В соответствии с особыми условиями сельскохозяйственной жизни в губерниях Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской и в четырех лифляндских уездах Витебской правительством было признано необходимым издание отдельного Местного положения для поземельного устройства временнообязанных крестьян. По нему размер крестьянских повинностей в пользу помещиков, определенный раньше уставными грамотами, вводился неокончательно. Эта неопределенность и неполнота самого местного Положения до некоторой степени парализовала в Северо-Западном крае силу освободительного манифеста, но еще более содействовали этому местные условия.
Об этом свидетельствуют действия польских помещиков, стремившихся продлить крепостную зависимость своих крестьян и всячески уклонявшихся от добровольного соглашения с крестьянами. Поэтому переход крестьян с барщины на оброк, а тем более выкуп земли в собственность, сделались в Северо-Западном крае почти невозможными. Как отмечал А. И. Миловидов, литовско-польские дворяне, в отличие от русских дворян, увидели в освободительном манифесте объявление войны их панскому влиянию на крестьян, почему они быстро сплотились для противодействия манифесту, освобождавшего крестьян не только от экономического, но и от нравственного ига[210].
М. Н. Муравьев, глубоко изучивший практику претворения в жизнь «Местного положения» о поземельном устройстве крестьян, весьма критически оценивал результаты действий администрации В. И. Назимова. Муравьев считал, «что благодетельный закон, улучшивший быт крестьян в других местностях, оставался здесь мертвой буквой». В записке к императору Александру II М. Н. Муравьев утверждал: «Как только сделалось известным намерение вашего императорского величества устроить быт крестьян с предоставлением им бывшей в пользовании их земли, помещики поспешили или обменять, или вовсе отрезать от крестьянского надела лучшие угодья и почти все обезземелили в своих имениях значительное число домохозяев и, таким образом, произвели большое количество пролетариев-батраков. Крестьяне почти повсеместно были лишены покосов, этого главного основания хозяйства, при землях, требующих удобрения и пастбищ, необходимых для содержания скота.
Мировые посредники, избранные из среды помещиков, далеко не оправдали доверие правительства, оставляя крестьян в неведении о дарованных им высочайшей волей правах и льготах, не заботясь о введении в сельских обществах надлежащего управления с хорошим хозяйством и законным судом. Посредники закрепили своим утверждением несправедливые показания в уставных грамотах земельных наделов и соединенных с ними повинностей.
Между тем и самую незначительную долю в улучшении быта крестьян мировые посредники приписывали не правительственному начинанию, а начинанию самих помещиков и, в тоже время, возвысили годовые оброки до невероятной степени. Стараясь возвысить повинности и тем угнетать крестьян, посредники действовали прямо в духе мятежа и были деятельными его проводниками и исполнителями. Если бы уставные грамоты, ими составленные, остались утвержденными, то крестьяне были бы разорены окончательно в самом непродолжительном времени»[211].
С точки зрения М. Н. Муравьева, действия помещиков по обезземелению и экономическому ограблению крестьянства были вызваны их желанием «подготовить, расположить народ к мятежу, озлобив его против правительства и истолковать освобождение в свою пользу»[212].
Итак, согласно манифесту 19 февраля, крестьяне получили личную свободу. Крепостное право, как один из важнейших инструментов эксплуатации русских крестьян, окатоличения и ополячения Северо-Западного края, было отменено. В связи с этим важнейшим обстоятельством, колониальная ситуация в регионе претерпела качественные изменения и вступила в новую стадию своего существования.
Теперь помещики не обладали судебной и полицейской властью над крестьянами. Упразднение государством внеэкономического принуждения, на котором основывалась эксплуатация крепостных, было компенсировано помещиками в форме обезземеливания крестьян. Однако начавшаяся крестьянская реформа сохранила экономическую основу колониального господства туземной элиты — помещичье землевладение и сословные привилегии дворянства. Сохранялась при этом и «культурная дистанция» между польским дворянством и русскими крестьянами.
Переворот, который произвело российское правительство в социально-экономических отношениях Северо-Западного края, вызвал недовольство польского дворянства. Оно не могло примириться с Российским государством, которое отняло у дворянства традиционную власть над крестьянами. На данное обстоятельство указывал один из современников: «Нельзя не видеть, — писал он, — что мятеж 1863 г. и то нетерпение, с которым паны рвались в него, в значительной мере определялись озлоблением на 19 февраля, так что последнее польское восстание начинается не с января 1863 г., а с марта 1861 г., когда крестьянам был прочтен манифест об освобождении и когда, по словам хроники одного бернардинского монастыря, костелы были опоганены русским языком манифеста»[213].
Испытывало недовольство от реформы и крестьянство Литвы и Белоруссии. Крестьянские волнения начались буквально через несколько дней после объявления манифеста и с неослабевающей силой продолжались до июня-июля 1861 г. Борьба между крестьянством, с одной стороны, помещиками и администрацией — с другой, развертывалась вокруг вопроса о принятии уставных грамот. Грамоты закрепляли недавние захваты крестьянской земли, произведенные помещиками, и крестьяне не хотели с ними мириться. Сопротивление крестьян принятию грамот приобрело в этом регионе еще более острые формы, чем в других губерниях Российской империи. Помещики и администрация В. И. Назимова начали вводить уставные грамоты с помощью военной силы, что вызвало массовые крестьянские выступления. Они охватили значительную часть Литвы и Белоруссии[214].
«Положение 19 февраля было превратно истолковано крестьянам, — отмечал М. Н. Муравьев, — при составлении же уставных грамот отняты у них лучшие земли и обложены высокими оброками, далеко превосходящие их средства; крестьянам объявлено, что в этом заключается дарованная государем милость и свобода, и что, ежели они пойдут в мятеж и будут помогать польскому правительству, то отдается им вся земля даром, и они не будут платить никаких податей; между тем тех крестьян, которые не платили возвышенных оброков, подвергали строгим наказаниям, заключали в тюрьмы и малосмысленное главное местное начальство, по ходатайству тех же мировых посредников и помещиков, посылало войска для усмирения мнимых крестьянских бунтов»[215].
Проведение крестьянской реформы совпало с началом политических волнений в Варшаве, которые постепенно перебросились и на Северо-Западный край. В ответ на антиправительственные политические демонстрации указом Правительствующего Сената от 9 августа 1861 г. были утверждены «Правила на случай объявления какой-либо местности западных губерний на военном положении»[216]. Однако Правила эти не были применены администрацией генерал-губернатора В. И. Назимова на практике с достаточной и твердой последовательностью.
Как отмечал впоследствии виленский генерал-губернатор Э. Т. Баранов, «Правила этого указа не остановили вооруженного бунта, по отсутствию своевременных со стороны местных властей распоряжений, кои могли бы подкрепить эти правила»[217].
Между тем в регионе продолжалась скрытная подготовка к восстанию. Создавалась тайная антиправительственная организация, связанная с подпольной Варшавой[218]. По данным генерал-губернатора М. Н. Муравьева, «революционная … организация имела весьма прочное устройство не только в городах, но и уездах целого края; всюду были назначены воеводы, комиссары, пристава и т. д., приказания которых исполнялись лучше, чем приказания правительства. Даже в самой Вильне находился давно воевода, как главный начальник Литовского края, с дирекцией почт, военным министерством, полицией, гражданской комиссией, бывшей в сношениях с Варшавским и С.-Петербургским революционным комитетами»[219].
В Северо-Западном крае распространялись листовки, в которых польские пропагандисты стремились привлечь к борьбе за восстановление Речи Посполитой воссоединенное православное духовенство и его паству[220].
После отмены крепостного права в 1861 г. и начавшихся политических волнений вопрос о том, кто будет определять идентичность Северо-Западного края, польская дворянская элита, поддерживаемая католическим клиром, или русские социальные низы, начал приобретать для правительства и его противников все большую актуальность. Нарастающее стремление польского дворянства и римско-католического духовенства добиться отторжения территории Северо-Западного края от России вывело решение этого вопроса на уровень вооруженного противоборства, которое начала партия «красных» польских радикалов.
5.2. Чего добивалось восставшее польское дворянство?
В январе 1863 г. в Царстве Польском вспыхнуло вооруженное восстание, которое начало распространяться на территорию Северо-Западного края, затронув, прежде всего, Гродненскую и Ковенскую губернии[221]. Восстание 1863 г. вывело решение проблем колониального господства польской элиты из области оппозиционного сословно-этнического ирредентизма на уровень вооруженного противоборства с правительством.