Михаил Иванович Калинин – президент Страны Советов — страница 62 из 73

Примерно 10 декабря 1938 г. Е. И. Калинину перевели в одиночную камеру Лефортовской тюрьмы. В первую же ночь вновь вызвали на допрос, который проводил Л. П. Берия. Он требовал показаний — с кем работала и в пользу какого государства занималась шпионажем. Поскольку Калинина отказывалась давать нужные Берии показания, тот приказал женщине-следователю, находившейся здесь же, избивать заключенную. Причем подсказывал: «бейте по голове». Калинина молчала. Тогда ее, теряющую сознание, оттащили под руки через двор, раздели, оставив в одной сорочке, и бросили в какой-то глубокий, сырой и холодный подвал.

Через некоторое время принесли снятую ранее одежду, обувь, предложили одеться, а затем привели в кабинет к следователю. Тот продолжил свои угрожающие вопросы:

— Дадите показания о вашей правотроцкистской контрреволюционной деятельности?

— Контрреволюционной, правотроцкистской работы я не вела, мне может быть поставлено в вину лишь общение с людьми, обвиняемыми как правотроцкисты.

— Дадите показания об антисоветской деятельности Остроумовой?

— Остроумову я знаю как члена партии, никогда никаких антисоветских высказываний я от нее не слыхала.

— Она утверждает, что была связана с вами по своей контрреволюционной работе, это правда?

— Она лжет. Никогда никакой связи контрреволюционного характера у меня с ней не было, я ничего не знаю о ее контрреволюционной деятельности.

— Вы отказываетесь говорить правду. Тогда сейчас же проведем очную ставку с В. П. Остроумовой.

Когда Остроумову ввели, то Калинину сразу же поразили ее измученный вид и какие-то ненормальные, остановившиеся глаза, которыми она смотрела, но, казалось, ничего не видела.

Следователь Иванов, предлагая Остроумовой повторить то, что она якобы раньше показывала на следствии, стал задавать вопросы:

— Что вам известно о контрреволюционной деятельности Калининой Екатерины Ивановны?

Остроумова: Как я уже показывала на предыдущих допросах, я в течение ряда лет вела подрывную шпионскую работу против Советского Союза. Помимо сведений чисто разведывательного характера, я собирала различные слухи и сплетни о руководителях партии и советского правительства. Одним из источников получения слухов и сплетен была для меня Калинина Екатерина Ивановна, а также ее окружение…

Квартира Калининой была своего рода салоном, где собирались враждебные линии партии люди, где открыто критиковалась политика партии, проводимая партией коллективизация. Раз или два на этих сборищах бывал Енукидзе… Калинина не может не помнить наших ярых нападок на партию, злобную ненависть к Сталину, которого мы рассматривали как главного виновника взятого партией курса…

Вопрос к Калининой: Вы подтверждаете эти показания Остроумовой?

Калинина: Это ложь — все ложь.

На этом очная ставка и закончилась. Остроумову увели, и никакого протокола оформлено не было. Он был представлен позднее, целиком составленный следователями и вынужденно подписанный допрашиваемыми.

Из показаний Е. И. Калининой

11 декабря 1953 г.

«…После этой очной ставки, когда [следователь] Иванов прямо мне заявил, что меня скорее сгноят, а не освободят из-под стражи, у меня создалось очень тяжелое, беспросветное положение. Хотя я и знала, что Остроумова говорит неправду, но чувствовала, что и эта ложь может оказаться для Берия достаточной для того, чтобы загубить мою семью, не говоря уже обо мне. С другой стороны, я не могла мириться с тем, что, будучи невиновной, погибну, ничем не смогу оправдаться и в глазах своих родных останусь врагом и причиной их несчастий. Я решила во имя родных мне людей оговорить только себя, в надежде, оказавшись в лагерях, там найти пути для сообщения о самооговоре и своей невиновности. С этой целью я и согласилась подписать показания о том, что разговоры, о которых говорила Остроумова, якобы имели место, но не в присутствии членов моей семьи, а велись только мной, осужденным в то время Енукидзе, моим знакомым Герчиковым, впоследствии умершим, еще одной знакомой — Моношниковой (которую, кстати сказать, по этому поводу никто не допрашивал). Такие показания, видимо, удовлетворили следствие, и скоро мое дело было направлено для рассмотрения в Военную коллегию Верховного Суда СССР. Дело рассматривалось там же, в тюрьме, в вызове защитника мне было отказано, и, боясь снова попасть в руки тех же лиц, я подтвердила свои показания, которые подписала на следствии. После осуждения меня к 15 г[одам] лишения свободы, меня перевели для отправки в лагерь в пересыльную тюрьму, но оттуда вскоре опять возвратили во внутреннюю тюрьму. Здесь меня опять стали допрашивать новые следователи, и эти допросы продолжались примерно в течение года. Целью этих допросов было стремление следователей добиться от меня каких-то новых признаний, они мне все твердили, что я не про все рассказала. У меня сложилось по этим допросам определенное убеждение в том, что следствие хотело получить от меня показания, компрометирующие Михаила Ивановича [Калинина]. Особенно в этом направлении изощрялся следователь Марков, который при всяком удобном случае старался притянуть какую-то роль и участие Михаила Ивановича в неблаговидных поступках. Поскольку ничего подобного в действиях Михаила Ивановича не было, я подобные домогательства самым решительным образом пресекала. Не добившись от меня никаких материалов, компрометирующих Михаила Ивановича, следователи через год допросы прекратили, а меня отправили в лагерь».

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 473. Л. 222–223.

Однако Екатерина Калинина по-прежнему упорно отказывалась признать себя «шпионкой». Следователь же напирал и обвинял ее в шпионаже. В частности, уличал в том, что, находясь в Париже на лечении, она общалась с белоэмигрантами и отвечала на их вопросы о жизни в Советском Союзе. Это оценивалось как достаточная улика, чтобы обвинять в шпионаже!

Берия в записке Сталину от 26 февраля 1939 г. информировал о результатах следствия: «…установлено, что Калинина с 1929 г. была организационно связана с участниками антисоветской вредительской и террористической организации правых и содействовала им в их антисоветской деятельности», предлагал привлечь ее к ответственности. Понятно, что только Сталин мог дать «добро» на предложение НКВД. Логично предположить: раз в последующем Калинина была привлечена к ответственности, значит, Сталин и читал документы, и дал согласие на осуждение. Но причин и обоснований этого решения Сталина у нас нет. Может, еще не дошли до тех архивов, где можно почерпнуть информацию?

Скорый, но неправый суд 22 апреля 1939 г. приговорил Е. И. Калинину к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 15 лет с поражением в политических правах на пять лет[333]. Свой срок она отбывала в Усть-Вымском исправительно-трудовом лагере при поселке Вожаель Республики Коми. Понятно, что ни с какой «террористической организацией правых» она не была связана. Скорее всего, внимание органов к ней было привлечено, во-первых, из-за критических замечаний относительно Сталина и его политического курса, высказываемых ею в частных разговорах, а во-вторых, из-за надежд получить компрометирующие данные на М. И. Калинина[334].

Начиная с неожиданного ареста, в ходе следствия и по вынесении приговора М. И. Калинин неоднократно обращался к Сталину с вопросом о судьбе жены. На все был один ответ: разберемся.

Здоровье Калинина, с таким трудом хоть немного приведенное в норму, стало ухудшаться снова. Но когда он приходил домой, в семью, никто не мог прочитать на его лице каких-либо переживаний. Он не заводил никаких разговоров на эту тему, а домашние ни о чем не спрашивали. Знали: если можно было бы что-то сделать, отец сделал бы.

Калинин не был среди «неистовых» служителей режима, он не писал: «Уничтожить, расстрелять». Показательно, что в Записке Комиссии Президиума ЦК КПСС в Президиум ЦК КПСС о результатах работы по расследованию причин репрессий и обстоятельств политических процессов 30-х гг.[335], имя Калинина ни разу не упомянуто в числе тех, кто был организатором репрессий и политических процессов и виновен в гибели многих честных советских людей. Указывается, что с 27 февраля 1937 г. по 29 сентября 1938 г. было рассмотрено и утверждено 383 списка на 44 161 человека. Из них приговорены к расстрелу 38 627 человек; заключению в ИТЛ на 10 лет — 5430 и на 8 лет — 104 человека. Кроме И. В. Сталина, их подписывали приближенные к нему лица. Подпись Молотова имеется на 373 списках на 43 569 человек; Жданова — на 175 списках на 20 985; Кагановича — на 189 списках на 19 110 человек; Ворошилова — на 185 списках на 18 474 человека [336].

Но, тем не менее, М. И. Калинин, хотя лично и не раскручивал маховик репрессий, все же ответствен за них, ибо решения Политбюро о предании суду, а нередко и о мере наказания видных деятелей партии и государства подписывались всеми членами Политбюро. Как президент страны Калинин придавал легитимность всему контенту политического процесса.

Понимал ли он это?

Думается, что да…

Глава 6На советском Олимпе1938–1946

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

В течение 1937–1938 гг., в соответствии с Конституцией СССР 1936 г., идет формирование новой структуры государственной власти в стране. Высшим органом государственной власти СССР стал Верховный Совет (ВС СССР) — постоянно действующий законодательный, распорядительный и контрольный орган. Можно сказать, что он был прообразом постоянно действующего парламента. Издаваемые им законы являлись источником общесоюзного права. Его члены избирались на четыре года на основе всеобщего, равного, прямого избирательного права при тайном голосовании. Верховный Совет состоял из двух равноправных палат — Совета Союза и Совета Национальностей. Их компетенции были идентичными, отличие состояло в порядке их избрания. Палаты могли заседать как по отдельности, так и совместно. Основная форма работы — сессии, которые должны были собираться дважды в год, при необходимости практиковались и внеочередные сессии. Помимо работы в период проведения сессий депутаты ВС СССР принимали участие в деятельности постоянно действующих комиссий палат (число которых с четырех со временем выросло почти до двух десятков) и местных органов власти, в учреждениях и организациях по месту своей постоянной работы, принимали для рассмотрения жалобы и обращения граждан. Особое значение эта деятельность приобрела в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., когда сессии по объективным условиям собирались редко.