Когда мне было шестнадцать, я была на съемках «Маскарада», отец снимал меня в эпизоде. Вот тогда я в первый раз увидела, как Миша работает. До этого – только его фильмы. А тут – сам процесс. Как он это всё талантливо выстраивал. Как будто он занял какую-то нишу, в которую я пока не смела войти. В которой всё было сказочно волшебно и талантливо. Он как бы со мной этим поделился. И я увидела его совершенно по-другому, стала гордиться отцом. Вот тогда-то и зародилось это желание приобщиться.
А потом он делился с нами, когда приехал ставить «Чайку» в наш театр. Я сильно нервничала, потому что, когда близкие люди вместе работают, всё напряжено. Муж у меня режиссер, и я знала прекрасно, что это такое.
Я держалась поначалу очень натянуто с Мишей и старалась быть такой прилежной актрисой, чтобы не заслужить замечаний. Но вскоре все наши актеры и я вместе с ними почувствовали, что с ним очень легко работать, если отдаваться этому со всей страстью и желанием. И до сих пор все актеры вспоминают эти репетиционные дни, этот всего-навсего один месяц, за который он поставил у нас «Чайку». Это же всегда интересно, когда разные культуры сопрягаются, разный менталитет выливается в превосходный спектакль.
Михаил Козаков о постановке «Чайки» в Тбилиси в 2007 г.
Идея пришла еще год назад, когда я приехал в гости к Манане и ее мужу Левану Суладзе, незадолго до этого ставшему главным режиссером известного театра. Целый год я обдумывал спектакль и поставил его всего за сорок дней – в июле и первой декаде августа. На грузинском языке и с молодой труппой.
Я подумал: если грузины ставят в Москве, почему русские не могут поставить в Тбилиси? Кстати, подобный опыт и тоже с «Чайкой» у меня уже был в Израиле. В начале девяностых я играл Тригорина в Камерном театре Тель-Авива и ставил этот же спектакль со своими студентами на иврите.
Почему именно «Чайка»? Прошло более века со времени написания пьесы, а она всё еще современна. В ней все говорят о театре: два писателя, две актрисы – это люди профессионально близкие мне. Речь, часто парадоксально, идет о смысле творчества в условиях одной семьи и одной компании. И, конечно же, это «пуды любви».
Манана блестяще играет Полину Андреевну, показав себя незаурядной характерной актрисой. Это я заметил еще со времен «Маскарада».
Работал я, разумеется, с переводчиком, а зять Леван помогал интонационно доводить текст.
Манана: До работы в театре Марджанишвили Леван в девяностые создал маленький театр. Подвальный. Построил буквально своими руками, освоив все строительные профессии. Это было в те годы, когда в Тбилиси было холодно, голодно и страшно. У нас даже электричества не было. То, что сделал Леван, – это настоящий героизм.
Папа видел наши спектакли и полюбил Левана. Я думаю, за такое же отношение к любимому делу, к театру. Они были единомышленниками. Леван точно так же не любит отдыхать, а только заниматься театром, думать о новых проектах. Они ночами напролет разговаривали о своих планах, о том, что еще можно будет предложить зрителю. Насколько это интересно, насколько своевременно.
Миша всегда дарил мне книги. Не буду лукавить и рассказывать, что он дарил мне какие-то симпатичные безделушки. Нет. И я с детства относилась к этому с пониманием. Главное, чтобы он был, чтобы мы общались, насколько это было возможно. Я никогда ничего от него не требовала. Я вообще привыкла мало требовать – такой уж у меня характер.
Мало папиных фотографий на память осталось. Какие-то стихи, записи. Я сейчас часто читаю его книги, слушаю его записи.
Я люблю его фильмы. (Тут много совпадений. Его первый фильм был «Безымянная звезда» и дипломная работа моего мужа тоже была «Безымянная звезда».)
Вообще Мишу я любила в характерных ролях, может быть потому, что сама характерная актриса. И многим это покажется странным – вроде бы такой образованный, такой высокоинтеллектуальный человек, а в ролях смешных и нелепых чудаков был неподражаем. Но они были им так тонко сыграны.
Его очень любил грузинский зритель как превосходного чтеца.
Я благодарна Богу, что так совпало, что в последние годы мы с ним так тесно и подолгу общались.
Михаил Михайлович женился пять раз. Он не умел и не хотел жить один, мучительно, почти болезненно переживал вынужденное одиночество.
– А я уверен – главная страсть в моей жизни – ремесло. Именно ради него, служа этой любви, я рассчитываю, выпить или не выпить, похудеть или отрастить бороду и многое другое. Если бы я так любил женщин, как я люблю искусство, никаких проблем с женщинами бы не было. Но я хочу ежесекундного растворения женщины во мне. Женился не раз, потому что стремился к дому. Я пытаюсь понять и принять позицию женщины, но хочу, чтобы и меня понимали. Или не надо выходить замуж за такого человека как я, или принимай меня целиком. Я, наверное, не имею права вслух рассуждать на эту тему. Это – разговор с собой для тайного, того самого дневника.
В браке с Анной родились Миша и Зоя.
В 1991 году семья уехала в Израиль, как признавался сам Козаков, от страха, что не сможет поднять тогда ребенка – маленького Мишку. В магазинах пусто, накоплений на черный день никаких.
– Я мысленно искал и не находил для себя выхода в рамках профессии: куда податься сироте? Рассчитывать как актеру на большое кино? Но на отмываемые деньги снималась в основном кинохалтура, да и возраст мой в сочетании с внешностью, которая ограничивала меня даже в молодости, не вселял радужных надежд. Концертная деятельность? Но телефон молчал. И на вопрос журналиста, почему я уезжаю в Израиль, я ответил односложно: «У меня проблемы с детским питанием для маленького сына». Над моей фразой долго иронизировали всяк, кому не лень: «У известного актера причина оставить родину – детское питание! Смешно, ей-богу, мог бы что-нибудь поумнее придумать». Для меня же в этом «детском питании» сосредоточилась вся униженность моего тогдашнего положения.
В Израиле играл в Национальном камерном театре, пришлось выучить иврит. Много гастролировал. Но – русский актер с русским менталитетом – он «сам себе в Израиле не понравился». Любил повторять эту фразу.
В 1996-м семья вернулись в Москву. Уже с Зоей.
Кирилл Козаков: Младший Мишка, когда еще жил в Москве, частенько звонил мне по разным компьютерным делам: «Я что-то сломал в компе. Приезжай скорее, а то мама меня убъет!» И я срывался с места, как скорая помощь.
Ну а самая маленькая наша – Зойка – просто всеобщая любимица.
Сейчас уже и младшие дети выросли, повзрослели и внуки.
И вот слова Михаила Михайловича, так похожие на наказ:
Ответы на все сложные вопросы надо искать в себе. Я иногда под горячую руку вспылю, обвиняя кого-то. Но на самом деле появляется, может быть, и запоздалое раскаяние, во всех отношениях, не только с женщинами, иногда с друзьями, порой с родными – я вспоминаю, что я маме не отдал того, что должен был отдать. Мы вообще любим людей, которым что-то отдаем.
Есть молитва: «Простите обиды вольные и невольные». И себя грызешь, и грехи твои по ночам встают, как черные горы, может быть, даже преувеличенные. Но это характер. А характер – это судьба, как говорят. И постоянно ищешь ответа в ролях, в спектаклях поставленных, в музыке, в случайном собеседнике, в чем угодно. Человек одинок по своей природе, он пытается преодолеть это одиночество. И ты выговариваешься через роли, и тебе кажется, что возникает контакт с публикой, с близкими.
И тогда ты счастлив.
Послесловие«Ведь ради вас, родные, я и жил…»
Эта книга уже была готова к изданию, когда случилось следующее: сын Михаила Михайловича Козакова – актер Кирилл Козаков – неожиданно получил от незнакомого человека пакет с архивными документами: дипломом Михаила Козакова об окончании Школы-студии МХАТ, оригиналом письма литературоведа Б. М. Эйхенбаума актеру Семену Межинскому по поводу исполнения Козаковым роли Гамлета в театре Маяковского, пожелтевшие тетрадные листки – первый в жизни М. Козакова рукописный дневник – и совсем истертую завещательную записку его отца, писателя Михаила Эммануиловича Козакова.
Как эти семейные реликвии оказались в руках незнакомца? Выяснилось, что хранились они между книг в шкафу в бывшей квартире Михаила Михайловича. Уехав в 2010 году в Израиль на лечение, он полагал, что вернется в Москву. Но, к величайшему сожалению, так не случилось. Через определенное время квартиру его продали.
Люди, въехавшие в квартиру, разбирая оставшиеся книги, натолкнулись на бумаги. Попытались их передать наследникам, но не удалось. И только через продолжительное время, отыскав сына Михаила Михайловича Кирилла, не являющегося официальным наследником, смогли передать находку ему.
Находка эта бесценна.
Вот текст письма Бориса Эйхенбаума:
30. V.57
Дорогой товарищ Межинский!
Обращаюсь к вам – и как литератор, много занимавшийся вопросами театра и драматургии, и как близкий старый друг семьи Козаковых (с покойным М. Э. Козаковым я был связан многолетней дружбой).
Я прочитал Вашу прекрасную и очень важную статью в «Литературной газете» («Ответ молодому собеседнику») – и порадовался высокой оценке, которую Вы даете игре Миши Козакова, юноши 22-х лет. Он рос на моих глазах – и я радуюсь его успеху, его быстрому росту как актера. Мне кажется, что из него может выработаться большой актер, но тем более важно позаботиться, чтобы его развитие не было надломлено или искажено.
Вы совершенно верно пишете, что роль Гамлета требует «огромного психо-физического напряжения».
Вся литература о «Гамлете» утверждает необычность этой роли именно в том смысле, что она требует страшной затраты сил – если, конечно, играть ее серьезно «внутренне», без кокетства. Мало того: постановка Охлопкова удваивает или утраивает эту затрату – количеством движений и звуков, сопровождающих игру. После «Гамлета» актер (даже если он молодой) должен хоть день отдохнуть, подумать, почитать – вернуть «психо-физическое» равновесие. Вместо этого необходимого профессионального отдыха Миша должен был (по крайней мере, в период ленинградских гастролей) играть иной раз: утром Гамлета, вечером – в «Гостинице Астории», на следующий день утром репетировать, а вечером – опять «Гамлет». Я видел его 21 мая, когда он играл Гамлета вечером (6-й раз за один месяц), а на следующий день он опять играл ту же роль.