Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» — страница 51 из 83

Диссидентский и номенклатурный национализм

СССР представлял собой очень сложную и во многом исторически случайную «сборку», и разные ее элементы существовали в разных временах: литовский Каунас представлял собой совсем иной хронотоп, нежели каракалпакский Нукус. Взгляд на национальный вопрос тоже имеет множество градаций: от нормального ощущения собственной культурной идентичности и доброжелательного любопытства по отношению к чужой до убежденности в неравноценности людей разной крови, что уже и есть нацизм.

Эмиль Паин, глубоко исследовавший этот вопрос, определяет национализм как концепцию совмещения национального и политического, что находит выражение в идее национального суверенитета. С такой точки зрения бытовые национальные предрассудки не заслуживали называться национализмом, и Паин свидетельствует, что в СССР до 60–70-х годов его как такового не было. Затем он появился в форме «диссидентского национализма», но, хотя таких диссидентов в Прибалтике и на Западной Украине было немало, их голос широким массам соответствующих этносов был слышен еще слабо.

В одной из самых страшных позднесоветских тюрем — отдельном бараке особого режима на территории колонии «Пермь-36» — содержались украинские, эстонские и другие националисты, которые признавались особо опасными рецидивистами уже по второй ходке; для этого, выйдя первый раз на свободу, им достаточно было просто повторить свои «националистические» высказывания. До 2011 года на территории «Перми-36» существовал созданный энтузиастами «Мемориала» (признан иностранным агентом и ликвидирован) музей, где проводился ежегодный фестиваль «Пилорама». Я беседовал там с одним из бывших узников особого барака — эстонским профессором-орнитологом. Это был рафинированный интеллигент, вслепую определивший географию места, куда его привезли, по пению птиц. Ему и в голову не пришло бы ставить свою эстонскую идентичность выше любой другой, во всяком случае публично. Эти националисты говорили только об отделении своих республик от СССР. Так в 60–70-е годы в основном в Прибалтике и западных областях Украины сформировались течения национального сепаратизма.

На следующем этапе, в 70–80-е годы, Паин отмечает появление «номенклатурного национализма», который сначала имел скорее спекулятивный характер, позволяя республикам вести торг с центром, отчасти противопоставляя себя ему. При принятии союзными республиками своих конституций после появления Конституции СССР 1977 года, что было в целом скорее формальностью, совсем не формально встал вопрос о государственном языке. В апреле 1978 года в Тбилиси прошла невиданная в СССР 100-тысячная демонстрация против лишения грузинского языка статуса государственного, и Москве пришлось уступить, а вскоре аналогичные нормы о государственных языках были закреплены и в конституциях других закавказских республик (притом что власти и население Прибалтики на такие протесты тогда еще не решились).

Паин находит истоки номенклатурного национализма в решениях пленума ЦК КПСС 1964 года, когда, желая заручиться поддержкой региональных секретарей при свержении Хрущева, организаторы предложили отменить в уставе КПСС правило о ротации партийных кадров. В результате многие первые секретари компартий республик занимали свои посты практически пожизненно: к началу перестройки Динмухамед Кунаев правил в Казахстане 22 года, в Узбекистане Шараф Рашидов 24 года, то же и в Киргизии, немногим меньше в Таджикистане и Молдавии. В республиках сложились за эти долгие годы иерархичные клиентелы, часто сросшиеся с теневой экономикой и глубоко пронизанные коррупционными связями.

В обмен на то, что Брежнев закрывал на это глаза, республиканские секретари придушивали и держали под контролем стихийные националистические силы, но в случае чего могли в любой момент ослабить эту хватку. В этом смысле показательны события в Казахстане, случившиеся, когда Горбачев в 1986 году решил заменить первого секретаря ЦК Кунаева Геннадием Колбиным, переведенным из Ульяновского обкома КПСС. Претензии к Кунаеву были обоснованы и заключались именно в протекционизме: преобладавшее в Казахстане к тому времени русское и украинское большинство было непропорционально слабо представлено на партийных и других номенклатурных должностях, а также среди преподавателей и студентов вузов.

До Кунаева (до 1964 года) должность первого секретаря ЦК в Казахстане неоднократно занимали этнические славяне, но в декабре 1986-го назначение Колбина вызвало массовые, в основном студенческие, волнения в Алма-Ате и других городах, подавленные с помощью войск. В ходе волнений было задержано 8,5 тыс. человек, более 1700 человек получили тяжелые телесные повреждения (в основном черепно-мозговые травмы). Однако Москве пришлось несколько отступить: вторым секретарем ЦК в Казахстане был назначен будущий президент Нурсултан Назарбаев, который быстро обрел по сравнению с Колбиным бóльшую реальную власть, а в 1989 году стал первым секретарем.

Эти события в Казахстане часто называют первым национальным взрывом эпохи перестройки, но они выпадают из общего ряда: волнения были срежиссированы национальным партийным руководством, которое таким образом показало зубы, но никакой специфической агрессии по отношению к жителям Казахстана русской или иной национальности в них еще не было.

Однако пример Казахстана продемонстрировал руководству других республик эффективность номенклатурного использования национализма, и только в этот момент в СССР, следуя Рансьеру (см. главу 20), возникла национальная политика вместе с появлением субъектов, которые подняли вопрос о пересмотре взаимоотношений с федеральным центром. Он мог быть поставлен или в форме расширения федерализма, что и произойдет через год, когда будут сформированы новые Верховные Советы союзных республик, или в форме сепаратизма, то есть требования об отделении от СССР.

На Съезде народных депутатов СССР в 1989 году голоса этих национальных субъектов, особенно делегаций, представлявших прибалтийские республики, прозвучали внятно и громко, хотя бы по той простой причине, что субъекты, требующие пересмотра порядка равенства в других плоскостях (например, в имущественной), еще не были толком сформированы.

Почву для атаки национальных делегаций на федеральный центр дали события в Тбилиси, случившиеся за полтора месяца до начала съезда. 8 апреля 1989 года перед домом правительства в Тбилиси собрался многотысячный митинг под лозунгом выхода из СССР, который был отчасти спровоцирован Москвой, заигрывавшей с Абхазской и Юго-Осетинской автономиями в составе Грузии. В этот день Горбачев и бывший секретарь ЦК компартии Грузии Шеварднадзе находились с визитом в Лондоне. Они вернулись поздно вечером, и в правительственном зале аэропорта Внуково Горбачев выслушал доклад Лигачева: действующий секретарь ЦК КП Грузии Джумбер Патиашвили попросил его как секретаря ЦК, оставленного в качестве первого лица, прислать войска. Горбачев поручил Шеварднадзе лететь в Тбилиси, чтобы успокоить народ. Но для Патиашвили мысль о том, что его предшественник справится с ситуацией, в которой он оказался бессилен, была, по-видимому, невыносима, и он информировал Шеварднадзе, что для срочного вылета нет причин: народ на площади вроде бы успокоился.

Что произошло дальше, комиссия, сразу же созданная Съездом народных депутатов, в деталях установить не смогла, но в столкновениях между митингующими и войсками, приказы которым отдавал командующий Закавказского военного округа генерал Игорь Родионов, в ночь на 9 апреля 16 участников митинга погибли на площади, еще трое вскоре скончались в больнице. Причиной смерти всех погибших, кроме одного случая с черепно-мозговой травмой, стало удушье после вдыхания примененного войсками газа «Черемуха» в сочетании с давкой в толпе. В течение нескольких часов в больницы Тбилиси поступил 251 человек, 183 из них были госпитализированы.

Докладывая съезду о результатах работы комиссии, ее председатель Анатолий Собчак сообщил, что Горбачев не отдавал приказ о применении силы, но ему самому пришлось оправдываться, и позиция, которую он занял в ночь на 8 апреля, выглядела как уклончивая. В результате Горбачев терял легитимность как в глазах депутатов и населения национальных республик, так и в глазах военного командования, которое считало, что он обязан был встать на сторону армии и прикрыть авторитетом главы государства действия военных, пусть даже не вполне адекватные, но совершенные в чрезвычайной обстановке.

За отсутствием легитимного принуждения, когда оно, видимо, было необходимо и оправдано, «авторитеты», в том значении, которое ближе к рассказу моего знакомого «вора в законе», стали сами собой возникать и обретать власть на нижнем уровне: от республик до отдельных деревень.


События в Тбилиси

Апрель 1989

[Из открытых источников]


Феномен крайней жестокости

Рассматривая вопрос в чисто политической плоскости, мы не находим ответа на вопрос, почему национальные конфликты выродились в те чудовищные формы, которые они обрели на Кавказе и в Средней Азии. Вплоть до 1988 года особые черты и привычки этнических меньшинств могли раздражать одних, другие могли их отстаивать, случались и серьезные бытовые разборки, однако до массовых погромов и резни дело никогда не доходило. Даже в Баку (это «даже» означает только, что там в январе 1990 года произошел один из самых страшных погромов) азербайджанцы, армяне и русские уживались мирно. Из Баку мы в том 1990-м тайно, с помощью военных их транспортным самолетом эвакуировали собкора «Комсомолки» с семьей. Он был женат на армянке, и, поймай нас азербайджанские братья собкора где-нибудь по дороге в аэропорт, его жену могли бы и убить.

Обострение азербайджано-армянских отношений началось с обращения областного совета Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО) к верховным советам Армянской и Азербайджанской ССР 20 февраля 1988 года о присоединении НКАО к Армении. Исторически НКАО была анклавом на территории Азербайджана, населенным преимущественно армянами (76,9 %). Вопрос был поднят после массовых митингов в столице НКАО Степанакерте. Это привело к волнениям в азербайджанской общине в соседнем Шушинском районе НКАО и азербайджанском городе Агдаме. 22 февраля произошло столкновение с использованием огнестрельного оружия между многочисленной толпой азербайджанцев, направлявшейся в Степанакерт для «наведения порядка», и милицейско-войсковыми кордонами, выставленными на их пути. В столкновении погибли два азербайджанца, 50 человек получили телесные повреждения.