Со своей стороны, избегая конспирологических версий, я все же тоже предположу тут одну. В ходе обыска в кабинете Болдина в его сейфе были обнаружены многочисленные расшифровки прослушек, которые Крючков незаконно организовал в отношении всех ключевых игроков, включая Ельцина. Со слов Болдина, он делал это по прямому указанию Горбачева, но скорее о какой-то части этих разговоров Болдин лишь докладывал Горбачеву, а что-то, напротив, утаивал, формируя для него искаженную картину.
Что мешало Крючкову, готовя заговор точно не один день, организовать прослушивание в помещениях объекта «Заря», который был полностью под контролем КГБ? (Горбачев и члены его семьи, судя по их воспоминаниям, все важные разговоры вели вне помещений дачи.) Если такая запись разговора в Форосе и была сделана, что весьма вероятно, то она нигде никогда не всплывала. Значит, она свидетельствовала бы не в пользу версии заговорщиков — если, конечно, эта запись все же существовала.
Прежде чем перейти к событиям 19 августа, нельзя не упомянуть еще одно свидетельство, расходящееся с остальными. Мне об этом рассказал Сергей Мндоянц, бывший в то время помощником Аркадия Вольского. Якобы вечером 18-го Вольскому по обычному телефону позвонил Горбачев и сказал только одну фразу: «Ты не кипятись, я здоров» — и повесил трубку. Мндоянц предложил шефу дать об этом информацию в «Интерфакс», офис которого тогда располагался по соседству в зданиях ЦК в Лучниковом переулке, но Вольский ответил: «Ты мальчишка, тогда они его убьют».
Этот рассказ был настолько неожидан, что я не вполне поверил Мндоянцу, пока, погуглив, не нашел свидетельство и самого Вольского в интервью, которое он дал газете «Известия» 11 сентября 2006 года. Отвечая на вопрос, где его застали события августа 1991 года, Вольский рассказал: «Накануне, 18-го, было воскресенье. Я его провел на даче. Часов в пять или шесть лег подремать. Звонок. Дочка кричит: „Пап, тебя Горбачев зовет“. Я спросонья не сразу сообразил, что не может президент звонить по обычному телефону. Трубку снял: точно, Михаил Сергеевич. Голос торопливый: „Аркадий, имей в виду, я здоров. Если завтра услышишь, что Горбачев болен, не попадись на эту удочку“. И трубку повесил. — Как же он до вас дозвонился? — Из кухни. Ему ВЧ отрезали, а городской — еще не додумались. Я ничего не понял. А назавтра все прояснилось».
Вольский, многолетний член ЦК и твердый сторонник Горбачева — слишком ответственный человек, чтобы такое выдумывать. Его рассказ может означать, что одну общую линию связи на «Заре» технические службы, выполнявшие указание о ее отключении, забыли, и Горбачев успел сделать звонок. Скорее всего, это произошло до того, как он встретился с приехавшими. Версию своей «болезни» он мог просчитать, возможно, она и ранее теми же людьми ему предлагалась. Он, очевидно, исходил из того, что успеет сделать только один короткий звонок. На Вольского, в отличие от многих других, Горбачев мог положиться.
Интервью «Известиям» Вольский дополнил рассказом, как уговорил Евгения Примакова и Вадима Бакатина, которые ночевали у него на диване, отправить в ТАСС заявление о том, что они, как члены Совета безопасности, отказались поддержать ГКЧП. Он, конечно, им тоже сообщил о звонке Горбачева. ТАСС отказался распространить их заявление, но благодаря ему Бакатин после путча по настоянию Ельцина был назначен председателем КГБ СССР, а Примаков стал впоследствии министром иностранных дел, а затем и премьер-министром в правительстве Ельцина. Примаков, как, впрочем, и Вольский, мог связаться с иностранными дипломатами: сообщения о том, что Горбаче здоров, а информация ГКЧП о его болезни — ложь, звучали по «Голосу Америки» уже 19 августа, и это существенно влияло на ситуацию.
Так или иначе, еще до того, как об этом стали сообщать «из-за бугра», москвичи уже утром 19 августа откуда-то знали, что Горбачев здоров, а невнятное сообщение о его болезни — ложь. Может быть, например, Вольский намеренно сообщил о звонке Горбачева Мндоянцу, зная, что Серега — трепло, может быть, он и еще кому-то об этом рассказал. Почему в таком случае об этом звонке никогда не рассказывал Горбачев, нам остается только гадать, возможно, сразу после путча забыл, а затем не хотел разрушать целостную картину своего ареста: позже к этому уже странно было бы возвращаться.
Аркадий Вольский предпочитал не лезть на первый план. Вот одно из немногих его совместных фото с Горбачевым, которое нам удалось обнаружить в Горбачев-фонде (Вольский — третий слева в первом ряду)
1989
[Архив Горбачев-Фонда]
О событиях августа 1991 года Вольский рассказал в середине интервью и как бы между прочим, хотя текст он, несомненно, визировал. Корреспондент «Известий» Юрий Куликов не задал ему никаких дополнительных вопросов, на сайте газеты эту заметку прочли, да и то неизвестно, насколько внимательно, 587 пользователей. Горбачев это заявление Вольского, похоже, ни с кем не обсуждал, а возможно, и не знал о нем. То, что это интервью не стало сенсацией, можно объяснить только тем, что в 2006 году Горбачев, как и весь его хронотоп, был уже мало кому интересен.
Впрочем, звонок, совершенный до встречи с делегацией ГКЧП или даже каким-то образом во время нее, если Горбачев нашел предлог отлучиться, ничего не меняет в общей картине в Форосе.
Танец маленьких лебедей
Лечащий врач Горбачева, профессор Игорь Борисов, находившийся с ним в это время в Форосе, зафиксировал в заключении, что его пациент здоров. Но в тот момент никто из них не знал, какова будет судьба этого документа, врача и пациента
19 августа 1991
[Архив Горбачев-Фонда]
В течение дня 18 августа Крючков и Язов отдавали распоряжения командирам военных и специальных подразделений о готовности, в том числе о слежке и возможном задержании политических противников по заранее составленному списку — подписанные бланки для этого Крючков передал подчиненным. Днем к заговору присоединился министр внутренних дел Борис Пуго. В 16:30 Валентин Павлов разыскал вице-президента Геннадия Янаева у его друзей в доме отдыха «Рублево» и сообщил ему о встрече в Кремле, назначенной на 20:00. Янаев, заранее не знавший о планах путчистов, добрался в Кремль около 21:00 и был навеселе. Примерно тогда же прямо с аэродрома сюда приехал Лукьянов, а группа, летавшая к Горбачеву, исключая улетевшего в Киев Варенникова, появилась в 22:00, хотя об отказе Горбачева участвовать в их планах Плеханов информировал Крючкова еще из самолета. В Кремль был приглашен и министр иностранных дел Александр Бессмертных.
Крючков предложил Янаеву подписать указ о принятии им на себя обязанностей президента, а на его вопрос, что с Горбачевым, ему ответили: «А тебе-то что? Мы же не врачи…» Янаев предложил возложить обязанности президента на Лукьянова, возник спор. В конце концов Янаев все же подписал указ, а все участники подписались под «постановлением ГКЧП № 1». Отказались Лукьянов, который должен был собрать Верховный Совет, чтобы легализовать действия заговорщиков, и Бессмертных, который объяснил, что после этого с ним, как с министром иностранных дел, никто из зарубежных партнеров не станет разговаривать. Около полуночи большинство участников разъехалось по домам, Крючков вернулся на Лубянку, Лукьянов сел у себя в кабинете писать текст заявления о незаконности предложенной модели подписания союзного договора, а Павлов и Янаев до утра квасили в кремлевском кабинете Павлова.
Заявление Лукьянова и документы ГКЧП были переданы по радио в 6:00, по телевидению в 6:30, а до и после этого по всем программам была запущена запись балета «Лебединое озеро», который у граждан СССР прочно ассоциировался с днями, когда сообщалось о смерти Брежнева, Андропова и Черненко. В 7:00 к Москве двинулась бронетехника Таманской и Кантемировской танковых дивизий, Тульская воздушно-десантная дивизия еще ночью сосредоточилась в районе Тушина, специальные подразделения взяли под охрану радиотелевизионный центр в Останкине, группа «Альфа» КГБ СССР окружила дачный поселок Архангельское-2.
Тем не менее не только президент Ельцин, но и председатель Верховного Совета РСФСР Руслан Хасбулатов, премьер-министр Иван Силаев и вице-премьер Юрий Скоков беспрепятственно проехали в Белый дом. Мэр Москвы Юрий Лужков отвез туда же и передал вице-президенту Александру Руцкому написанное в Архангельском воззвание Ельцина к народу. Экстренное заседание Верховного Совета РСФСР на Краснопресненской набережной открылось в 10:15, в 10:30 Ельцин и Силаев встретились с иностранными дипломатами, в 12:10 Ельцин взобрался на один из танков, окруживших здание Верховного Совета, и выступил с обращением, в котором квалифицировал происходящее как государственный переворот. Он призвал москвичей собираться на защиту Белого дома, а всех граждан СССР объявить забастовку в знак протеста против ГКЧП.
Тем временем в 10:00 в Кремле собрался Государственный комитет по чрезвычайному положению в составе вице-президента Янаева, секретарей ЦК Бакланова и Шенина, председателя КГБ Крючкова, министра внутренних дел Пуго, министра обороны Язова, сюда же приехали приглашенные накануне председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев из Тулы и президент Ассоциации государственных предприятий Александр Тизяков из Свердловска (ныне Екатеринбург). Премьер-министр Павлов не смог встать с постели (Янаев оказался крепче), и к нему были срочно вызваны врачи.
Реакция на введение чрезвычайного положения лидеров союзных республик и руководителей областей РСФСР, которую по телефонам выясняли заговорщики, была скорее положительной, но часто уклончивой, и предприятия в провинции работали в обычном режиме. Крючков созвонился с Ельциным и сообщил остальным заговорщикам, что тот не соглашается ни на какие переговоры. Проблему создавали в основном москвичи, которые начали собираться у Белого дома, уже окруженного танками, но в первой половине дня 19 августа их было еще немного.
Днем Павлова удалось поставить на ноги, и в 18 часов он провел экстренное заседание кабинета министров, но путал слова и городил чушь. Большинство министров осталось в недоумении. Жена министра обороны Язова приехала к нему на работу в инвалидной коляске (у нее была нога в гипсе), а когда в это время по телевизору началась трансляция пресс-конференции ГКЧП, только и сказала: «Дима, с кем ты связался!..»