В 19 часов 34 минуты член Политбюро СЕПГ Гюнтер Шабовски, выступая на пресс-конференции, которая транслировалась в прямом эфире по обе стороны стены, крайне неуверенно отвечал на вопросы и был понят телезрителями так, будто бы ворота в Западный Берлин уже открыты. Сотни тысяч восточных немцев ринулись к ним. Пограничники пытались оттеснить толпу, но затем открыли границу. В половине второго ночи по Москве началось праздничное братание, о чем Горбачеву в Москве доложили утром, не желая понапрасну его будить.
С председателем СДПГ Эриком Хонеккером на праздновании 40-летия ГДР. И они оба тоже не знают, что ГДР осталось жить всего несколько месяцев, а мы-то уже знаем
1989
[Архив Горбачев-Фонда]
Берлинская стена была разобрана на куски в течение нескольких дней. По подтвержденным данным при попытках ее нелегального пересечения с момента возведения в 1961 году было застрелено 125 человек, но возможно, что жертв было больше. В течение первой недели после падения стены ФРГ в гостевом режиме посетили 9 миллионов немцев из 16-миллионного населения ГДР, но практически все вернулись обратно. С прицелом насовсем, включая первые месяцы и маршрут через Венгрию, в 1989 году уехал миллион, создав тем самым для ФРГ большие проблемы с обустройством этих немцев.
Падение стены не стало полной неожиданностью, но произошло буквально «по воле народа», и ни политики по обе ее стороны, ни военные помешать этому никак не могли. Попытка использовать советские войска неизбежно привела бы к настоящей бойне и сотням жертв с обеих сторон, а на всей внешней политике Горбачева пришлось бы поставить крест.
Однако открытие границ не означало объединения двух Германий — до 3 октября следующего, 1990, года ГДР оставалась самостоятельным государством, при этом ФРГ входила в НАТО, а ГДР — в блок Варшавского договора. Не только советские военные были крайне озабочены сохранением расстановки сил, но и западные лидеры, прежде всего Миттеран, не рискуя выступать с этим открыто, давали Горбачеву понять обеспокоенность возможностью появления в самом сердце Европы фактически нового и очень сильного игрока — воспоминания о Второй мировой войне в это время еще имели значение.
Было понятно, что объединение немцев может пройти только по модели поглощения Западной Германией Восточной при сохранении и до этого существовавшей в ФРГ формы конфедерации (суверенных земель). Численность населения ФРГ на 1990 год составляла 78 млн 750 тыс. человек против 16 млн 675 тыс. в ГДР, не говоря уже об их экономических потенциалах, да и бежали немцы всегда из ГДР в ФРГ и никогда в обратном направлении. То есть речь могла идти лишь о формах и сроках объединения и конкретно о том, войдет ли обновленная ФРГ в НАТО или приобретет нейтральный статус, хотя бы в той части, в которой это будет касаться восточных земель.
Филипп Зеликов, входивший в те годы в Совет национальной безопасности США и занимавшийся вопросом объединения Германии, утверждает, что незадолго до падения стены Горбачев сказал советскому послу в Восточной Германии Вячеславу Кочемасову: «Наш народ никогда не простит нам потери ГДР». В декабре он заявил Миттерану, что в случае объединения Германии весь мир получит «короткую телеграмму о том, что пост генсека СССР занял какой-нибудь маршал», то есть для Горбачева, лавировавшего между группировками в Политбюро и на Съезде народных депутатов СССР, это был вопрос не только внешней, но и внутренней политики.
После падения стены мировые лидеры продолжали обсуждать с Колем перспективу воссоединения Германии как вопрос неопределенного будущего. Похоже, что этот баланс неосторожно нарушил заведующий международным отделом ЦК КПСС Валентин Фалин. Бывший посол СССР в ФРГ, заслуженно считавший себя специалистом по немецкому вопросу и невысоко ценивший знания и опыт Шеварднадзе, он оставался на периферии переговоров Горбачева и Коля, но считал себя обязанным внести свой вклад в этот процесс. Фалин передал Колю через его советника записку о том, что СССР не против рассмотреть вопрос об объединенной Германии в виде конфедерации, что могло бы, по его мнению, продлить существование относительно независимой ГДР.
Горбачев не знал о проделке Фалина, а Коль был уверен, что за его запиской стояло предложение Горбачева — ему даже не пришло в голову, что Фалин мог выступить с личной инициативой, не согласованной с Горбачевым. 28 ноября, менее чем через три недели после падения стены, Коль выступил в Бундестаге с планом, который предусматривал «создание конфедеративных структур между двумя частями Германии с целью создания федерации».
С этого момента процесс стал развиваться стремительно и полностью по сценарию Коля — формально ГДР вошла в состав ФРГ 3 октября 1990 года. Многие эксперты и участники событий из разных стран, принимавшие в них то или иное участие, в своих интервью и мемуарах указывали, что СССР в обмен на «согласие» на объединение Западной и Восточной Германий мог бы получить больше преференций, например, в виде гарантий невступления ФРГ в НАТО или вывода войск НАТО из ФРГ одновременно с выводом советских из ГДР.
В ходе визита Горбачева в США 31 мая — 4 июня 1990 года между ним и президентом Бушем состоялся следующий диалог:
«Буш: Каждая независимая страна имеет право выбирать себе союзников. Если правительство Германии не захочет оставаться в НАТО или попросит нас вывести войска, мы будем уважать их выбор.
Горбачев: Тогда мы можем сформулировать это так: США и СССР согласны предоставить объединенной Германии возможность самой решать, в какой организации ей находиться».
Присутствовавшие при этом министр иностранных дел СССР Шеварднадзе, главный военный советник президента СССР маршал Ахромеев и другие были шокированы и впоследствии продолжали считать, что Горбачев неоправданно уступил. Свидетельство Шеварднадзе говорит о том, что эта позиция Горбачева не опиралась на решение Политбюро ЦК КПСС. Даже американские дипломаты считают, что Горбачев в процессе объединения Германии мог добиться больших уступок со стороны всего блока западных стран.
Гельмут Коль может быть доволен — Германия вновь стала единой
Июнь 1990
[Архив Горбачев-Фонда]
В Германии Горбачеву установят памятник где-то между Берлином и Дрезденом, но и то только через 30 лет. А советский народ, вопреки ожиданиям, встретил известие об объединении Германии довольно равнодушно, занятый в то время поиском продуктов. Однако на политических площадках «сдача Германии, за которую отцы и деды заплатили миллионами жизней», постоянно ставилась в упрек Горбачеву и стала важным аргументом для его противников справа, включая ГКЧП (в состав которого вошел в том числе маршал Ахромеев).
«Этот парень и есть перестройка»
Впоследствии в ответ на упреки в том, что он «отдал социалистические страны», Горбачев неизменно переспрашивал: «Кому отдал?» — и сам отвечал: «Германию — немцам, Польшу — полякам» и так далее. На самом деле проблема была даже не в том, что удержать их под своим влиянием насильно СССР уже не мог. Не НАТО «нарушило обещания и продвинулось на восток» — это восток Европы «продвинулся» в НАТО, опасаясь экспансии бывшей советской России. Судить за это бывшие братские страны можно тоже только с советских, сиречь имперских, позиций.
Спор бессодержателен, так как одобрять или поносить внешнюю (как, впрочем, и внутреннюю) политику Горбачева можно только с позиций ценностей, а о них, как и о вкусах, не спорят — их отстаивают, за них идут на жертвы, не оправдываемые рационально. Если, как записано в Конституции России 1993 года, высшая ценность — человек, его права и свободы, тогда это все было сделано, во всяком случае, из добрых намерений: «Хотели как лучше, а получилось как всегда» (Черномырдин, бессмертное). Если же высшей ценностью признается некая «государственность», тогда свобода — это зло, которое следует обуздывать (в легенде о великом инквизиторе у Достоевского этот спор полностью расписан, но не разрешен).
Как Горбачев — в 1989 году уже убежденный сторонник свободы — сумел просочиться в руководители крайне консервативного и милитаризованного СССР? На этот вопрос мы и пытаемся ответить целой толстенной книжкой. Но то, что для него всегда и с самого начала высшей ценностью оставался человек — это просто исторический, «медицинский», как сказал бы О. Бендер, факт.
Упрек, что Россия якобы мало получила за вывод войск, сомнителен — тут все зависит от того, кто и как будет считать. По соглашениям с СССР, ФРГ выделила на пребывание до вывода и на вывод советских войск 15 млрд марок — 12 млрд безвозмездно и 3 млрд в качестве беспроцентного кредита. Большая часть этих средств (7,8 млрд) должна была пойти на реализацию специальной жилищной программы, охватывавшей строительство четырех домостроительных комбинатов, которые должны были и дальше остаться работать в России. Суммы компенсаций были подсчитаны с чисто немецкой дотошностью, а то, что значительная часть этих средств, как и вывозимого вооружения и имущества, была разворована — так это не Горбачев делал, и даже уже не при нем.
Проект договора СССР — ФРГ, правка рукой Черняева
1989
[Архив Горбачев-Фонда]
Наверное, можно было заломить и дороже, но тогда не возник бы тот заработанный Горбачевым капитал доверия, который позволил уже ельцинской и путинской России и ее коммерческим компаниям заключить многочисленные торговые и другие взаимовыгодные сделки, и так продолжалось в течение как минимум 30 лет. Чего стоил один только трубопровод «Северный поток» (даже два).
Стремительное — в течение одного только 1989 года — бегство «призрака коммунизма» из всех так называемых стран социализма в Восточной Европе показало, что «социализм» там держался только на советских штыках. В отличие от СССР, где он был, что ни говори, экзистенциально выстрадан и оплачен миллионами жертв Гражданской войны, коллективизации и сталинских репрессий, которые теперь надо было признавать напрасными, в тех странах, где лояльные СССР режимы были установлены после Второй мировой войны, они и воспринимались, включая республики Прибалтики, как навязанные.