Политбюро тем, что среди депутатов оказалось 85 % коммунистов, при том что в прежнем Верховном Совете их искусственно формируемая квота составляла половину. Но это ничего не значило ни прежде, ни теперь: в старом Верховном Совете коммунисты и беспартийные голосовали единогласно, а на съезде члены КПСС — противоположным образом.
Неприятнее всего результаты выборов для руководства СССР выглядели в республиках Прибалтики, где победу одержали почти исключительно кандидаты, выдвинутые оппозиционными народными фронтами. Еще ранее, в феврале 1989 года, верховные советы Латвии, Литвы и Эстонии, где без всяких новых выборов большинство (включая руководящие партийные кадры) встало на сторону народных фронтов, отказались от использования русского языка в качестве государственного, чем поставили русское население, к этому времени составлявшее там до половины, в очень сложное положение.
Среди множества индивидуальных кандидатских историй заслуживает внимания избирательная кампания Сергея Станкевича, до того никому не известного научного сотрудника, специалиста по политической истории США. Отсюда он почерпнул и знания об избирательных кампаниях в западных странах и сполна их использовал: распространял листовки среди избирателей в универмагах и метро, за него агитировали волонтеры с громкоговорителями, что выглядело в тогдашней Москве небывалым новшеством. В результате он обошел на выборах 11 соперников, среди которых был выдвинутый МГК КПСС директор оборонного завода, и едва не победил в первом туре (49 % голосов).
На съезде Станкевич примкнет к Межрегиональной депутатской группе, впоследствии станет членом команды Ельцина, а дальнейшая его политическая биография окажется несколько двусмысленна. Но в 1989 году можно было с уверенностью сказать, что его победа — это поражение КПСС и триумф демократии. Первое несомненно, а вот второе — так ли?