– Вы молодец, ротмистр. Ваших стрелков нужно обязательно использовать при штурме укреплений. Но только пробираться к дзотам не нужно. У нас есть автомобили с бронированными кузовами и проделанными в них бойницами. Пулеметные пули для стрелков, лежащих и ведущих огонь из бойниц, не страшны. Эти бронеавтомобили смогут приблизиться к пулеметным дзотам даже ближе, чем на двести саженей. К самым проволочным заграждениям. Вот там нужно подавить пулеметный огонь, чтобы саперы смогли сделать проходы для автомобилей. Понятно, ротмистр?
– Так точно, господин генерал-лейтенант!
– Тогда готовьте людей. Я предупрежу командира мехгруппы поручика Хватова, чтобы он подготовил бронеавтомобили для ваших людей. А вы отберите самых метких стрелков и следуйте в лагерь мехгруппы. Сегодня же следует приступить к тренировкам. Требуется отобрать восемнадцать стрелков, по два человека на один бронеавтомобиль. Все, ротмистр, начинайте действовать.
Глядя на спину удаляющегося ротмистра, я подумал: «Эх, жалко, что имеющихся бронелистов хватило на защиту колес только двенадцати автомобилей. А если бы хватило на все, то на каждый бронеавтомобиль мехгруппы, можно было посадить в кузова снайперов. Вот здорово бы было, глядишь, и пушки в кузовах “Опелей” не пригодились бы. И картина была бы впечатляющая, покруче, чем в голливудских боевиках – извергающие огонь и еле ползущие задним ходом 32 грузовика».
Мои мечты нарушил поручик Хватов. Он специально прибыл с места дислокации мехгруппы, чтобы переговорить со мной. Это было кстати, мне тоже нужно было переговорить с ним об использовании при штурме станции снайперов ротмистра Хохлова. Свое распоряжение по включению снайперов в десантные команды, оборудованные защитой колес автомобилей, я собирался передать командиру мехгруппы после обеда, когда по плану должен был объезжать лагеря, в которых сосредоточились подразделения корпуса, прорвавшиеся в австрийский тыл. А таких лагерей было уже пять. Наконец прибыла Туземная дивизия и разбила два лагеря – один в полутора верстах от брода, второй в трех. Дивизия выполнила распоряжение, переданное по радиостанции. Места для лагерей были весьма удобные и выбраны не только по рекомендации нашей разведки, но и местные жители, которые хорошо знали местность, посоветовали разбить лагеря именно в этих местах. Да что там посоветовали, старосты рядом расположенных деревень даже просили меня, чтобы воины великого князя разбили свои лагеря рядом с их поселениями. За любое содействие и за продукты я платил крестьянам очень хорошие деньги, иногда даже и золотыми монетами. Уже все местные жители знали, что предводитель (командир) Русской армии, сосредотачиваемой около их хуторов, сам брат императора России. Они этим гордились и растерзали бы иуду, который сообщил бы об этом австрийцам. Вот за сохранение секретности нашего присутствия рядом с Ковелем и приходилось платить, как из дивизионных касс, так и из своего оперативного резерва.
Правда, я опасался, что всадники Туземной дивизии все-таки, несмотря на приказы, проявят свой буйный нрав. Кто-нибудь не удержится и будет грабить крестьян, а скорее всего лавочников, или поскандалит (устроит поножовщину) с местными мужиками из-за какой-нибудь разбитной бабы. И так обидит человека, что тот может донести австрийцам, что недалеко от его дома появилось много русских солдат. Но командир дивизии Багратион, когда явился доложить командиру корпуса, что дивизия прибыла, уверил меня, что конфликтов с местным населением у всадников не будет. Что каждый джигит знает, что сейчас они находятся не на передовой, а в тылу у противника, и следует вести себя подобающим образом. Как доказательство этого, командир «Дикой» дивизии рассказал, как джигиты, после получения приказа по рации, продвигались по тылам неприятеля к Ковелю. Семь тысяч кавалеристов, не поднимая никакого шума, прошмыгнули тихо, как мыши, мимо многочисленных гарнизонов австрийцев. Те, наверное, все еще прочесывали местность, где дивизия немножко пошумела после прорыва в глубокий тыл австро-венгерской армии. Я ему поверил, хотя в долговременной памяти Михаила не было ни одного эпизода за всю историю его командованием «Дикой» дивизией, чтобы джигиты вели себя тихо и незаметно, как мыши. Но все-таки Михаил командовал дивизией только на передовой и ни разу не возглавлял ее в рейдовых операциях в тылу неприятеля. А все-таки всадники Туземной дивизии воюют уже не первый год, а значит, военная хитрость вошла в их натуру. Дисциплина тоже. Любой джигит уже знает, когда свою натуру нужно взять в кулак, а когда можно расслабиться и вести себя как настоящий воин. А все почему? Да жизнь на войне такая – будешь высовываться и похваляться своей удалью и бесстрашием, погибнешь в первом же бою. Рассудительные и осторожные солдаты живут на войне гораздо дольше. Вот и джигиты, воевавшие уже третий год, стали гораздо осторожней и тише. Я мог сравнивать между тем, что отложилось в долговременной памяти Михаила, и тем, как вели себя джигиты на учениях под Житомиром. В долговременной памяти Михаила отложились дикие выходки необузданных горцев, а на учениях я видел вполне себе дисциплинированных кавалеристов. Я надеялся, а больше ничего и не оставалось, что Багратион прав и всадники перед большой битвой будут вести себя тихо и незаметно.
А вообще я понимал джигитов, у меня у самого нервы были на пределе. Хотелось бить и крушить, а тут приходилось притаиться и ждать. Хорошо, что я был из другого времени и воспитан компьютерными играми, где стратегия это всё, а преждевременные действия разрушают все твои предыдущие наработки. Если бы не опыт жизни в XXI веке, то точно бы сорвался. А как тут не сорваться, если информация, получаемая из радиограмм, просила срочно что-нибудь сделать, чтобы остановить германское наступление. Германцы, как гигантский металлический молох, перемалывали одну за другой брошенные против них части и шли вперед. В сложившейся ситуации даже ставка отдала Юго-Западному фронту свои последние резервы, но германский молох продолжал их перемалывать. Эффект от передачи фронту двух корпусов был небольшой – они лишь слегка затормозили продвижение германских дивизий. Корпуса загнали в ставший уже непролазным чернозем, и сейчас они несли большие потери от химических бомбардировок германцами. На железной дороге действовали три бронепоезда противника, и они били как хотели наши блиндобронепоезда, тем более один из них был уже уничтожен. Пускай блиндобронепоезда были слабее, чем нормальный бронепоезд, тем более германской постройки, но они в настоящее время являлись единственной силой, не позволяющей противнику полностью царить на железных дорогах. И, в общем-то, хоть как-то помогали Юго-Западному фронту не развалиться. Одним словом, дела на фронте были плохи, а мы сидели тихо, как мыши, занимаясь только разведкой, тренировкой личного состава и планированием молниеносной операции по взятию Ковеля. Может быть, я не прав и нужно было действовать, как первоначально планировал? Кто знает? Но я не вычислительная машина, а человек, и, когда замаячила перспектива одним ударом решить все проблемы, я сдался. Взяв Ковель, чего не смогли сделать три армии Брусилова, мы автоматически останавливаем наступление германцев. Да что там останавливаем! Заставляем их, бросив тяжелую технику, бежать, пока остались хоть какие ресурсы. Взяв Ковель, мы перекрываем снабжение не только германским дивизиям, но и австро-венгерским войскам. Именно ради этого город пытались взять штурмом целых три русские армии. А теперь этот важный стратегический пункт практически никем не обороняется. Конечно, австро-германские войска, оборонявшие город, никуда не делись и продолжают сражаться, но теперь уже вдали от города и на других направлениях. На всякий случай австрийское командование оставило на подступах к городу в бывших укрепрайонах небольшие гарнизоны, но они могли остановить только тупой, не подготовленный штурм. Если бы прорвавшиеся русские, спеша овладеть городом до подхода подкреплений к австрийцам, пошли в психическую атаку на пулеметные дзоты без всякой разведки и артподготовки. Австрийские генералы, пускай и теоретически, но допускали, что русские способны пойти на убой, как лемминги.
Мне вся эта задумка обороны Ковеля была смешна. Хотя я и дилетант в военном деле, но штурмовать укрепрайоны с дзотами и класть своих людей не собирался. Пускай артиллерия и пехотные части из этих укрепрайонов и были выведены, но часть дзотов с пулеметами остались. Стратегическим комбинациям я не был обучен, но зато был нагл и азартен. Поэтому и не мог пропустить такую ставку, как взятие города Ковель. Поставил, можно сказать, все на это, даже мелкие нападения на австрийцев были прекращены. И несмотря на то что немцы перли, убивая моих братьев, я, сжав зубы, заставлял людей готовиться к боям в городских условиях. Многие задумки буксовали, так же как и надлежащая подготовка людей к предстоящему штурму. Даже карт города и тех не хватало, пришлось все штабы загрузить работой по рисованию планов города. Из-за преследовавших нас неувязок и неготовности кавалеристов действовать в городе как пехота пришлось в очередной раз отложить штурм города.
Это я сделал с болью в сердце, но на ура штурмовать такой город, как Ковель, не имел права. Хотя и думал, что даже с недостаточной подготовкой моих кавалеристов нам это по силам. Но думать – одно, а быть уверенным – другое. А я должен быть уверенным, ведь от этой операции слишком многое зависело. И в этом я убеждался каждый раз, когда читал полученные из штаба фронта радиограммы. Положение становилось все хуже и хуже – начались проблемы с нижними чинами, не желающими продолжать войну, даже в тыловых частях. И в Петрограде акции неповиновения властям усилились. По-видимому, в столице случилось что-то экстраординарное, если штаб фронта решил сообщить нам о негативном развитии ситуации в Петрограде. Так что я понимал, что ситуация пошла вразнос и только громкая победа сможет хоть как-то успокоить народ. И склеить разваливающийся Юго-Западный фронт. Напряжение нарастало не только у меня, практически все подчиненные стали нервные и многие готовы были пойти хоть в пешую атаку на дзоты, лишь бы прервать это мучительное стояние на реке Стоход. Народ мог перегореть, и я решил больше не откладывать начало операции.