Вступив в заведование редакцией, Катков не торопился менять редакционную политику. Газета выходила три раза в неделю, по вторникам, четвергам и субботам, в 9 часов утра и состояла из нескольких разделов: «Постановления и распоряжения правительства», «Внутренние известия», включающий ученые диспуты, публичные лекции, которые в последние годы правления Николая I практически прекратили печататься, и публикации университета, «Иностранные известия», «Литературный отдел». Политические новости передавались в виде перепечатывания сообщений петербургских изданий без каких-либо комментариев. В приложении помещались разнообразные казенные и частные объявления.
Катков смог оживить газету, в частности, он коренным образом обновил литературный отдел, где печатались оригинальные и переводные художественные произведения, научно-популярные статьи. Здесь, например, были напечатаны «Материалы для биографии» Пушкина (цикл статей П. И. Бартенева (1854)), заслужившие высокую оценку П. А. Вяземского. К началу редакторской деятельности Каткова у газеты числилось 7 тысяч подписчиков, к 1855 году их количество возросло до 15 тысяч. Московский университет был услышан даже в самых отдаленных уголках России. Катков предпринял ряд попыток технически преобразовать газету: увеличился ее объем, в годы Крымской войны подписчикам, хоть и нерегулярно, но доставлялся специальный листок, чтобы оперативно информировать подписчиков о событиях на театре военных действий.
Новое место редактора дало жалованье в 2000 рублей с прибавкой по 25 копеек с подписчика, а также казенную квартиру в корпусе университетской типографии на Страстном бульваре — его постоянный адрес в Москве, ставший известным всей России. Князь В. П. Мещерский вспоминал, что жилище Михаила Никифоровича напоминало неприступную крепость, «внутри которой, где-то зарытый в своих бумагах всех видов и закрытый для всех глаз, сидел отшельник издатель „Московских Ведомостей“ и вел оживленную беседу с шумевшим около него миром.»[461].
Доступ в кабинет Каткова был один из самых курьезных. Попасть в него с парадного подъезда было невозможно. Выбегавший лакей смотрел на посетителя с удивлением, всем видом говоря, как вообще могла в голову прийти мысль — звонить и спрашивать Каткова. В ответ всегда звучало неизбежное — «дома нет». «Надо было пройти двором, зайти в маленькую темную дверь и по узенькой черной лестнице добраться до старенькой, разорванной клеенкою обитой двери, затем очутиться в темненькой какой-то каморке, там наткнуться на какого-то сторожа и от него узнать: что и как?»[462] Когда посетитель попадал в «никогда не ремонтировавшуюся комнату, с столами и стульями, на которых сидели два человека, изображавшие собою контору редакции», на вопрос «как увидеть издателя?» вырастала фигура Н. Н. Воскобойникова, секретаря Каткова, и решалось, «предстанете ли вы или не предстанете перед ним самим». Сквозь лабиринты комнат наконец можно было добраться до кабинета и заметить «отсутствие всякого удобства, всякого комфорта и всякой роскоши; в простом, старом суконном халате сидел Катков с гранками перед ним на столе»[463]. Бывая не раз у Каткова, Мещерский вспоминал, что никогда не видел его спокойным или апатичным. Всегда он находился «под влиянием какой-нибудь доминантной ноты и в настроении увлеченном», так что предмет разговора и живой интерес беседы «закипал вмиг, когда вы садились перед ним»[464].
В описываемый нами период изменения произошли и в личной жизни Михаила Никифоровича. 1850 год начался тяжело для Каткова. В самом начале января скончалась его матушка Варвара Акимовна, горячо и беззаветно любившая сына, воспитавшая его в православной вере, в уважении к традициям и культуре России и давшая ему прекрасное начальное образование.
А в 1853 году Катков женился на княжне Софье Петровне Шаликовой, дочери известного поэта и литератора Петра Ивановича Шаликова, с которым удивительным образом переплетались жизненные нити. В браке родилось девять детей.
О самой Софье Петровне Катковой сохранились весьма нелестные воспоминания. Ее называли тщедушной, некрасивой, необразованной особой, «образование ее не шло далее умения болтать по-французски», с претензиями, которых было «очень много, и самых невероятных»[465]. Недоумевая по поводу выбора Каткова, Ф. И. Тютчев иронично замечал, что тот решил «mettre son esprit a la diette»[466]. Вопреки общему мнению Лев Николаевич Толстой отмечал: «Они за нее стыдятся, а она умнее их всех, она мать»[467].
Сам Катков пребывал в любви и спокойном удовлетворении от своего брака. «Нужно ли мне говорить тебе, что мысль моя и мое сердце неразлучны с тобою? — писал он жене. — Что тобой я живу, дышу и страдаю. Всё, что со мною случается, всё, о чем мне думается или что меня тревожит, чем болею, — всё приходит к тебе, мой ангел, и пополняется тобою»[468].
Наступивший 1855 год тоже принес перемены. Начало года было ознаменовано печальными событиями — 18 февраля скончался император Николай I. Катков служил тогда чиновником особых поручений VI класса (коллежский советник, полковник) при министре народного просвещения, выйдя в июле 1854 года из состава университетских преподавателей. Время, по его мнению, благоприятствовало возобновлению хлопот по организации нового периодического издания. 29 мая 1855 года Катков подал прошение министру просвещения А. С. Норову ходатайствовать о позволении императора на новое периодическое издание. Прошение представляло подробное изложение программы будущего издания.
В обстановке отстаивания свободы печати, когда, по словам М. П. Погодина, «нашею официальною ложью, отчетами министров, обществ и проч., нашею охолощаемою печатью заслонилась совершенно наша жизнь, и мы решительно все находимся или в страшном заблуждении или в ужасном невежестве»[469], появление журналов, которые знакомили бы читающую публику с тем, что составляет важность текущего момента, имело серьезное значение. Катков выступал сторонником широкой конкуренции среди периодических изданий в России, указывая, что «обширное соревнование» отвечает интересам и читающей публики, и правительства, делая возможной «литературу не как слабый отпрыск иностранных литератур, но как коренное, свое земное, оригинальное развитие»[470]. Идеология печатного органа отвечала содействию развития «народного самопознания», «чтобы всё более и более прояснялся собственно русский взгляд на вещи; чтобы русский ум так же сверг с себя иго чуждой мысли, как уже сверг иго чуждого слова».
Катков предполагал издавать журнал под названием «Русский летописец» с периодичностью раз в неделю, два раза или один раз в месяц, сообразно условиям. Наряду с ним предполагался выпуск ежедневного листка «Текущие известия» «Русского летописца», в котором должны были печататься «правительственные постановления и распоряжения, известия о военных действиях и событиях в политическом мире, краткие заметки, литературные и городские новости, объявления о выходе книг и т. п.»[471].
Характеризуя программу журнала, Катков выделял в будущем издании два отдела — политический и литературный. Политический отдел содержал бы те же известия, что размещались в ежедневном листке. Здесь же могли печататься оригинальные произведения частных лиц, посвященные международным событиям. В литературный отдел предполагалось включить произведения изящной словесности, научные и критические статьи, призванные заинтересовать читателей достижениями русской и зарубежной науки и показать ее новые пути развития, библиографию, местные новости о всех заметных происходящих явлениях. Авторы публикуемых материалов должны были руководствоваться нравственным чувством. «Мелкий, пустой и раздражительный анализ, дагерротипное копирование ежедневных явлений, без глубины опыта, без животворной мысли, тщеславное фразерство без убеждения, без сердца, — всё подобное по возможности не только не будет допускаемо на страницы „Русского летописца“, но и будет вообще преследуемо в литературе»[472].
Проект не встретил принципиальных возражений со стороны министра просвещения, который направил его на экспертизу в Московский учебный округ, присовокупляя похвальный отзыв статс-секретаря Блудова. Тем не менее сомнения вызывал вопрос о совмещении должности редактора «Московских ведомостей» и нового журнала без ущерба для университетского издания. Заключение правления университета было отрицательным, полагавшим, что университет понесет ущерб, если «Московские ведомости» лишатся исключительного права «печатания в Москве всех постановлений и распоряжений правительства, равно как и политических известий», а сам редактор не сможет успешно редактировать университетскую газету и «Текущие известия» «Русского летописца». Также правление опасалось «конфликта интересов», связанного с необходимостью поднимать новый журнал и развивать редактируемую Катковым газету «Московские ведомости».
«Если б я был крепостной человек университета, — сетовал Катков, — если б я был обязан навеки веков быть редактором его газеты, то, конечно, мог бы естественно возникнуть этот вопрос». Но, добавлял Катков, «слава Богу, я не нахожусь в таком положении»[473].
Попечитель Московского учебного округа солидаризировался с мнением правления: он категорически не допускал издания конкурирующей с «Ведомостями» ежедневной вечерней газеты и готов был в крайнем случае позволить издавать Каткову журнал, ограничив его научно-литературным отделом