В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, И. В. Сталин, М. И. Калинин несут урну с прахом С. М. Кирова на Красную площадь
6 декабря 1934
[РГАСПИ. Ф. 422. Оп. 1. Д. 230. Л. 1]
Маховик кровавого «ответного удара», запущенный 1 декабря 1934 г., продолжал раскручиваться.
28–29 декабря 1934 г. сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР приговорила к расстрелу 14 человек, обвиненных в организации убийства Кирова.
16 января 1935 г. Особое совещание при наркоме внутренних дел СССР рассмотрело уголовное дело против «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы», которую обвинили в организации «террористической деятельности». По делу проходили 77 человек, которые были осуждены на разные сроки тюремного заключения или ссылки[300].
В тот же день от 5 до 10 лет заключения получили 19 человек, проходивших по делу т. н. Московского центра во главе с Зиновьевым и Каменевым. Их обвинили в подстрекательстве к совершению террористических актов и к участию в контрреволюционной организации.
Упомянутые процессы были сфальсифицированы, никаких доказательств причастности бывших оппозиционеров к убийству Кирова выявлено не было. Сталин расправился со старыми политическими соперниками, обвинив их в преступлениях, которых они не совершали. Для некоторых из осужденных состоявшиеся решения оказались прелюдией к повторному, спустя короткое время, осуждению и… расстрелу.
По всей видимости, в 1936–1937 гг. Сталин пришел к мысли о необходимости подвергнуть партию и страну жесткой чистке. Разумных объяснений этому решению нет. В чреде последовавших трагических событий — три московских политических процесса.
Первый московский открытый процесс по делу т. н. троцкистско-зиновьевского центра (август 1936). Подсудимые, 16 человек, среди которых Каменев и Зиновьев, объявлены «террористами» и «шпионами». После оглашения приговора все осужденные подали ходатайства о помиловании. Президиум ЦИК СССР во главе с Калининым все ходатайства отклонил, осужденные были расстреляны [301].
В самом конце января 1937 г. были оглашены решения Второго московского открытого процесса по делу т. н. Параллельного антисоветского троцкистского центра, по которому проходили бывшие оппозиционеры, занимавшие различные руководящие должности в государственных и хозяйственных структурах: Г. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Г. Я. Сокольников, Л. П. Серебряков и др. Из 17 подсудимых 13 человек были приговорены к высшей мере наказания, и уже 1 февраля приговор был приведен в исполнение.
Отношение Калинина к этим событиям хорошо просматривается в связи с поступившим на его и Сталина имя письмом французского писателя Ромена Роллана, симпатизировавшего СССР. В нем он предлагал помиловать и сохранить жизнь приговоренным, чтобы они были «живыми свидетелями» и могли опровергать клевету на СССР за границей. Калинин был абсолютно уверен в объективности и справедливости вердикта Верховного Суда, признавшего, что участники организации проводили диверсии, занимались шпионажем, совершали террористические акции в отношении партийно-правительственных лиц. Поэтому считал нецелесообразным давать какой-либо ответ, тем более что и приговор уже был приведен в исполнение. Но все же подготовил и направил на согласование Сталину проект ответного письма. Вскоре пришла реакция Сталина: «Не надо отвечать. И. Ст.» [302].
На состоявшемся в феврале — марте 1937 г. пленуме ЦК ВКП(б) Сталин выступил с докладом «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников»[303]. В нем была поставлена задача выявления и уничтожения «вредителей, диверсантов, шпионов, агентов иностранных государств, троцкистов», где бы и на каких постах они ни работали. Одним из идеологических обоснований такой политики стало заявление Сталина о том, что по мере дальнейшего продвижения советского государства вперед по пути строительства социализма классовая борьба в стране будет только обостряться[304]. Данное намеренно ошибочное утверждение становилось поводом и оправданием массовых репрессий. Только за один год, 1937, по политическим основаниям было арестовано почти в 10 раз больше человек, нежели в 1936 г.
Третий московский открытый процесс, теперь уже по делу «Антисоветского правотроцкистского блока», состоялся в марте 1938 г. 18 подсудимых, в т. ч. Бухарин и Рыков, обвинялись «в измене родине, шпионаже, диверсии, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи СССР, провокации военного нападения иностранных государств на СССР». Все они были приговорены к смертной казни и расстреляны [305].
Согласимся с мнением О. В. Хлевнюка, который пишет: «Московские процессы выполняли роль мотора массовой кампании „повышения бдительности“, формулировали ее пропагандистские клише и лозунги. Вокруг московских процессов проводились многочисленные и шумные всесоюзные мероприятия — митинги, собрания, отсылка коллективных писем и заявлений в поддержку расправы с „взбесившимися врагам и“»[306].
Если это была вершина айсберга, то в теле айсберга — тысячи и тысячи процессов по всей стране с многочисленными вынесенными расстрельными решениями в отношении тех, кого власть «назначила» «антисоветскими элементами, врагами, шпионами, террористами, контрреволюционерами». За годы Большого террора (1937–1938) сотни тысяч людей были расстреляны, заключены в лагеря, депортированы, уволены с работы или учебы, выселены из своих квартир и домов.
Рядом с вождем…
Как уже отмечалось, именно Сталин сделал Калинина фигурой политической, включив его в 1926 г. в состав Политбюро. Казалось, тем самым была устранена несправедливость в отношении главы советского государства, который был отстранен от непосредственного обсуждения и принятия решений по важнейшим государственным вопросам. Но, учитывая обстоятельства, в которых это было сделано, вряд ли именно это имел в виду Сталин. В противостоянии оппозиции он сколачивал свое большинство в Политбюро и ему нужны были единомышленники. Даже не так: ему нужны были люди, которые воспринимали его взгляды и намерения, как свои, и готовы были их безоговорочно исполнять и защищать. Вступив в союз со Сталиным, союз неравноправный и, по существу, строившийся по линии «сюзерен — вассал», Калинин добровольно отдал свою личностную суверенность в руки Сталина.
Закономерно возникает вопрос: почему?
Наверно, сейчас, при все еще ощущаемся недостатке опубликованных документов, характеризующих этот период отечественной истории и особенно межличностные отношения главных партийно-советских фигур, ответить в полном объеме и беспристрастно не представляется возможным. Мы можем высказывать суждения, опираясь на известное нам о жизни М. И. Калинина.
В революционное движение Калинин пришел вполне осознанно, в соответствии со сложившимися у него политическими, идеологическими и моральными убеждениями. Сосредоточением, высшим проявлением этих убеждений и ценностей стала для него партия — демиург судеб страны и его личной судьбы. И до революции, и особенно после вступления на пост председателя ВЦИК он растворялся в ней и не отделял себя от нее, он жил, ощущая себя частичкой партийного организма, которому служил беззаветно, не за страх, а на совесть, не видя своей личной судьбы вне судьбы партии. И это все перенаправлялось на того, кто возглавлял этот организм. Был Ленин — на Ленина, стал Сталин — на Сталина. Другой линии поведения он не представлял себе. Приведем один пассаж из его речи летом 1938 г. в канун выборов в Верховный Совет РСФСР. «Я являюсь сыном этой [коммунистической. — М. О.] партии, — говорил Калинин. — Может быть, некоторые из вас подумают: ох, какой старый сын. Все-таки, товарищи, коммунистическая партия меня породила и поэтому я не только член коммунистической партии большевиков, но и являюсь ее сыном. Я считаю свой главной и святой обязанностью — быть верным членом нашей партии»[307]. Эта позиция характерна не только для Калинина, а для всех тех, кто вступил в партию задолго до Октября.
Видел ли Калинин, что Сталин под флагом борьбы за сохранение единства в руководящем ядре вступил на путь постепенной подмены ленинизма эклектическими построениями прагматического характера?
Что зачастую Сталиным двигало стремление, как бы это ни обосновывалось, стать единственной персоной, подменившей мнение всех членов Политбюро и Политбюро как такового?
Посещали ли Калинина сомнения в том, что проповедовал Сталин и что делал за пределами публично-партийной официальности?
…Факты говорят, что он видел… и тень сомнения проскальзывала в некоторых его выступлениях. Но Калинин никогда не претендовал на партийное лидерство, не считал себя идеологом, теоретиком — лишь пропагандистом и агитатором, т. е. «исполнителем» воли партии и ее первого лица. Наверно, Калинин допускал, что в период борьбы за достижение главных целей партии возможны ошибки и даже несправедливость к конкретным людям. Это воспринималось как неизбежное зло, побороть которое он не видел реальной возможности, но он «утешал» себя тем, что в рамках дозволенного он сможет смягчить это зло или ограничить его масштабы.
Показательны некоторые из публичных выступлений Калинина. К примеру, 7 декабря 1923 г. на общепартийном собрании Самарской губернии он говорил: «Политика — дело очень сложное и не совсем чистоплотное. Сознавая необходимость демократии, каждый молодой коммунист, может быть, еще не вполне знакомый с историей коммунистической партии, должен особенно продумать и обратить внимание на этот вопрос о демократизации, и, видя иногда ошибки того или другого человека… он должен терпимо отнестись, помня, что все-таки мы, большевики, партия, которая за 30 лет всегда обвинялась в диктаторских замашках, в конечном счете, большого вреда они нам не принесли, и в будущем, конечно, совсем будут изжиты»