Михаил Иванович Калинин
1920-е
[РГАСПИ. Ф. 668. Оп. 1. Д. 49. Л. 21]
Точку в дискуссии относительно политики в сельском хозяйстве поставил ноябрьский пленум ЦК ВКП(б) 1929 г. В постановлении «Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства» ставилась задача развернуть «сплошную коллективизацию». Таким образом, начинающийся 1930 г. должен был стать началом «сплошной коллективизации» и «ликвидации кулачества как класса». При этом «ликвидация кулачества как класса» понималась буквально, то есть как уничтожение «кулацко-белогвардейско-бандитского элемента»[283]. Сразу скажем, что Калинин такую позицию не поддерживал и считал, что речь должна идти не о «физическом уничтожении», а о создании организационно-правовых и материально-финансовых условий, сжимающих пространство для возникновения и функционирования «кулака» как хозяйственной единицы.
Но Сталин, ориентируясь сам и ориентируя своих сторонников именно на применение репрессивных мер (аресты, высылка, заключение в лагеря) в отношении более 200 тысяч «кулаков», призвал к их реализации силы ОГПУ. К началу марта 1930 г. они рапортовали в центр о 6500 бунтах и 14 тысячах выступлений против коллективизации, в которых участвовало более 2,5 млн крестьян. Эта цифра оказалась значительно больше того, что ожидал Сталин, и свидетельствовала о бо́льшей глубине протеста, чем первоначально думалось. Это заставило Сталина совершить маневр в целях выведения себя из-под удара возможной критики и нахождения «ответственных» за неудачи.
В «Правде» 2 марта публикуется его статья «Головокружение от успехов», в которой ответственность за «перегибы» в кампании коллективизации были возложены на «чрезмерно ретивых исполнителей». 14 марта Политбюро, в развитие сталинских идей, приняло постановление «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении». А уже в июне — июле 1930 г. XVI съезд партии заявил, что в районах сплошной коллективизации колхозное крестьянство стало прочной опорой советской власти. Съезд одобрил внутреннюю и внешнюю политику советского правительства, мероприятия, направленные на обеспечение быстрого темпа индустриализации страны и социалистической реконструкции сельского хозяйства. Обязал правительство уделить максимальное внимание вопросам культуры и добиться осуществления всеобщего начального обязательного обучения, ликвидации неграмотности, повышения уровня общего и профессионально-технического образования, создания кадров специалистов и научных работников из представителей трудящихся.
Но даже в условиях, когда, как стало считаться, «колхозное крестьянство стало прочной опорой советской власти», линия на принудительные, административно-силовые меры в качестве основной при решении хозяйственно-экономических вопросов сохранялась неизменной. Более того, на 1930–1932 гг. приходится пик «чрезвычайного законодательства». Это прежде всего решения, связанные с проведением коллективизации и ликвидацией кулачества. Среди них постановления ЦИК и СНК СССР о едином сельскохозяйственном налоге (23 июня 1930 г.) и налоговом обложении кулаков (23 декабря 1930 г.), об ответственности за порчу сельскохозяйственной техники (13 февраля 1931 г.), на основании которых в республиканских УК предусматривалось наказание в виде штрафов или принудительных работ сроком от 6 месяцев до 3 лет. В постановлении от 21 января 1931 г. за преступления, дезорганизующие работу транспорта (нарушение правил движения, недоброкачественный ремонт подвижного состава и т. п.), предлагалось применять наказание в виде лишения свободы сроком до 10 лет, а за действия, носящие явно злостный характер, — высшую меру с конфискацией имущества. Аналогичные статьи в свои уголовные кодексы предполагали внести ЦИК союзных республик.
В ряде случаев Калинин имел отличное от большинства мнение и высказывал его. Например, это было в марте — мае 1932 г., когда в Политбюро решался вопрос о высылке кулаков, исключенных из колхозов. На листе голосования опросом постановления о высылке 38 тысяч крестьянских семей он написал: «…я считаю необоснованной такую операцию»[284]. Такая позиция объяснима, поскольку именно ВЦИК и ЦИК СССР, а также их центральные аппараты имели ближайшее соприкосновение с «раскулачиванием» и его последствиями, с многотысячными жалобами, содержание которых подтверждалось при их рассмотрении. В этот раз, через две недели после протеста Калинина, Политбюро отменило собственное решение и остановило уже начавшуюся операцию[285].
В июле 1932 г. Сталин предложил к рассмотрению в Политбюро проект документа, направленного на «охрану имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации». На самом деле под «нейтральным» наименованием скрывался жесткий план борьбы с голодающим крестьянством. Он смутил умы даже «крепких» сторонников Сталина, в том числе и Калинина. Стремясь преодолеть сомнения, Сталин предлагал своим сторонникам различные аргументы, только чтобы протолкнуть закон[286]. И добился этого: 7 августа 1932 г. ЦИК и СНК СССР с подачи Политбюро приняли совместное постановление «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности».
Как и предупреждали «сомневающиеся», закон привел к многочисленным арестам и длительному заключению под стражей множества бедняков и середняков «за колоски», как говорили в народе. Только в РСФСР к началу 1933 г. по данному закону было осуждено 54 645 человек. Из них 1211 — к высшей мере наказания; приговоры приведены в исполнение примерно в 1000 случаях[287].
Уже через несколько месяцев правительство вынуждено было корректировать практику его применения. Постановление Политбюро от 1 февраля 1933 г. и изданное на его основе постановление Президиума ЦИК СССР от 27 марта 1933 г. запрещали привлекать к суду по закону от 7 августа лиц, виновных в мелких единичных кражах общественной собственности или свершивших кражи из вполне очевидной нужды, по несознательности и при наличии других смягчающих обстоятельств.
В течение последующих нескольких лет Президиум ЦИК СССР не оставлял попыток снять негативные последствия применения закона «о трех колосках». Укажем, что в соответствии с постановлением ЦИК и СНК СССР от 16 января 1936 г. подлежали пересмотру, только по 14 лагерям НКВД, 112 580 дел. В результате были освобождены из-под стражи 35 273 человека, в отношении 46 134 человек возбуждены ходатайства о снижении сроков наказания. В общих местах заключения (тюрьмы, колонии) были пересмотрены 8775 дел. В итоге 2640 чел. освобождены, переквалифицированы дела с сокращением сроков в отношении 2593 человек, возбуждены ходатайства об амнистии в отношении 148 человек[288]. Как видим, речь идет не просто об отдельных гражданах, а о десятках тысячах, которым возвращена свобода или существенно облегчены сроки и условия отбывания наказания.
Сообщение наркома юстиции РСФСР Н. В. Крыленко и председателя Верховного Суда РСФСР И. Л. Булата М. И. Калинину о проверке правильности применения закона от 7 августа 1932 г.
7 июля 1936
[РГАСПИ. Ф. 78. Оп. 7. Д. 207. Л. 1–3]
Изучение документального материала, отложившегося в архивных фондах ВЦИК и ЦИК СССР, позволяет говорить, что начиная с 1933 г. просматривается вполне определенная тактика поведения Калинина. Понимая, что в вопросах коллективизации и раскулачивания невозможно идти в лоб, в прямое столкновение с высшими партийными органами, он решает касаться этих вопросов в своих письменных и устных обращениях в центральные партийно-советские органы по самым различным аспектам хозяйственной работы. То есть действовать по принципу: капля камень точит.
В июле — августе 1933 г. он побывал в Верхней Троице и ее окрестностях. Свои замечания и предложения по вопросам лесосплава, лесозаготовок и агрокультуры он изложил в записке секретарю МК ВКП(б) Л. М. Кагановичу с просьбой «принять соответствующие меры». Показателен специально включенный пункт, казалось бы, не имеющий прямого отношения к вышеобозначенным проблемам. Процитируем:
«В деревнях скопилось значительное количество репрессированных, главным образом, осужденных к трудповинности[289]. Знакомясь с делами осужденных, приходится сказать, что в очень значительной степени наказание превышает степень провинности, оно (наказание) в большей части формально, мало считается со всеми привходящими условиями. Большой процент осужденных состоит из советской публики, включая коммунистов. Мне кажется, пришло время, когда надо серьезно поднять авторитет суда, чтобы решение суда (я имею в виду народного суда) было не только обосновано юридически, но чтобы оно и соответствовало всем обстоятельствам дела. Мне кажется, можно было бы, во-первых, привлечь в качестве судей старых коммунистов — пенсионеров, колхозников, имеющих жизненный опыт, разбирающихся партийцев. Суд важнейшая арена популяризации коммунизма. Очень полезно время от времени рассылать прокурорам и народным судьям закрытые инструктивные письма от Московского областного комитета партии»[290].
В мае — июне 1933 г. как минимум в двух публичных выступлениях Калинин выражал свою позицию в деле коллективизации. На совещании секретарей председателя ВЦИК и членов ВЦИК и ЦИК СССР о рассмотрении жалоб по вопросам коллективизации он признает, что «перегибы имеют место». Объясняет их тем, что в большом политическом деле без этого не обойдешься. Но вот как к ним относиться? — задает он вопрос слушателям.