Верховный Совет СССР ответил на «парад суверенитетов» еще одним законом от 24.10.1990 № 1748-I «Об обеспечении действия законов и иных актов законодательства Союза ССР». Он совсем короткий, что позволяет нам процитировать его почти полностью: «Законы, указы Президента СССР… изданные в пределах их полномочий, обязательны для исполнения всеми государственными и общественными органами, должностными лицами и гражданами на территории СССР. Если закон республики расходится с законом СССР, то впредь до заключения нового Союзного Договора действует закон СССР… Установление в республиках предварительных условий, каких бы то ни было других прямых или косвенных ограничений действия законов СССР… является незаконной попыткой ущемления суверенитета СССР и не влечет за собой никаких юридических последствий». «Последствия» тем не менее к тому времени были уже налицо.
Декларация о суверенитете РСФСР с подписью Ельцина хранится в Государственном архиве РФ
12 июня 1990
[Из открытых источников]
Когда в марте на заседании Съезда народных депутатов Александр Яковлев выступил с предложением об учреждении поста Президента СССР, его сразу поддержал Нурсултан Назарбаев — в то время депутат съезда и первый секретарь ЦК КП Казахстана. При этом он тут же предложил ввести президентские посты и в союзных республиках, чтобы «снять наметившиеся противоречия между идеей президентства и стремлением республик к расширению своей самостоятельности». «Не буду скрывать, — признается по этому поводу Горбачев в книге „Жизнь и реформы“, — в мои расчеты не входило создание президентских постов в союзных республиках. Это наполовину обесценивало все приобретения, которые мы связывали с повышением авторитета центральной власти. Соглашаясь дать Москве дополнительные прерогативы, республики тут же требовали „своей доли“. Но делать было нечего».
К этому времени в республиках прошли выборы в их собственные верховные советы, и победившие на них лидеры, которые часто одновременно оставались и депутатами Верховного Совета СССР, чувствовали себя там гораздо более уверенно, чем годом раньше. Тренд их легитимности стремился вверх, а легитимность Горбачева, пусть даже избранного мартовской сессией съезда на должность президента СССР, падала. Это станет еще более очевидно, когда в 1991 году председатели большинства верховных советов республик пойдут на прямые выборы на учрежденные посты президентов этих республик, а Горбачев останется президентом СССР, но избранным всего лишь депутатами Съезда.
Президентский совет, заменивший Политбюро, плохо понимал, что делать с Ельциным, но Горбачев пока был уверен, что управа на него найдется
17 октября 1990
[Архив Горбачев-Фонда]
«Над пропастью во ржи»: Горбачев и Нурсултан Назарбаев — фотография сделана в Казахстане за полгода до «развала» СССР
Лето 1991
[Архив Горбачев-Фонда]
В ответ на попытки команды Горбачева создать новые институты на уровне СССР его оппоненты с такой же скоростью создавали их на уровне республик. В результате ни там, ни тут никаких институтов не получалось, возобладала неопределенность, не позволявшая что-то создавать, выходило только разрушать, перестреливаясь формальными «законами». Реальное же их действие зависело только от перевеса политических сил и в конечном счете от того, чьей власти захотят подчиниться руководители и штат министерств и ведомств, в первую очередь «силовых» (такого слова тогда еще не было), Центрального (или уже не центрального?) банка, а в конечном итоге судебных органов.
В 1990 году за отсутствием формальных продолжали как-то работать лишь неформальные «институты», обладающие к тому же очень короткой «жизнью», — в виде договоренностей и коалиций, а они теперь чаще всего складывались не в пользу Горбачева.
Горбачев часто употреблял — как «в моменте», так и в мемуарах — слова «революционные» (преобразования) и «революция» в аллегорическом и даже романтическом смысле, сравнивая перестройку со все еще любезной его сердцу Октябрьской революцией 1917 года. А в точном смысле слова «революция» означает прерывание преемственности правового режима, законности. Опираясь на «волю народа», то есть реальную или подразумеваемую легитимность, восходящая в республиках политическая власть просто отказывалась подчиняться законам прежней и посылала ее вместе с ее законами по адресу, хорошо известному советским людям всех национальностей, который иной раз использовался и Михаилом Сергеевичем.
Оформляемые законодательными решениями ходы команды Горбачева, при всей их радикальности и замысловатости, а то и лукавстве, все же не выходили за рамки преемственности права. А ходы оппонентов на уровне республик предпринимались заведомо вне правового поля СССР. Они конструировали уже другие государства. Горбачев в 1991 году будет пытаться спасти то, что оставалось от СССР, в рамках его правовой преемственности, а учредители будущих самостоятельных республик, не находя для себя подходящего, по их мнению, места внутри этого процесса, в конце концов просто перевернут шахматную доску заведомо незаконным образом. Но это история — всегда политический, но далеко не всегда правовой процесс. Как ста годами раньше заметил по этому поводу Василий Ключевский, «юрист или только юрист ничего не поймет в российской истории».
Глава 24Личность без роли (1990)
«Смерть автора»
Вслед за главой о «парадах» приходит на память первомайская демонстрация 1990 года на Красной площади. С марта уже президент СССР, но пока еще и Генеральный секретарь ЦК КПСС, Горбачев стоял на трибуне Мавзолея между председателем Совмина СССР Рыжковым и Гавриилом Поповым — одним из сопредседателей Межрегиональной депутатской группы. Профессор и известный экономист Попов был приглашен на Мавзолей в качестве мэра столицы, поскольку, оставаясь депутатом СССР, был избран также в Моссовет, где, набрав большинство голосов, стал его председателем. Ельцин не получил приглашения на Мавзолей — он будет избран председателем Верховного Совета РСФСР с третьей попытки лишь 29 мая.
Это был первый год, когда на Красную площадь вслед за обычными официально организованными колоннами трудящихся были допущены все желающие — охранявшие порядок милиция и сотрудники КГБ в штатском «умывали руки». Запись этой демонстрации можно и сегодня посмотреть на YouTube. Стройные колонны с утвержденными лозунгами неожиданно сменила пестрая толпа неформалов, которая несла и выкрикивала лозунги: «Долой КПСС!», «Горбачева в отставку!», «Свободу Литве!», «Позор!» Ельцин все-таки «пришел»: он смотрел на своего соперника с портретов, которые эта анархо-демократическая демонстрация несла наряду с портретами Сталина и Николая II.
Мэр Попов махал неформалам рукой, предлагая скорее проходить, президент Горбачев делал вид, что ничего не происходит, но, поскольку эти новые демонстранты остановились и продолжали выкрикивать обидные ему слова, вместе с другими почетными гостями стал спускаться с трибуны. Появившиеся в одном ряду лики несовместимых друг с другом персонажей, как и вид спускающегося с Мавзолея Горбачева, возвращают нас к вопросу о роли личности в истории. В условиях возникшего массового общества в конце ХХ века он стоял уже совсем не так, как в его начале и в марксизме.
Фуко и Ролан Барт в конце 60-х годов объявили о «смерти автора»: не авторы высказываний управляют дискурсом, а напротив, дискурс — авторами, которые оказываются лишь его проводниками и точками пересечений. При намеренной парадоксальности такого подхода противоречия в нем нет — это взгляд на дискурс с изнанки, отсюда можно увидеть узелки и петли, не заметные с лица. «Автора» (высказываний), как видно с этой стороны, засасывает в некую воронку: он вынужден говорить, когда лучше было бы промолчать, говорить о том, что плохо знает, невнятно и многословно — таким все больше становилось положение Горбачева, который уже не субъект, а лишь некая функция говорения.
Даже нам, уже знающим, что произойдет, трудно следить за разными дискурсами того времени, которые ведутся асинхронно, и приходится все время перескакивать от одного к другому. Горбачев же был вынужден делать это «в моменте», часто даже не успевая «переодеться»: сменить риторику, чего от него требовало обычное ролевое поведение. Здесь приходилось менять не маски, а, как сказал бы Фуко, «субъектности» — друзья и враги обвиняли его в лицемерии, но он не был двуличен — скорее, ему приходилось создавать для разных дискурсов отдельные клоны, которые не всегда успевали свериться с оригиналом.
Важнейшим был экономический дискурс, где обсуждался вопрос о частной собственности, но в экспертных кругах он был не тот же самый, что в Верховном Совете. Здесь, но на другом — юридическом языке, который не всегда располагал нужными словами, велся политический дискурс, на него накладывался дискурс о выходе/невыходе республик из СССР. Взаимосвязь между двумя этими основными дискурсами была не всегда и не для всех их участников очевидна. Параллельные дискурсы о том же самом, но по другим правилам и другими словами велись в партийных органах, позиция которых на федеральном и республиканском уровнях теперь часто оказывалась противоположной.
Горбачев сам сделал эти обсуждения возможными, но утратил за ними контроль, и теперь они управляли им. Участвовавшие в них «субъектности», или клоны, Горбачева находились на разных стадиях смены идей и верований, у них была не одна и та же картина мира. Это было похоже на раздвоение личности при шизофрении, но так оно и было. Только врожденное нравственное здоровье и то качество, которое мы попытались определить как антоним «депрессивной личности», позволяли ему продолжать действовать и не сойти с ума.
Шахматист обнаруживает свою ошибку в проигранной партии, только анализируя ее задним числом. В тот момент, когда он делает ход, это еще не ошибка, а часть задуманного им плана. Проблема в том, что у соперника тоже есть свой план, о котором можно лишь догадываться.