. Туземное дворянское сословие региона империи состояло из магнатов, крупных помещиков и многочисленной мелкой шляхты, «паўпаночкаў», или иначе «падпанкаў»[88].
Следует отметить еще одно важное обстоятельство. Почти 2/3 дворян Европейской России проживали на территории Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины. Удельный вес дворян среди населения составлял в Виленской губернии 6,04 %, в Гродненской — 4,9, в Минской — 6,03, в Могилевской — 4,19, в Витебской — 3,8 %.
В этническом и социальном отношении дворянство Северо-Западного края не было однородным. В официальных документах этого периода дворяне фигурируют как лица «польского» и непольского («русского», «остзейского») происхождения. По социальному положению дворяне, владевшие землей и крестьянами, по приблизительным подсчетам В. М. Зайцева, к 60-м годам XIX в. составляли около 14 % дворянского сословия белорусско-литовских губерний. Остальные 86 % дворян либо имели в своей собственности небольшие участки земли, либо арендовали ее у помещиков, либо добывали средства к существованию службой или работой по найму. В правительственных документах этого периода местное дворянство фигурирует как собственно дворянство и как шляхта. К дворянам правительство относило помещиков и тех чиновников и офицеров, чьи предки владели имениями, населенными крестьянами.
Под шляхтой подразумевались все те, кто не владел земельной собственностью или имел в собственности землю, но не населенную крестьянами. Среди местных помещиков преобладали дворяне, которых правительство относило к лицам «польского происхождения». По данным МВД, в 1862 г. в Виленской, Гродненской, Минской, Могилевской и Витебской губерниях из 9929 проживавших там помещиков 9261 являлись дворянами «польского происхождения». В их владении до отмены крепостного права находилось 1 131 669 душ крестьян, что составляло 77 % всех владельческих крестьян этих губерний. Наибольший удельный вес непольских помещиков был в Витебской губернии (12, 55 %), наименьший — в Минской губернии (1, 89 %)[89].
Находясь в абсолютном меньшинстве среди населения Северо-Западного края, дворяне — этнические поляки и ополяченная шляхта составляли, тем не менее, 85 % помещиков Виленской, 95 % Гродненской, 78 % Ковенской и 94 % Минской губернии[90]. «Насколько польское дворянство являлось преобладающим над русским в материальном отношении, — писал известный исследователь А. И. Миловидов, — за это говорят собранные в конце 1863 г. статистические данные, по которым оказалось, что почти 3/4 земельного, т. е. главного богатства края (земледельческого по своему положению), принадлежало помещикам польского происхождения»[91].
Утратив в 1772–1795 гг. политическую власть над белорусскими и литовскими землями, магнаты, помещики и часть шляхты приобрели в Российской империи привилегированный статус дворянства, сохранив своё социально-экономическое, религиозное и культурное господство над русским (белорусским и малороссийским, до 1861 г. крепостным) населением края[92].
Следует отметить, что административный аппарат в Северо-Западном крае также в основном состоял из чиновников, принадлежавших к польскому дворянству. По утверждению Н. Цылова, «все второстепенные власти, как административные, так и судебные, все низшие инстанции, непосредственно управлявшие городскими и сельскими обществами, находились издавна в целом Западном крае, не говоря уже о Царстве Польском, в руках чиновников польского происхождения»[93].
Как отмечал известный российский славяновед А. Ф. Гильфердинг: «Источник польского вопроса находится в западных губерниях, в господстве там польского шляхетского меньшинства над русской народностью. … Прямым следствием такого положения дел было то, что горсть „чужеземцев“ и отчасти туземцев, перешедших в их лагерь, в течение большей половины текущего столетия с напряжённой энергией и успехом работала в русском крае во имя Польши и для Польши, работала во всех сферах его политической жизни: религиозной, учебной, административной, экономической и общественной. Польская среда пользовалась всеми преимуществами русского привилегированного сословия и в то же время враждебно относилась ко всему русскому»[94].
Социально-экономическое и культурное доминирование польского дворянства в Северо-Западном крае с неизбежностью провоцировало его на решение вопроса о восстановлении власти политической. Эпицентром политической борьбы за восстановление государственности в границах 1772 г. являлось Царство Польское, в котором традиционно начинались антироссийские восстания. В период, предшествовавший восстанию 1863 г, политическим выражением единства интересов дворянства Царства Польского и Западного края стало стремление к нарушению территориально-административного устройства Российской империи.
Идейным обоснованием оппозиционного поведения регионального дворянства служило представление о польской идентичности Северо-Западного края, который рассматривался в качестве восточного региона Польши, «забранного» Россией. Движимое идейно-патриотическими мотивами, польское дворянство «домашних» колоний ставило своей целью административное присоединение Западного края к Царству Польскому. Территории, объединенные Люблинской унией 1569 г. в Речь Посполитую, должны были вновь обрести свое историческое единство в рамках Российской империи [95].
Господствовавшие в дворянской среде представления о польской идентичности края нашли свое политическое выражение в региональном ирредентизме, — движении за присоединение Западного края к Царству Польскому. Мощным импульсом к появлению открытого дворянского ирредентизма послужили антиправительственные выступления в Царстве Польском в 1861 г. Оправившись после поражения восстания 1830–1831 гг., польское дворянство в конце 50-х гг. вновь встало на путь политического противостояния с российским правительством.
Наместник Царства Польского граф Ф. Ф. Берг отмечал: «Приуготовление умов к восстанию обнаружилось еще в 1859 году, когда стали появляться в крае эмиссары, высылаемыми революционными комитетами из Лондона и Парижа с печатными инструкциями для распространения революционной пропаганды. Богатая молодежь, воспитывающаяся за границей, возвращаясь на родину, тоже привозила с собой разные превратные понятия, бывшие тогда в Европе в ходу. И проявлению этого отчасти содействовал и граф Красинский, во время предсмертной болезни князя Паскевича исправлявший должность наместника, созвавши неофициальным образом большую часть польского дворянства и объявивши им, что вскоре дана будет Царству конституция с присоединением к нему Западных губерний»[96].
В начале 1861 г. в Варшаве начались антиправительственные политические демонстрации, которые были охарактеризованы МВД как «небывалое доселе безоружное восстание». В секретном «Историческом очерке событий», составленном МВД по горячим следам, в конце 1862 г. довольно объективно описывалась ведущая роль туземного дворянства в политических протестах, которые охватили часть польского населения Западного края. Начинался новый этап политической борьбы за территориальную принадлежность Северо-Западного края, в авангарде которого вновь выступила польская колониальная элита.
По сведениям, которыми располагало МВД и III отделение собственной его императорского величества канцелярии: «Предводители революционного движения в Царстве Польском стремились подкрепить свое дело извне — возбуждением к нему участия западных держав, посредством распространяемых в иностранной прессе нареканий на Россию, а внутри государства — развитием революционной пропаганды и привлечением к ней жителей, особенно Западного края: Литвы, Волыни, Подольской, Киевской и двух белорусских губерний.
Сколь ни доказана историческими данными неосновательность притязаний польской народности в вышеупомянутых местностях, как ни ограниченно в них население собственно польского происхождения, пропаганда, обращенная непосредственно к этому меньшинству, составляющему наиболее образованные классы населения: дворянство, духовенство, чиновничество, учащиеся, имела быстрый успех. Вскоре после событий, совершившихся в Варшаве 13 и 15 февраля, проявилось в главных пунктах западных губерний заметное к ним сочувствие. …
Жители призывались к пожертвованию известной части доходов с имений на дело освобождения общей отчизны: денежные складки пересылались тайными путями к заграничным злоумышленникам; внушалось о необходимости сближения образованного класса людей с чернью, преимущественно поселянами, с целью проводить между ними нелюбовь к правительству и ненависть к русским. Мало-помалу стали появляться траурная одежда и эмблематические знаки народной скорби. Появились возмутительные стихи, речи, воззвания всякого рода, частью даже подложные. …
Политические манифестации постепенно усиливались и разнообразились. Они выражались служением панихид по убиенным в Варшаве, пением в церквах патриотических гимнов, празднованием годовщин, напоминающих о главных событиях и деятелях в прежних польских восстаниях, ношением и насильственным принуждением других носить траурные одежды, шумными и многолюдными процессиями, неуважением властей, нарушением их приказаний, поношением и даже оскорблением военного мундира»[97].
В Литовских губерниях первым выказал солидарность с участниками антиправительственных выступлений в Царстве Польском брестский уездный предводитель дворянства Гажиц, по желанию которого была совершена панихида по убитым в Варшаве. В столице Северо-Западного края г. Вильне первая торжественная панихида была отслужена по заказу виленского уездного предводителя дворянства графа И. Тышкевича. Вслед за Вильно панихида по убитым в Варшаве была совершена по желанию белостокского уездного предводителя дворянства Саковича. Панихиды по убитым в Варшаве состоялись также в Гродно, Ковно, Витебске и Могилеве