Катков предвосхищал развитие важных идей, получивших дальнейшее осмысление в русской литературе, философии, культуре, с глубинами которых он будет знакомить своего читателя совсем в скором времени на страницах «Московских ведомостей» и «Русского вестника», когда собственно и станет известным общественно-политическим деятелем, идеологом и выразителем определенного идейного направления. Подогреваемый редактором «Московских ведомостей» и «Русского вестника» интерес к проблематике антинигилистического романа как мировоззренческого произведения сыграет важную роль в идейной борьбе в литературе второй половины XIX века и отразит «диалектический момент в судьбе России»[6]. Катков будет глашатаем общественного мнения, серьезно влияющим на политику и правительственные круги. Проводимые «московским громовержцем» идеи органично воспринимались в обществе и пользовались высокой степенью доверия. Значимость его авторитета и роли в общественной мысли и жизни не вызывала сомнений. Подчеркнем важность того факта, что благодаря Каткову образ России будет формироваться и за рубежом.
Исходя из понимания традиционных ценностей и опыта, заложенного в культурно-исторических основаниях русского народа, Михаил Никифорович Катков развивал осмысленные им еще в молодости идеи народности (самобытности) и солидарности, духовности, открытости и любви. Вопрос о судьбе родины оставался неизменным идейным стержнем в его воззрениях и деятельности как в раннем творчестве («Песни русского народа», 1839), так и во все последующие годы. «…Итак, скажите лучше прямо, что такое Русь, что такое православный русский народ, из каких стихий сложился его характер, какие свойства составляют существо его духа, в чем проявлялась жизнь его, и что это за жизнь, как развивался он и в чем заключается его развитие? — О, если вы можете, то, Бога ради, отвечайте на эти вопросы!» — обращался к своим современникам М. Н. Катков[7].
Исследуя струны русской души — народные песнопения, Катков как исследователь воссоздавал живой организм русского народа, стремясь найти ключ к разгадке тайн его души и духа. «Углубляйтесь в поэзию народа для того, чтобы изведать содержание, глубину и мощь его фантазии, чтобы лицом к лицу познакомиться с его духом, проникнуться им и после узнавать его везде, во всех разнообразных проявлениях»[8], — наставлял он. «Читатель! благослови свою родину, благослови народ, из которого ты вышел. Этот мир, на который мы взглянули теперь мельком, — этот мир — дивное создание творческой фантазии»[9].
Катков говорил о необходимости воспитания любви к своему отечеству. Это чувство родного А. С. Пушкин называл «животворящей святыней», основой «самостоянья человека», «величия его». Без него «наш тесный мир — пустыня», «алтарь без божества». Выступая против разрушения и ниспровержения основ государства, в своем служении на общественном поприще Катков стремился сплотить русское общество могущественной скрепой национального самосознания, уча его критически оценивать и осмысливать происходящее, распознавать разрушающие нигилистические тенденции, быстро укореняющиеся в сознании. Он практически воплощал русскую духовную традицию — идею соборности, гармонии целого и свободы составляющих его частей.
Незаурядность и оригинальность личности, живое воздействие ума и таланта породили богатство мнений о Каткове и оценок. Но все едины были в одном: на Страстном бульваре в Москве появилась своего рода «инспекция всероссийской службы», которую боялись, ненавидели, клеветали на нее. «В Петербурге, и именно во „властных сферах“, боялись Каткова. Чего боялись? Боялись в себе недостойного, малого служения России, боялись в себе эгоизма, „своей корысти“. И — того, что все эти слабости никогда не будут укрыты от Каткова, от его громадного ума, зоркого глаза, разящего слова». «Критерием же и руководящим в критике принципом было то историческое дело, которое Москва сделала для России. Дело это — единство и величие России»[10].
Некоторые, вслед за К. Н. Леонтьевым, настаивали, чтобы Каткову был установлен памятник напротив памятника Пушкину, ибо редактор «Русского вестника» был великим поэтом государственности российской[11].
Обращение к его научному и творческому наследию и сегодня обогащает наше понимание поисков и ответов, перспектив развития личности человека и общества в эпоху самых драматических и динамических изменений.
Глава 1. Мир детства (1818–1826)
Семья
Михаил Никифорович Катков родился в Москве 1 ноября 1818 года[12] в семье титулярного советника Никифора Васильевича Каткова, мелкого чухломского помещика, происходившего из личных дворян Костромской губернии. Отец служил в Московском губернском правлении, был огромного роста и красавцем, а умер внезапно от удара[13], оставив вдовой жену, Варвару Акимовну (Екимовну), и двух сыновей. Младшему, Мефодию, в 1823 году едва исполнилось три года, а старшему сыну, Михаилу, не было и пяти лет.
Особого богатства Никифор Васильевич Катков за свою короткую жизнь не нажил. Единственным его достоянием можно считать дворянскую честь и верность Отечеству и престолу: небесному и земному, что для человека из благородного сословия всегда являлось главными добродетелями. Но и здесь были свои сложности. Никифор Катков успел дослужиться до чина титулярного советника (чиновник IX класса) и правами потомственного дворянства не обладал. Потомственное дворянство в России первой половины XIX века мог получить чиновник VIII класса (коллежский асессор). Михаил и Мефодий Катковы фактически пользовались правами личных дворян и относились к сословной группе обер-офицерских детей. Это была особая социальная категория лично свободного населения империи. Пётр Иванович Бартенев (1829–1912) — известный историк, литературовед-пушкинист, основатель и издатель «Русского архива» — пояснял в одной из своих публикаций, что в формуляре Каткова значилось, что он сын обер-офицера[14].
В книге костромского краеведа Александра Александровича Григорова (1904–1989), посвященной местным дворянским родам, есть одно интересное упоминание о Каткове. Автор приводит рассказ о своей бабушке, которая «была знакома с М. Н. Катковым — консервативным деятелем того времени, основателем Московского („Катковского“) лицея, иначе — лицея цесаревича Николая на ул. Остоженке, близ Крымского моста (после революции в здании Лицея размещался Институт красной профессуры). Катков и посоветовал бабушке отдать своих сыновей в этот лицей»[15]. Факты семейной хроники, приведенные А. А. Григоровым, обращают на себя внимание именно в контексте связи Каткова с костромичами. То, что они являлись для него не просто знакомыми, но и земляками, видимо, не составляло секрета для прекрасного специалиста, отличавшегося глубокими и обширными знаниями своего предмета. Но, очевидно, какими-то другими сведениями по истории дворянских корней Каткова А. А. Григоров не обладал. Можно предположить, что в родословных книгах местного дворянства о них ничего не было сказано.
Катковы — до сих пор распространенная фамилия в Костромской области. Среди ее обладателей известные костромичам люди. Например, замечательный местный художник Виктор Сергеевич Катков и его супруга, ведущий специалист по истории и культуре края Светлана Сергеевна Каткова, знаток русской иконописи и декоративно-прикладного искусства. В сказочном пространстве костромского Берендеева царства встречаются и другие люди, носящие эту фамилию[16]. Имеют ли они какое-то отношение к нашему герою вряд ли сегодня можно точно установить.
Между тем прямые потомки Михаила Никифоровича, его старший сын Павел и внуки, стали обладателями княжеского титула и двойной фамилии Катковы-Шаликовы, а другие дети, породнившись с князьями Шаховскими, Щербатовыми, Куракиными, Звенигородскими, имели в своих семьях представителей династий Рюриковичей, Гедиминовичей, Чингизидов. Родственниками М. Н. Каткова впоследствии оказались графы Толстые, бароны Фредериксы и Врангель, а также Энгельгардты, Роговичи и Демидовы[17].
Да и сама мать Каткова, Варвара Акимовна, урожденная Тулаева, находилась в родстве с князем Петром Ивановичем Шаликовым[18](южно-грузинский княжеский род Шаликашвили). В Грузии у нее оставалось небольшое наследство, которое Михаил Никифорович Катков уступил в пользу своего младшего брата Мефодия[19].
Семья Тулаевых состояла из отца, матери и двух дочерей, Варвары и Веры, и была очень дружна с семьей Яковлевых, Алексея Александровича и жены его Натальи Борисовны, родных деда и бабушки Александра Герцена. Супруги Тулаевы, как и супруги Яковлевы, умерли рано, оставив малолетних детей. Их взяла на свое полное попечение сестра Натальи Борисовны Яковлевой — княжна Анна Борисовна Мещерская (1738–1827). Эта добрая и умная женщина, так никогда и не вышедшая замуж, дала как тем, так и другим детям очень хорошее по тому времени воспитание и образование и до конца своей долгой жизни оставалась для них нежной и заботливой матерью. Сестер-сирот Тулаевых она взяла под свое покровительство, перевезла к себе, любила и заботилась о них, а когда они выходили замуж, княжна Анна Борисовна выделила из своего весьма небогатого состояния хорошее приданое своим воспитанницам[20]