По замечанию А. А. Комзоловой, еще в 1819 году К. Ф. Герман, один из основоположников отечественной статистики, без какого-либо анализа причислил все население бывшей Речи Посполитой к полякам. Вплоть до пореформенного времени этот тезис серьезно не оспаривался и не дискутировался[138].
Отсутствие компетентного мнения и неуверенность российской элиты в исторически легитимных правах России на владение Западным краем отмечал в 1862 г. виленский генерал-губернатор В. И. Назимов. В своем докладе министру внутренних дел П. А. Валуеву генерал-губернатор отмечал, что для большинства русского общества «вековой спор за обладание Западным краем и права каждой из тяжущихся сторон, к прискорбию, составляет до сих пор совершенно безвестный и темный вопрос, на который оно не обращало особого внимания, а если ныне и решается следить, то в сем последнем случае легко может быть увлечено сочувствием к иезуитски-лицемерному характеру выражения покорности судьбе и смиренно угнетенному, по-видимому, положению враждебной нам польской партии»[139].
Следует сказать, что правительство, несмотря на свежую память о польских притязаниях на Литву и Белоруссию в восстании 1830–1831 гг., довольно долго не предпринимало необходимых мер по изучению этнического состава и конфессиональной принадлежности населения Западного края. Следовательно, практически отсутствовали не только знание истории русского (белорусы и малороссы) населения и его Православной церкви в Великом княжестве Литовском и Речи Посполитой, но и статистические данные об этнических группах, населявших Северо-Западный край и вероисповеданиях, к которым они принадлежали.
По сообщению П. Н. Батюшкова, «в конце 1850-х годов, ни в одном из центральных учреждений империи не имелось точных сведений по статистике и этнографии западных губерний России. Русская периодическая литература и периодическая печать того времени верили на слово источникам польского происхождения, иногда апокрифическим, часто измышленным и всегда тенденциозным. Извращая бытовые данные, и тем самым отрицая самобытность древних элементов Западной Руси, польская печать, а за ней и русская, в известной ее части, не признавали неоспоримых народных прав России на западные ее окраины. Это взгляд до того был распространен и усвоен у нас, что даже многие находившиеся на службе по разным ведомствам лица подчинялись бессознательно влиянию польских идей, действуя в районе возложенных на них обязанностей, во вред государственным интересам»[140].
Понимание того, что в споре за принадлежность Северо-Западного края главным аргументом российской стороны является этноконфессиональный фактор, обусловленный исторически сложившимся соотношением между польско-католическим и русско-православным населением, начало формироваться лишь накануне польского восстания. МВД в 1862 году поручило подполковнику А. Ф. Риттиху составить специальный «Атлас населения девяти губерний Западного края по вероисповеданиям и национальностям». Этот Атлас с объяснительным текстом на русском и французском языках был издан в 1863 году в «самый разгар польского мятежа».
Данные, приведенные в Атласе, позволили выяснить, что почти всю Белоруссию и значительную часть Литвы населяли лица православного исповедания. Католическое население компактно проживало в Ковенской губернии, в западной части Виленской, Витебской и Гродненской губерний. В этническом составе края также преобладало русское (белорусы, малороссы, черноруссы и великороссы) население. Абсолютный численный перевес русских над поляками, проживавшими отдельными группами по всему пространству края, был зафиксирован с помощью сухих цифр статистики. Собранные данные были необходимы также для принятия административных решений в области церковного строительства. Одновременно были получены ценные сведения о местных православных святынях и памятниках церковного зодчества, которые убедительно свидетельствовали о том, что край этот — «издревле русский и православный».
На этом основании А. Ф. Риттих мог с полной уверенностью утверждать, что: «Атлас по вероисповеданиям служит лучшим опровержением лживых понятий, распространяемых недоброжелателями России о народном составе нашего Западного края, который, несмотря на отпечаток, оставленный на нем иноверным и иноплеменным владычеством, составляет в религиозном, племенном и историческом отношениях неотъемлемую, органическую часть Русского государства»[141].
В том же 1863 г. российский этнограф Р. Ф. Эркерт издал на французском языке «Этнографический атлас областей, населенных сплошь или отчасти поляками». М. О. Коялович, выступая на общем собрании Российского географического общества, отметил научную и политическую значимость этого этнографического труда. «Я представляю себе при этом, отмечал историк, ту заграничную литературу и ту недавно тоже изданную там карту бывшего польского государства, по которой все пространство Западной России — все Польша и Польша… и думаю, что атлас г. Эркерта составляет самую жестокую и неотразимую критику всего этого.
Теперь оказывается, и оказывается наглядно и популярно, что польская провинция от Немана и Буга до Двины и Днепра, даже за Двину и за Днепр — есть русская область, что целые миллионы поляков этой провинции сводятся на деле к миллиону с небольшим, что составляет десятую долю всего населения Западной России»[142].
Политические выводы, которые можно было сделать на основании изучения представленных публике научных трудов, разрушали сложившие общественные и бюрократические стереотипы о том, что край этот является польским а, следовательно, и должен принадлежать Польше.
3.3. Зачем нужны были данные о населении Северо-Западного края?
Процесс осмысления статистических данных, позволивших правительству и обществу впервые определить этнический и конфессиональный состав населения Западного края, отнюдь не исчерпывается несложной «арифметикой русификации», как это утверждает А. А. Комзолова. Обширные сведения, характеризующие сложную этноконфессиональную ситуацию в регионе, не могут быть сведены к такому упрощающему суть проблемы определению, как «арифметика». И уж тем более количественные показатели обеих Атласов не имеют прямого отношения к содержательно невнятному, научно необоснованному термину «русификация»[143].
С точки зрения А. А. Комзоловой, собранные учеными сведения об этноконфессиональном составе населения Северо-Западного края были использованы правительством «прежде всего, в качестве орудия пропаганды, как одно из доказательств „исконно русской“ принадлежности этого края»[144]. С этим утверждением нельзя согласиться. На наш взгляд, статистические данные о населении этого проблемного региона империи, не исключая их пропагандистской составляющей, являлись, прежде всего, инструментом политики, как внутренней, так и внешней, направленной на обеспечение безопасности империи.
Например, если знать историю составления Атласа А. Ф. Риттихом, становится ясно, что дело заключалось не только в «пропаганде». Сбор данных о конфессиональной принадлежности населения Западного края, предпринятый в конце 50-х гг. XIX в., преследовал цель определения точного числа православных прихожан и состояния церковных строений. Из собранных сведений следовало, что за исключением Ковенской губернии и некоторых местностей Виленской и Гродненской, господствующая в населении вера — православие[145]. Выходит, что эти данные были необходимы для принятия ответственных решений в области храмового строительства.
Издание Атласов способствовало появлению «Памятной книжки Виленского генерал-губернаторства», в которой содержались сведения о количестве жителей в губерниях Северо-Западного края «по вероисповеданиям». В ней также содержались данные о числе и состоянии церквей, монастырей и молитвенных зданий всех конфессий, существовавших в регионе[146]. В результате, правительство и администрация Северо-Западного края получили всю необходимую информацию для проведения конфессиональной политики в отношении и Православной, и Римско-католической церквей после подавления польского восстания.
Имеющееся объективное доказательство в пользу исторической правомерности существующего суверенитета России над этой территорией позволяло М. Н. Муравьеву выстраивать последовательную стратегию действий по усмирению восстания и реформированию края с позиций защиты интересов «православия и русской народности». Патриотически настроенное русское общество теперь уже с полным основанием могло поддерживать действия М. Н. Муравьева и политику правительства как патриотическую, направленную на защиту целостности государства, интересов русского народа и Православной церкви на западе империи.
Михаил Николаевич Муравьев. Виленский военный, ковенский, гродненский и минский генерал-губернатор и главный начальник Витебской и Могилевской губерний (1863–1865)
Кроме того, события 1863 года позволили использовать информацию этнографического характера для осуществления важных внешнеполитических акций. Министром внутренних дел П. А. Валуевым Атлас, составленный А. Ф. Риттихом, был представлен на «высочайшее воззрение Государя-императора». Затем, по словам П. Н. Батюшкова, он был передан государственному канцлеру, князю А. М. Горчакову, «до опубликования еще им знаменитых нот по польскому вопросу»[147]. Таким образом, была создана фактическая основа для переосмысления сложившихся стереотипов о польской идентичности края, характерных, прежде всего, для