. Ознакомление с протоколом, если предположить, что он подлинный, показывает, что в нем фактически нет никакой дополнительной информации по сравнению с тем, что уже знали сотрудники полиции, о чем они спрашивали или хотели уточнить. То есть налицо позиция допрашиваемого: соглашаться со всем, что уже известно полиции, и одновременно по всем остальным вопросам заявлять: не видел, не присутствовал, не читал; говорить о погоде, женитьбе, желании учиться или куда-то поехать, что-то посмотреть и т. д., и т. п. Иными словами, это обычная практика политических арестованных: заболтать, увести в сторону, но ничего не говорить по существу.
Остается не проясненным последующая судьба этих документов, а также сообщил ли Орджоникидзе о них кому-либо еще. Трудно предполагать, что он не информировал о них Сталина. Мы знаем твердо одно, что Орджоникидзе эти материалы вместе с аналогичными, например, «компрометирующими документами» царской охранки и на Рудзутака, запечатал своей сургучной печатью в особых двух конвертах, на которых сделал надпись: «Без меня не вскрывать». И они пролежали у него в сейфе без движения какое-то время.
Но все же складывается впечатление некоего целенаправленного поиска компромата на Калинина. Согласимся с О. В. Хлевнюком, который отмечает: «Тот факт, что эти документы всплыли на поверхность именно на этапе решающего столкновения с „правыми“, вряд ли можно считать случайностью»[271].
Если это предположение верно, то становится понятным и инцидент в ходе расследования ОГПУ в августе 1930 г. дела «Трудовой крестьянской партии». Ее члены обвинялись в подготовке восстания против власти и в связях с зарубежными белоэмигрантами. По сообщению ОГПУ, в ходе допросов один из арестованных, профессор Н. П. Макаров, работавший в Наркомате земледелия РСФСР, показал, что в состав «коалиционного правительства» планировалось включить не только Рыкова и Сокольникова, но и Калинина.
Молотов, руководивший делами в ЦК во время отпуска Сталина, получив данные сведения, не решился дать указание о их рассылке среди партийно-советской верхушки. Он сообщил о них Сталину, предположив, что Макаров «пачкает» Калинина «намеренно», в связи с чем выражал сомнение в целесообразности делать рассылку показаний арестованных всем членам ЦК и ЦКК, а также «руководящим кадрам хозяйственников»[272]. Неожиданно для Молотова Сталин настоял, чтобы документы были распространены. «Что Калинин грешен, — писал Сталин, — в этом не может быть сомнения. Все, что сообщено о Калинине в показаниях — сущая правда. Обо всем этом надо осведомить ЦК, чтобы Калинину впредь неповадно было путаться с пройдохами»[273]. Спустя некоторое время Сталин вновь вернулся к этой теме и утверждал в письме Молотову, что Калинин, безусловно, впутан в это дело через своих сотрудников[274]. В итоге Политбюро 6 сентября принимает решение разослать дополнительные показания допросов членов «Трудовой крестьянской партии»[275]. Наверно, мы можем заключить, что эти шаги были и компрометацией, и давлением, и шантажом в отношении Калинина в период борьбы Сталина с «правым уклоном».
Выскажем мнение, что характер взаимоотношений Сталина и Калинина отражал не какой-либо личностный момент, а имел более глубокий скрытый смысл — отражал ключевой момент в истории взаимоотношений правящей партии и советских органов власти начиная с времен послеоктябрьской эпохи. Именно год 1930 стал точкой перелома, когда партия теперь окончательно утвердила свое первенство в тандеме «партия — государство», в руководстве обществом и государством. Это не означает, что Сталин был против Советов как таковых и собирался «повесить» на партию советскую работу в центре и на местах. Нет, Калинин как руководитель советской ветви власти, с его опытом и авторитетом, нужен был ему как беспрекословный исполнитель партийных директив в части государственных дел. И все же не следует думать, что «подавление» Калинина было абсолютным и полностью лишало его какой-либо самостоятельности в суждениях и поступках. Нет… и в последующих текстах будут показаны попытки Калинина отстоять «советскую государственность» как таковую, ибо без нее, как он считал, нет Советской России / Советского Союза! Заметим, что и в дальнейшей советской истории соперничество советских и партийных лидеров будет налицо. Проявится и общая закономерность: чем сильнее будет советский лидер, тем острее будет характер его отношений с партийным лидером и более непредсказуемой его личная судьба.
Принято считать, что в 1930 г. в Политбюро было сформировано большинство, которое превратилось в сталинскую фракцию. Сохраняя какие-то «мелочи» традиций и процедур времен «коллективного руководства», Сталин сосредоточил в своих руках практически всю полноту партийной и государственной власти, то есть осуществил то, к чему постоянно стремился! Да, Калинин был в этой «фракции», но не был непосредственно близок к Сталину в моменты принятия решений по каким-то жизненно важным проблемам до того, как их вынесут на рассмотрение Политбюро.
Но обратим внимание, «неблизкий» Калинин еще с 1919 г., когда он был избран кандидатом в члены Политбюро, активно привлекался к партийной работе. В 1919 г. он присутствовал на 21 заседании Политбюро из 50 зафиксированных в протоколах. В 1920 г. Политбюро привлекало его для помощи Управлению делами ЦК. Как член ЦК он постоянно направлялся для участия в различных областных (губернских) партконференциях. С момента включения Калинина в состав Политбюро поручения становились все более ответственными. Именно он, к примеру, был председателем первого пленума ЦК ВКП(б) после завершившего работу XVI съезда ВКП(б), на котором были утверждены новые составы исполнительных органов ЦК — Политбюро[276], Оргбюро, Секретариата[277]. В 1930-х гг. по поручению Политбюро Калинин входил в состав или возглавлял образуемые Политбюро или ЦК ВКП(б) комиссии по тем или иным вопросам: по политическим (судебным) делам, по делам о высшей мере социальной защиты, о реконструкции заводов черной металлургии… А ведь никто не снимал с него тяжелейшую «советскую ношу»!..
Мнение о «механических членах Политбюро», к которым, кроме Калинина, были отнесены также Куйбышев, Рудзутак и которых, как считалось, могли не приглашать на заседания, а лишь извещать о состоявшихся решениях в «ближайшем сталинском круге», возникло в партийной среде в 1930 г. Оно устойчиво и, как нам кажется, совершенно бездоказательно транслируется в общество в последние 25–30 лет. Не принимается во внимание, что в далеком 1930 г. мнение это было весьма субъективным и выпорхнуло из уст С. И. Сырцова в критических для него обстоятельствах: сначала 23 октября 1930 г. в ходе опроса Комиссией ЦКК ВКП(б)[278], а затем 4 ноября 1930 г. в ходе рассмотрения на объединенном заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК ВКП(б) вопроса «О фракционной работе тт. Сырцова, Ломинадзе и др.»[279]. Скорее всего, со стороны Сырцова это была неудачная попытка защититься, тем более что сам-то Калинин определил деятельность осуждавшихся лиц как «фракционную, законспирированную и подпольную»[280].
Еще важнее, что ныне опубликованные стенограммы заседаний Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) за 1923–1938 гг., а также хроника проводившихся заседаний Политбюро в 1930–1940 гг. показывают, что Калинин фактически постоянно присутствовал на заседаниях Политбюро, а его отсутствие связано либо с поездками по стране, либо с отпуском и болезнью:
Подчеркнем, что Калинин не просто присутствовал, а неоднократно выступал по вопросам повестки заседаний, особенно часто по вопросам развития сельского хозяйства и положения в деревне. Нередко вступал в дискуссию и со Сталиным, и с Молотовым, и с другими участниками заседаний. Ознакомившись со стенограммами, можно вполне согласиться с ним, когда он называл себя «единственным защитником сельского хозяйства», имея в виду его искреннее внутреннее желание максимально помочь крестьянину в обстоятельствах реформирования народного хозяйства.
Сталин, политический лидер сложившейся вокруг него «фракции», осознавал, что этого факта все равно недостаточно, чтобы гарантировать себе устойчивость за пределами ближнего круга соратников и обеспечить поддержку со стороны высших, средних партийно-советских сфер. Он должен был представить программу действий ради достижения неких ближайших и перспективных целей, которая будет безоговорочно поддержана большинством внутри партии и за ее пределами. Таким курсом для Сталина стали планы форсированной индустриализации, массовой принудительной коллективизации и жесткой борьбы с «классовыми врагами», где бы их не выявили силовые структуры.
…В течение всего 1929 г. продолжались споры относительно курса государства на разрешение проблем развития народного хозяйства. Среди партийно-советского аппарата рождались самые различные предложения модернизации. Так, некоторые из них, поддерживая коллективизацию, предлагали переложить решение части государственных вопросов на колхозное руководство и тем самым избавиться от «излишней бюрократизации» в лице сельсоветов, что, по их мнению, ускорит коллективизацию и качество этого процесса. Особенно это относилось к намечаемым районам сплошной коллективизации.
Калинин не мог не ответить на эти предложения. 20 января 1929 г., открывая Всесоюзное совещание по вопросам советского строительства, он специально подверг критике эти предложения. Он считал их ошибкой, заключавшейся в непонимании того, что «диктатура пролетариата осуществляется в форме Советов» и что сельсовет не есть только административный орган, а он есть фундамент, база, низовая организация, через которую и посредством которой охвачена вся многомиллионная масса беднейшего и среднего крестьянства. Как раз наоборот, убеждал Калинин, роль местных Советов будет все более возрастать. Поскольку именно они практически осуществляют лозунги «сплошной коллективизации и борьбы с кулаком» и тем самым способствуют укреплению государства в целом