Посетив Киев в первых числах августа, Буш убедился, что сепаратистские настроения на Украине были очень сильны, и разочаровал сторонников Руха (народного фронта) в Верховном Совете, заявив: «Американцы не станут поддерживать тех, кто стремится к независимости для того, чтобы сменить тиранию, навязываемую издалека, местным деспотизмом. Они не станут помогать тем, кто поощряет самоубийственный национализм». Однако после возвращении в США на Буша стали давить представители влиятельной украинской диаспоры, а после поражения путча в Москве Украина заявила о своей независимости уже как о свершившемся факте.
19 августа, в день путча, Буш надиктовал на личный диктофон, который заменял ему дневник, мысленное обращение к Горбачеву: «Вот я сижу с разноречивыми донесениями и совершенно не знаю, вернетесь ли вы, Михаил. Надеюсь, вы не допустите чего-либо компрометирующего вас лично, и в случае вашего возвращения на вас не падет тень. Надеюсь, Ельцин, требующий вашего возвращения, проявит твердость и не позволит силам, стоящим за этим гнусным переворотом, себя одолеть… Ваше руководство страной было фантастически конструктивно. На вас нападали и справа, и слева, но доверие к вам безгранично. Пока, черт побери, мы не знаем, что происходит в вашей стране, где и в каких условиях вас содержат, но мы были правы, оказывая вам содействие. Я горжусь тем, что мы поддерживали вас, и хоть на телевидении не будет недостатка в „говорящих головах“, которые объяснят, что было сделано не так, все ваши поступки имели одну цель — сделать свою страну лучше, сильнее, богаче».
Однако, как бы Буш, Коль, Тэтчер и Миттеран ни относились к Горбачеву лично, в последние месяцы 1991 года они были обязаны учитывать сценарий распада СССР, который приобретал все более определенные очертания. В первую очередь их волновали два вопроса: что будет с ядерным оружием, дислоцированном на территории России, Украины, Белоруссии и Казахстана, и кто и как будет отвечать по колоссальным (порядка 90 млрд долларов) долгам СССР в случае его распада?
Президент Украины Леонид Кравчук в 80-е годы возглавлял отдел агитации и пропаганды ЦК компартии Украины, когда осенью 1989 года ушел в отставку первый секретарь ЦК КПУ Владимир Щербицкий, Кравчук стал секретарем ЦК по идеологии, а летом 1990 сменил на должности председателя Верховного Совета УССР Владимира Ивашко, которого Горбачев перевел на работу в Москву. Так Кравчук оказался у руля законодательного органа, в котором около трети депутатов выступало за независимость, а остальные склонялись к расширению автономии в рамках СССР. Он сдержанно реагировал на московский путч, но и не заявил протеста против ГКЧП, когда 19 августа в Киев прилетал генерал Варенников. Когда же путч потерпел поражение, настроения в Верховном Совете и на Украине в целом резко изменились, и Кравчук предпочел возможной отставке шанс возглавить самостоятельное государство.
Как рассказывает в своей документальной книге о союзном договоре Юрий Батурин, признав независимость трех прибалтийских республик, что после путча было уже неизбежно, Горбачев возобновил работу над союзным договором с прежней настойчивостью. 27 августа состоялась встреча президентов СССР, РСФСР, Казахской ССР и Киргизской ССР, которые подтвердили приверженность идее союзного договора. 30 августа на совместном заседании Совета Федерации и Президентского совета Ельцин сказал: «Попытка создать российскую программу перехода к рынку показала, что для ее осуществления надо развалить Союз. Мы отказались от этой попытки и предложили президенту СССР использовать эти наработки для общесоюзной программы».
10 сентября, пишет Батурин, из Секретариата Ельцина на имя Шахназарова поступил проект Договора о Союзе суверенных государств (ССГ), в котором предлагалось полное, неполное и ассоциированное членство. Вместо налогов для поддержки федерального центра предусматривались «фиксированные взносы государств-членов». Количество членов «кабинета министров» на уровне центра было минимальным. По мнению Батурина, это был пробный шар, но Шахназаров рекомендовал использовать российскую инициативу для возобновления Ново-огаревского процесса.
Горбачев забраковал предложения Шахназарова, который вслед за российским проектом предлагал комбинацию федеративных и конфедеративных отношений, и потребовал говорить только о «союзном государстве», но не о «союзе государств». Батурин, который на этом этапе участвовал в Ново-огаревском процессе уже в качестве полноценного члена команды Горбачева, считает, что это была ошибка: «События развивались куда быстрее появления текстов, а сам процесс взаимодействия был много важнее юридических формул».
Ельцина, который не любил и не умел вникать в сложные юридические тексты, консультировали и настраивали Геннадий Бурбулис и Сергей Шахрай. Ежедневные на разных уровнях переговоры между командой Горбачева и командой Ельцина больше напоминали не взаимодействие, а перетягивание каната. 1 октября Горбачев разослал участникам Ново-огаревского процесса очередной проект, вроде бы согласованный с Ельциным — тот вернул его лишь 25 октября с замечаниями, которые скорее свидетельствовали о желании тянуть резину.
Кравчук и вовсе игнорировал встречи, посвященные новому союзному договору, обещая, что Украина скажет свое слово по итогам референдума 1 декабря. Ельцин ссылался на Кравчука, указывая, что без Украины новый союз будет уже совсем другим, а Горбачев убеждал его в том, что, если союз сложится, Украина так или иначе примкнет к нему позже. Батурин приводит по своим записям, сделанным в процессе совещания, расшифровку полемики между Горбачевым и Ельциным 14 ноября, больше напоминающей бессмысленную кухонную перебранку — мы даже не будем ее цитировать.
Результаты украинского референдума 1 декабря оказались ошеломляющими: при явке 84 % за независимость Украины проголосовало более 90 % избирателей. Более 80 % подержало эту идею и в Донецкой и Луганской областях, традиционно русскоязычных, и даже более 50 % в Крыму и Севастополе.
Дебаты о названии нового союза отражали более фундаментальные позиции. Горбачев (правка сделана его рукой) настаивал на сохранении «СССР» — «Союза свободных суверенных республик», но республиканским лидерам это не нравилось
14 сентября 1991
[Архив Горбачев-Фонда]
Записи помощников Горбачева о встречах в Ново-Огареве в полной мере отразили драматизм происходившего там
4, 25 ноября 1991
[Архив Горбачев-Фонда]
Обращаясь к народу Украины после референдума, Горбачев все еще сохранял «веру в здравый смысл народа»
1 декабря 1991
[Архив Горбачев-Фонда]
Между тем после референдума о независимости на Украине Леонид Кравчук направил Горбачеву «заявление Верховного совета Украины» о создании собственной армии
30 ноября, 3 декабря 1991
[Архив Горбачев-Фонда]
Три зубра в пуще
Накануне украинского референдума Ельцин позвонил Бушу и сообщил, что Россия немедленно поддержит независимость Украины, если народ проголосует за нее на референдуме, и добавил: «Горбачев не в курсе. Он до сих пор думает, что Украина подпишет союзный договор».
Вечером 7 декабря президенты России, Украины и Белоруссии с командами встретились в гостевом охотничьем доме в заповеднике «Беловежская Пуща», созданном для охраны последней в Европе популяции зубров. Начали с ужина, провозгласив тост за дружбу народов. Ельцин начал разговор о союзном договоре в том варианте, в котором он был одобрен на последней встрече в рамках Ново-огаревского процесса, и от лица Горбачева предложил Кравчуку его подписать. «Кравчук криво усмехнулся, выслушав эту преамбулу», — рассказывал впоследствии министр иностранных дел Белоруссии Петр Кравченко. Кравченко считает, что Ельцин искренне пытался спасти распадающийся СССР, упирая на историю славянских народов. Но Кравчук ответил, что Украина на референдуме уже определила свой путь, и этот путь — независимость.
В предлагаемом союзе Кравчук снова оказался бы вторым лицом после Ельцина, гораздо менее предсказуемого, чем Горбачев. Поэтому, по воспоминаниям Бурбулиса, он настаивал на том, что Союза просто нет, а представители Руха в украинской делегации роптали: «Нам тут вообще нечего делать! Поехали до Киева…». «Я вернусь на Украину как избранный народом президент, а вы в какой роли — по-прежнему в роли подчиненного Горбачева?» — подначивал Ельцина Кравчук. Ельцин ответил, что Россия без Украины присоединяться к союзному договору не станет. Подняли еще тост за дружбу народов, и Кравчук смягчился: «Ну, раз большинство за договор… Давайте подумаем, каким должно быть это новое образование. Может, действительно не стоит нам далеко разбегаться».
Договорились, что за ночь эксперты составят проект соглашения между тремя восточнославянскими государствами, а на следующий день президенты подпишут документ. Команды ушли работать, а Ельцин, как позднее рассказывал Шушкевич, подвел итог: «Горбачева надо смещать. Хватит! Нацарствовался!»
Эксперты работали в домике, который занимал Егор Гайдар. Украинцы не явились, но их линию приходилось учитывать: за ужином украинская сторона требовала отбросить понятие «союз». «Кравчук даже попросил запретить это слово, — вспоминал Бурбулис. — То есть оно должно было быть вычеркнуто из лексики, из сознания, из переживаний. Раз Союза нет, значит, и Союзного договора нет». С другой стороны, термин «содружество» не имел мрачных коннотаций, напротив, скорее положительные.
Гайдар предложил переделать в трехсторонний привезенный их делегацией проект договора между Россией и Белоруссией. Эта работа заняла довольно много времени и продолжалась примерно до пяти утра. В охотничьей усадьбе не оказалось ни машинистки, ни даже пишущей машинки. В пять утра уже 8 декабря охранники уехали за машинкой. Когда бодрствовавшие всю ночь авторы документа стали расходиться, чтобы поспать, радио разразилось гимном: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…».