Центральное руководство восстанием осуществляло подпольное «правительство», которое находилось в Варшаве. В Северо-Западном крае[222] начавшимся восстанием руководил подпольный Литовский провинциальный комитет, который подчинялся польскому «правительству». Несколько позже этот комитет, находившийся в Вильне, был преобразован в исполнительный отдел, управляющий провинциями Литвы[223].
«Красные» и «белые» руководители восстания рассчитывали добиться успеха с помощью иностранной военной интервенции в Россию западно-европейских государств, — прежде всего — Англии и Франции. Об этом неоднократно заявляло российское правительство, испытывая на себе дипломатическое давление ведущих западных держав: «В политическом отношении, — отмечал вице-канцлер князь А. М. Горчаков, — зрелище это рассчитано на то, чтобы произвести впечатление на Европу. Заграничные распорядительные комитеты приказывают поддержать, во что бы то ни стало, брожение, с целью давать пищу разглагольствованию печати, приводить в заблуждение общественное мнение и тяготеть над правительствами, подавая предлог и повод для дипломатического вмешательства, за которым последовало бы вмешательство вооруженное. В этом лежат все надежды восстания; в этом заключается цель, к которой стремится оно с самого начала»[224].
Польские эмиссары уверяли своих западных союзников, что возрожденная Польша станет «играть роль стража Европы от нашествия москвитян, которое день ото дня становится очевиднее». Пугая европейцев «московским вторжением в Европу», эмиссары убеждали их, что: «как национальная, так и географическая границы со стороны России составляют Днепр и Двина; что тут кончается европейский мир и начинается азиатский, монгольский; что между этими мирами нет никакого возможного союза, никаких отношений, никакой политики, никакого сближения, ни в нравах, ни в семейных связях, как между англо-саксонцами и краснокожими; что москвитяне (как теперь стараются называть русских) должны, во что бы то ни стало, быть отброшены в свои степи; что под этим только условием Европа будет спокойна от нашествия татарского варварства»[225].
В развернувшейся вооруженной борьбе восставшие польские радикалы демонстрировали свое «европейское» культурное превосходство перед отсталыми русскими «монголами» и «варварами». Польский Центральный комитет в «Манифесте 22 января 1863 г.» демагогически призывал «убогий и насилуемый народ московский» на «страшный погибельный бой, последний бой европейской цивилизации с диким варварством Азии»[226].
Внутри империи ставка делалась на приверженцев Римско-католической церкви — помещиков, шляхту, чиновников и разночинцев. Предусматривалось также разжигание крестьянских мятежей в Царстве Польском, Западном крае, включая и центральную Россию. Таким образом, обретение государственной независимости Польши должно было осуществиться в результате разрушения Российского государства[227].
Политические цели восстания свидетельствовали о радикальной трансформации, которую претерпел польский ирредентизм 1861–1862 гг. Это движение не только кардинально изменило методы и масштабы борьбы с российским правительством, но и выдвинуло качественно новые политические и социальные лозунги. Теперь общей целью повстанцев стало отторжение Литвы, Белоруссии и части Малороссии от Российской империи и включение этих земель в состав независимого Польского государства в границах 1772 г.[228]
Российская политическая и интеллектуальная элита в лице лучших ее представителей глубоко осознавала степень угрозы, внутренней и внешней, которую представляло для России польское восстание, поддерживаемое западными державами и Папой Римским. Например, М. Н. Муравьев так определял цели польских повстанцев: «Увлекаясь … чувством непримиримой вражды к нам, и общим желанием своим и всех ненавистников наших в Западной Европе, они беспрерывными крамолами своими, допущенными слабыми и ошибочными действиями начальства, постоянно стремились отторгнуть Западный край от России и, отодвинув нас к пределам Азии, обратить, как они презрительно выражаются, в прежнюю Московию; ибо они хорошо знают, что с лишением западных губерний, мы должны будем потерять и значение наше в Европе»[229].
Для реализации своих планов варшавскому «правительству» и его виленскому подпольному «отделу» предстояло решить важнейшую политическую задачу — создать такую высокую мотивацию, которая была бы способна вовлечь крестьянские массы в Литве и Белоруссии в антироссийское вооруженное восстание. Важная роль в решении этой задачи отводилась нелегальной «революционной» пропаганде, которой предстояло с помощью лозунгов патриотического, социально-популистского, религиозного и русофобского характера придать сословно-клерикальному восстанию массовый, то есть, «национальный» характер.
Во главу угла подпольной пропагандистской работы ставилось распространение манифестов подпольного «правительства» и его литовского исполнительного «отдела». Считалось, что широкое распространение этих документов позволит мобилизовать массы западнорусских крестьян к вооруженной борьбе против «москалей». Манифесты этого «правительства» обещали крестьянам Литвы и Белоруссии свободу, как «потомственной шляхте», и бесплатные земельные наделы, требуя взамен «защищать польский край, гражданами которого они с сего дня являются»[230].
Вот, например, с какими соблазнительными призывами от имени польского национального «правительства» обращался к «братьям белорусам» подпольный Отдел, управляющий провинциями Литвы, 3 мая 1863 г.: «Польша восстала за вашу и свою свободу. Война с москалями ширится. Повсюду льется кровь. Бог благословит нас. Скоро будем свободны. Польское правительство сим объявляет всем повсеместно, что со дня провозглашения настоящего манифеста все равны, все сыны одной нашей польской Родины, что всем крестьянам навеки отдается земля, которой они до сих пор владели, без какой-либо барщины, чинша или отработки. А батракам, бобылям и кутникам, которые пойдут против москалей, даруется 5 моргов земли из казенных имений. Всем, кто пойдет в польские войска, навеки дается дворянство. … Братья белорусы, настало доброе время. Пробудитесь и вы, и, призвав Бога в помощь, защищайте свободу, землю и веру вашу и Бог вам поможет»[231].
Содержание приведенного манифеста свидетельствует о том, что национально-патриотическая риторика, русофобия и социальный популизм с его подкупающими обещаниями немедленного дарования свободы, равенства, дворянства и бесплатных земельных наделов, были использованы пропагандой с целью мобилизации белорусских крестьян на вооруженную борьбу для достижения политических целей польских радикалов[232].
Одновременно с обещанием социальных «пряников» использовались и угрозы революционного «кнута». От жителей края под страхом предания военному суду требовалось не подчиняться российским законам и признать власть подпольного польского «правительства», так как «эта земля польская, а не русская»[233].
Особое усердие в деле «революционной» пропаганды проявил польский шляхтич Викентий Калиновский, который в своих листовках, именуемых «Мужыцкая праўда», прибегал к явной лжи и лукавым демагогическим приемам, чтобы с их помощью спровоцировать крестьян на вооруженное выступление против российского правительства. В одной из листовок он уверял крестьян, что: «Когда француз под Севастополем совсем разбил москаля, то для того, чтобы москаль не имел силы и денег, приказал народу дать вольность, не брать рекрутов и больших налогов. Москаль согласился на это, так как думал, что народ глупый и захотел его обмануть».
Калиновский широко использовал то несомненное преимущество над необразованными крестьянами, которое давало ему российское университетское образование. Пользуясь превосходством образованного над неграмотным, он внушал крестьянами, что «хитрый москаль» ничего мужикам дать не хочет. Поэтому только «польское правительство» обещает дать им «истинную вольность», «землю» и «веру наших отцов», то есть унию.
Тем более, что «француз, англичанин и целый свет идет нам на помощь», и что уже народ, со всей широкой земли нашей, «кто с ружьем, кто с косой идет на извечного нашего неприятеля, москаля поганого». И оказывается, что «москаль», в данном случае, русские войска, «от наших кос как от огня убегает». Калиновский заявлял белорусским крестьянам, что они «поляки от веков вечных». Поэтому крестьяне должны взяться за «косу», чтобы «расстаться навеки с москалем поганым»[234].
Иными словами, крестьянам пытались навязать ложные представления о том, что только восстание против российского правительства сможет решить их острые социально-экономические проблемы. Пропагандируя примитивные идеи утопического мужицкого рая, — «вольности», без налогов и рекрутов, Калиновский пытался спровоцировать некий аналог местной «махновщины», чтобы использовать ее разрушительное, кровавое начало против существующей законности и общественного порядка. Неизбежные в таком случае многочисленные жертвы и тяжелые социальные последствия социальной анархии, которые пришлось бы перенести крестьянам и их семействам, этого «революционера» совершенно не волновали.
Приманка регионально специфической мужицкой «вольности» возникла потому, что идейные возможности подпольной пропаганды воздействовать на массовое сознание крестьян были существенным образом ограничены. В своем стремлении к максимальному расширению социальной базы восстания революционная пропаганда не могла эксплуатировать мотивы социальной ненависти к помещикам, которые обезземелили крестьян после издания освободительного манифес