антом императора Александра, которого он и провожал в последний путь из Таганрога в столицу. В русско-турецкую войну 1828–1829 годов он участвовал в сражениях под Шумной и Варной, был удостоен чина генерал-майора. В 1826–1835 годах он член Комитета устройства учебных заведений и в 1835 году пожалован в генерал-адъютанты свиты его императорского величества. В 1831–1834 годах Строганов исполнял обязанности военного губернатора в Риге и Минске[129].
Кандидатура Строганова на пост попечителя Московского учебного округа рассматривалась еще в 1830 году, после ухода с этого поста генерал-майора А. А. Писарева, но тогда попечителем был назначен князь С. М. Голицын. Будучи человеком очень богатым и по натуре добрым, князь старался материально помогать университету, но сам бывал там очень редко, передав бразды правления своим помощникам графу А. Н. Панину и инспектору Д. П. Голохвастову. Последний отличался формализмом, стремлением во всем следовать букве закона и неоправданной строгостью, за что его и не любили в университете. В должности помощника попечителя Д. П. Голохвастов прослужил 15 лет: с 1832 по 1835 год под началом попечителя С. М. Голицына, с 1835 по 1847 год — С. Г. Строганова, а после его отставки должность попечителя занял сам Голохвастов. Продержался он на ней недолго, лишь до 1849 года, когда с поста министра был вынужден уйти Уваров.
Назначение С. Г. Строганова попечителем состоялось накануне введения нового университетского устава, утвержденного Николаем I 26 июля того же года. Устав 1835 года отразил перемену во взглядах правительства на предназначение университетов как научных и учебных заведений. Управление всеми сферами их жизнедеятельности оказалось сосредоточенным в руках попечителя учебного округа, назначавшегося императором. Избираемый советом ректор полностью находился под контролем попечителя. Имея право председательствовать и в совете, и в правлении университета, попечитель осуществлял надзор за его административно-хозяйственной и финансовой деятельностью. Он также следил за общим порядком и дисциплиной, добиваясь приведения университета в «цветущее состояние». Особое внимание обращалось «на способности, прилежание и благонравие профессоров, адъюнктов, учителей и чиновников университета», исправляющих «нерадивых замечаниями и принимая законные меры по удалению неблагонадежных»[130]. Всё это превращало попечителя в ключевую фигуру не только руководимого им округа, но и университета.
Изначально созданные и поддерживаемые государством русские университеты, по сравнению с Европой, где они возникли на пятьсот лет раньше благодаря инициативе церковных, общественных или частных структур, имели и другие особенности. Попечитель учебного округа, проводивший политику правительства, становился полновластным хозяином в университете, оставаясь практически независимым от университетской коллегии. На Строганова также возлагались функции главного цензора умонастроений в первопрестольной Москве, отличавшейся известным свободомыслием.
Принципиальный для академической корпорации вопрос об автономии и самоуправлении университетов в России всегда решался в зависимости от складывающегося общего контекста. В ситуации укрепления Николаем государственной политики в сфере просвещения и становления официальной имперской идеологии университеты, готовящие кадры для государственных учреждений, не могли долго оставаться без внесения соответствующих акцентов со стороны верховной власти. Другое дело, кому именно император Николай Павлович доверял и в каких пределах самостоятельности дозволял осуществлять эту политику. Назначение на должность попечителя в Москву графа Строганова и его последующая деятельность на этом посту — пример одного из удачных решений в идеологической сфере, имевшего свои положительные последствия в судьбе не только Московского университета, но и в более дальней перспективе развития всего имперского проекта, нуждающегося в обновлении и притоке свежих сил.
Когда А. И. Герцен, находясь за границей, писал о том, что его родной университет после 1812 года всё «больше и больше становился средоточием русского образования», он имел в виду не только его возвышение как учебного учреждения, но и роль в пробуждении национального самосознания, одним из условий развития которого в представлении Герцена являлось отсутствие в столице русского народа — царя[131]. Для Строганова, страстного патриота и убежденного монархиста, верного и честного слуги императора, главной задачей на новом посту можно было бы считать возвращение внимания государя к проблемам университета, а самого университета к решению актуальных проблем государства.
Между тем для всех, кто был причастен тогда к университетскому вопросу, было очевидным существующее противоречие в вопросе создания национальной высшей школы европейского образца. Наибольшей остроты это противоречие, как отмечал осведомленный С. П. Шевырёв, достигло в царствование Николая I. Когда, с одной стороны, заявлялось о стремлении «основать образование русского народа на тех коренных началах, которые определяются его историей и составляют крепость его жизни», а с другой — намерение «поднять и поставить университеты в уровень с современной европейской наукой»[132].
Как ни странно, взаимодействие (при известном их личном неприятии) двух Сергеев — министра Сергея Семёновича Уварова и попечителя Сергея Григорьевича Строганова — принесло свои плоды, особенно в первые годы их напряженного сотрудничества и противостояния.
Строганов застал университет далеко не в блестящем состоянии. Новое здание на Моховой (Аудиторный корпус), возводимое на месте расположенных здесь ранее строений усадьбы Пашковых, выкупленной императором специально для нужд университета в 1832 году, еще не было завершено. Дела в финансах, в обеспечении учебного процесса и кадрах оставляли желать много лучшего. И хотя в 1834 году по ходатайству только что назначенного министра народного просвещения С. С. Уварова университету была пожалована добавочная сумма в 220 700 рублей ассигнациями и из этих средств были приобретены учебные пособия и книги для библиотеки, но денег, как обычно, на всё не хватало.
Согласно новому уставу вносились изменения в структуру университета. Снова, как и во времена Ломоносова и Шувалова, были образованы три факультета: юридический, философский с двумя отделениями (словесным и физико-математическим) и медицинский. Во главе факультетов стояли избираемые деканы. На словесном (историко-филологическом) отделении, кроме политической экономии, статистики и восстановленной после упразднения в 1821 году философии, появились кафедры русской истории, истории и литературы славянских наречий, античной, восточной и отечественной словесности, что соответствовало идеологической установке министерства о придании национального характера гуманитарному образованию. Особое внимание со стороны Строганова было проявлено по отношению к профессорско-преподавательскому составу отделения. Занятия со студентами в это время вели: М. Т. Каченовский, А. В. Болдырев, И. И. Давыдов, С. М. Ивашковский, И. М. Снегирёв, Н. И. Надеждин, М. П. Погодин, И. А. Щедритский, А. М. Гаврилов, А. М. Кубарев, С. П. Шевырёв, В. И. Оболенский; позднее к ним присоединились Д. Л. Крюков, В. С. Печерин и А. И. Чивилёв[133].
В правилах Строганова было заведено едва ли не каждый день посещать лекции профессоров и внимательно слушать каждую с начала до конца, никогда не проявляя неуважения к лектору преждевременным выходом из аудитории. Во время переходных и выпускных экзаменов попечитель любил знакомиться с успехами и способностями экзаменующихся студентов, отмечая некоторых из них и следя за теми, кто уже был у него на примете. Так в поле зрения Строганова, среди прочих, попал и Михаил Катков, на которого попечитель обратил особенное внимание[134].
Их знакомство состоялось тогда, когда скромный московский студент только начинал восхождение к будущей главной должности — защитника и охранителя русской державы. С годами оно переросло в добрые и уважительные товарищеские отношения, продолжавшиеся вплоть до смерти С. Г. Строганова, скончавшегося в пасхальную ночь 28 марта 1882 года в своем доме в Петербурге.
О характере этих отношений читатели могут судить по хранящемуся в фонде Каткова письму Строганова (от 22 апреля 1866 года) к своему бывшему студенту. Строганов, переехавший к этому времени в столицу, имел за плечами богатый опыт службы на важных и ответственных постах. Он был сенатором и московским генерал-губернатором, членом Государственного совета, являлся руководителем воспитания цесаревича и великих князей. В письме он наставлял Каткова, переживавшего острую фазу борьбы вокруг «Московских ведомостей». Сам видный вельможа, не раз державший удар в столкновениях с чиновниками разного уровня, граф Сергей Григорьевич предостерегал Михаила Никифоровича от излишней прямолинейности и жесткости.
«…Если Ваши друзья, — писал Строганов, — уверены, что Вы можете нанести вред себе и общественному делу, они вправе требовать от Вас уступок. Я умоляю Вас, ради прошедшего Вашего и моего, принести в жертву общественному делу личный Ваш взгляд на выходку Милютина. Делайте [всё] как Вы понимаете для умиротворения, но не навлекайте на себя ответственности в случае запрещения Вашего журнала. Враги России этого только и желают! Последние Ваши статьи, где Вы намекаете не на один „Современник“, но и на других, преступили все границы и меня крайне огорчили. Я виделся с Иваном Давыдовичем Деляновым и просил его писать Вам дружески. Не пренебрегайте нашими советами. Вы знаете, как я уважаю Вас, позвольте же мне знать и угадывать последствия крайнего Вашего упорства!»