Одновременно в 1921–1922 гг. серьезную силу набирал Троцкий, член Политбюро и председатель Реввоенсовета. Будучи прекрасным оратором и амбициозным политиком, он имел большую популярность в Красной армии. К тому же Ленин не скрывал, что считает его «самым способным человеком в настоящем ЦК», во многом поддерживал его и хотел бы видеть в качестве своего заместителя, а, учитывая болезнь предсовнаркома, фактически руководителя Совнаркома. Но у «тройки» отношение к Троцкому было резко отрицательным, и, конечно, свое единство они видели в качестве надежного заслона политическому росту Троцкого. Ленин осознавал, чем чревата для него возникшая коллизия противостояния «тройки» и Троцкого, по существу, лишавшая его возможности продвигать в Политбюро свои предложения.
В начале 1922 г., в связи с обострившейся болезнью Ленина, подготовка XI съезда РКП(б), намеченного на 27 марта — 2 апреля, была поручена Каменеву и Сталину. Ленин мог убедиться, что, собственно, «тройка» может «обойтись» и без него. Что-то следовало предпринять, и Ильич инициировал на пленуме 3 апреля 1922 г. вопрос о «секретарях ЦК»[226]. Ими были избраны Сталин, Молотов и Куйбышев. Затем из этих трех «генеральным секретарем» был назначен Сталин[227]. Мыслилось, что секретари не будут вести «никакой работы, кроме, действительно, принципиально руководящей», что предполагало более частые и продолжительные заседания Секретариата. К тому же генерального секретаря надлежало освободить от «советской работы», т. е. от руководства Наркомнацем и Рабкрином и возложить на него общее руководство аппаратом ЦК, в том числе и такие обязанности, как формирование повесток заседаний Политбюро, решение кадровых вопросов. Одновременно, вопреки резолюции VIII съезда РКП(б), состав Политбюро увеличился с пяти до семи членов. Причем шестым и седьмым членами стали два рядовых члена ЦК — А. И. Рыков и М. П. Томский, в обход так и оставшимися кандидатами Молотова, Калинина и Бухарина. Цель, как кажется, очевидна: уравновесить один триумвират во главе со Сталиным, другим, который, как казалось Ленину, будет, безусловно, за ним, и таким образом он получал возможность бороться в Политбюро с кажущимися ему неверными шагами и проводить свою линию. Ожидал он и определенных трений между Сталиным и «простыми» секретарями, которые непременно, как ему казалось, за поддержкой будут обращаться к нему, и он сможет контролировать Политбюро[228].
Постановление пленума ЦК РКП(б) о «конструировании ЦК» и избрании И. В. Сталина генеральным секретарем
3 апреля 1922
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 78. Л. 6–6 об.]
В. И. Ленин и И. В. Сталин в Горках
Июль — август 1922
[РГАСПИ. Ф. 393. Оп. 1. Д. 324. Л. 1]
Но намерениям Ильича не суждено было в полной мере осуществиться. В конце мая 1922 г. он вновь заболел и на этот раз очень серьезно, с проявлениями паралича и затруднением речи. Понимая, что сил на борьбу у него уже может не быть, он решил продиктовать свои мысли и сомнения стенографистке, чтобы у партии было его зафиксированное мнение. Эти записки позднее стали известны как «завещание Ленина». В нем обращалось внимание на возможность раскола партии в связи с противостоянием Сталина и Троцкого. Давались характеристики основным партийным руководителям. Однако уже первые стенографические записи стали известны Сталину, Каменеву и Троцкому, и это обернулось новым противостоянием. «Тройка» хотела ослабить Троцкого до того, как всем станет известна воля вождя. Но и открыто они не могли пойти против него. Он был настолько популярен, что при желании и при поддержке Красной армии мог бы легко дать им отпор и провести переворот.
Записка М. И. Калинина в ЦК РКП(б) И. В. Сталину с просьбой своевременно предоставлять повестки заседаний Политбюро
24 апреля 1922
[РГАСПИ. Ф. 78. Оп. 1. Д. 669. Л. 1. Автограф]
Между тем в самой «тройке» вдруг неожиданно наметился явный разлад. Григорий Зиновьев был недоволен Сталиным и его манерой решать вопросы в Политбюро. Он пытался перетянуть на свою сторону Каменева. «Во всех платформах говорят о „тройке“, — писал он, — считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав»[229]. Но Каменев почему-то не поддержал активных намерений своего друга.
17 апреля 1923 г. открылся XII съезд партии — первый послеоктябрьский съезд, проходивший без В. И. Ленина. Можно констатировать, что уже к этому моменту в рядах соратников Ленина, фактически отошедшего от активной политической деятельности, складывалось убеждение в необходимости переходить на «коллективное руководство», раз отсутствовал безоговорочный лидер. К примеру, Г. Е. Зиновьев, выступая на съезде, говорил: «В тот момент, когда мы не слышим компетентного слова Владимира Ильича, мы должны заменить его коллективной волей, коллективной мыслью, коллективной энергией и коллективной настойчивостью»[230].
В системе «коллективного руководства» в качестве ядра, естественно, должно было стоять Политбюро, фактически становившееся высшим органом не только партийной власти, но и власти государственной — советской. Смысл «коллективного руководства» лидеры партии видели в том, что принципиальное решение по любому важному вопросу выносилось после обсуждения членами Политбюро и только после этого имело обязательную силу для партии и государства. Ключевыми фигурами «коллективного руководства» были Л. Д. Троцкий, И. В. Сталин, Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев и Н. И. Бухарин. Учитывая реальности 1920-х гг., следует добавить М. П. Томского и А. И. Рыкова. Пока еще наличие определенного баланса сил в Политбюро препятствовало становлению чьей-либо единоличной диктатуры. Немаловажное значение имела степень поддержки каждого из членов Политбюро со стороны ЦК и Центральной контрольной комиссии (ЦКК).
Наверно, здесь следует отметить, что ни Ленин, ни члены «коллективного руководства» не видели в Калинине фигуры политической и не считали возможным приобщать его на постоянной основе к обсуждению и решению принципиальных вопросов партийной и государственной жизни, ограничиваясь отдельными поручениями. Что довольно странно, учитывая его статус главы государства! Сам же Калинин лишен был политических амбиций и публично не встревал в какие-либо партийные «разборки», которые он, конечно, видел, но стремился ради достижения «советских целей» поддерживать деловые отношения со всеми. Вместе с тем время от времени он «напоминал» о себе и требовал к себе как к высшему государственному лицу внимания.
На XII съезде партии по поручению Политбюро Калинин выступил с содокладом о налоговой политике в деревне. Подчеркнем, что съезд внял его предложениям, направленным на облегчение положения крестьян, и все государственные прямые налоги — продналог, подворно-денежный, трудгужналог — были объединены в один прямой сельхозналог. При этом основная налоговая тяжесть ложилась на зажиточных крестьян, а некоторые беднейшие крестьяне от налога и вовсе освобождались.
Газета русских эмигрантов «Дни» откликнулась на выступление Калинина ядовитым фельетоном, назвав его, а заодно и Г. И. Петровского, «искусственными мужичками». Газета писала: «…г. Калинин, как-никак президент, а не комиссар финансов, не финансовый „спец“, и как будто не особо умудрен в финансовых делах. Почему же именно ему, президенту, свыше — в Политбюро — было приказано выучить шпаргалку с цифрами и выступать по бюджету!»[231] 8 июля в «Известиях» появилась ответная статья Калинина «Разговор по душам». «Могу уверить интеллигентов-эмигрантов, — писал он, — что доклад является моим индивидуальным творчеством, и я не ставлю себе в особую заслугу его составление. Я впервые узнал ценность этого доклада, только прочитавши статью Маркова в белогвардейских „Днях“, ибо политика учит: коль скоро враги ругают, значит вышло недурно»[232].
На XII съезде, вопреки ленинским идеям и предложениям «отделить» партию от хозяйственно-государственных дел, было закреплено «вторжение» партийных структур во все сферы государственного управления и общественной жизни, в хозяйственные дела. Приведем показательный фрагмент из политического и организационного отчета ЦК съезду, с которым 17 апреля выступил Г. Е. Зиновьев:
«…вопрос о диктатуре партии, о взаимоотношениях партии с государством опять и опять подчеркивается нами, и мы, старые большевики-ленинцы, настаиваем, чтобы партия вмешивалась в область, занимающую 9/10 всей работы, — в область хозяйственную… Партия будет еще больше руководить. Нельзя сказать, что наступило время, когда нужно отказаться от руководства партии в хозяйстве. Напротив, организованное и планомерное вмешательство партии одно только приведет к той цели, которая перед нами стоит»[233].
Выступая 19 апреля с заключительным словом, Зиновьев был еще более прямолинейным:
«Нельзя согласиться с парадоксальной [? — М. О.] точкой зрения, что будто бы Президиум ВЦИК должен быть для Советов тем же, чем ЦК для партии. Это совершенно неверно. ЦК на то и ЦК, что он и для Советов, и для профсоюзов, и для всего рабочего класса есть ЦК. В этом заключается его руководящая роль, в этом выражается диктатура партии»[234].
После прозвучавшего из уст Зиновьева трудно согласиться с тем, что он обоснованно себя считал «ленинцем», когда столь беззастенчиво предавал учителя! Одновременно это и ревизия Конституции РСФСР, определявшей Советы как политическую о