В период восстания отряды сепаратистов, опираясь на содействие помещиков, шляхты и ксендзов, стали прибегать к тактике террора против мирного населения. Роль палачей в этих отрядах играли так называемые жандармы-вешатели, наводившие ужас на мирных жителей своей беспримерной жестокостью. Террор, который обрушился на верное империи население, выступал как средство ведения гражданской войны, с помощью которого повстанцы пытались запугать крестьян и принудить их к массовой поддержке «ксендзовско-шляхетского мятежа».
Умышленное насаждение страха с помощью угроз, насилия и жестоких публичных казней, осуществляемых жандармами-вешателями, ставили своей целью заставить законопослушных подданных России признать власть нелегального польского «правительства» и его литовских представителей. В «приказе от польского правительства над всем краем литовским и белорусским к народу земли литовской и белорусской», автором которого был, предположительно, В. Калиновский, прямо говорилось, что тем людям, «кто хочет неволи московской — тому мы дадим виселицу на суку»[334].
В гражданской войне, развязанной польскими повстанцами против патриотически настроенных жителей Северо-Западного края, наиболее уязвимыми перед жестокостью террористов оказались крестьяне, проживавшие вдали от городов, где стояли войска. «Мы верны России, мятежников ненавидим, открываем их войскам, — говорили крестьяне, — но войска, разбив их, должны уйти, а остатки шаек жгут и бьют нас. Что будет с нами?»[335].
Действительно, жителям Северо-Западного края, сохранявшим верность присяге и патриотическому долгу, борцы за восстановление польского колониального господства принесли горе, страдания и унижение, а многим и мучительную, насильственную смерть. Таким образом, бедствия гражданской войны, развязанной польскими повстанцами, стали неотъемлемой частью событий сепаратистского восстания 1863 г.
По словам православного современника событий: «Жестоко тешились над верным русским народом польские мятежники: того живого зарыли в землю, тому связали руки и с петлею на шей зарыли, того наперед задушили и потом повесили. Тут жену, мужа защищавшую, беременную, колом ушибли; там задушили сына, защищавшего отца; того наперед били и потом повесили. А сколько было над бедными перед смертью надругательств! Мало было этим злым людям вешать по одному, стали вешать целыми семьями. … Вешали стариков и молодых, мужей и жен»[336].
И это отнюдь не риторика, призванная потрясти сознание читателей. Исторические факты свидетельствуют о том, что повстанцы действовали именно так, вешая не только православных и старообрядцев, но и католиков и иудеев. Жгли церкви, дома, целые селения, широко применяя методы устрашения и убийства населения, сохранявшего преданность России.
В начале восстания польская пропаганда (Калиновский и др.) призывала западно-русских крестьян направить косы и ружья против «москаля», который представал в образе внешнего, российского врага. Теперь же по мере развития событий польские повстанцы встретились с врагом внутренним, то есть с крестьянством, верным императору Александру II. Оказалось, что «москаль» — это также и коренное западно-русское население, которое не желает подчиняться подпольному польскому «правительству». Средством борьбы с внутренним «москалем» стала петля жандарма-вешателя.
Вот как описывает действия жандармов-вешателей из польского отряда Воронцевича, действовавшего на границе Царства Польского и Гродненской губернии, генерал-майор Н. Цылов, руководивший Виленской следственной комиссией по политическим делам: «Мальчика лет 18-ти повесили за то, что он указал дорогу казакам, шедшим из Цехановца. За сухой границей в Царстве Польском они повесили двух молодых солдат, которых поймали мятежники. В Рудне, в корчме, повесили штатского человека, так как он был острижен по казацки, по подозрению, что он переодетый казак. В этом самом месте повесили еще 8 человек, а в Бельском уезде повесили немца, которого привез в шайку Д. Вейдо вместе с поручиком Садовским. Они также повесили девушку и пастуха из д. Верчины за то, что о мятежниках они дали знать войскам, расположенным в Семятичах»[337].
Центральные и местные газеты этого времени были полны сообщений о терроре повстанцев в Северо-Западном крае и Царстве Польском. Вот, например, сообщение из «Виленского вестника»: «В ночь на 10 августа шайка подошла к м. Цехановцу Бельского уезда Гродненской губернии и подожгла его с трех сторон; подоспевшие войска прекратили пожар, от которого, однако, сгорело 90 домов. Ночью на 15 августа шайка вешателей из 50 человек напала на м. Шерешово Пружанского уезда и, произведя там истязания над преданными нам жителями, повесила еврея Найдаса и крестьянина Зайончковского, убили сына купца-еврея Юделевского, ограбила его дом, и дом крестьянина Гринкевича»[338].
Или вот еще одно из многочисленных сообщений «Северной почты» и «Виленского вестника»: «Везде, где только проходили шайки мятежников, они оставляли за собой страшные следы поражающего зверства. Так, близ Соколки найдены были нашими войсками тела повешенных кузнеца и слесаря; близ Крулева-моста найдено тело повешенного фельдшера Янушевского, служившего в наших войсках во время Крымской войны и навлекшего теперь на себя неприязнь мятежников преданностью правительству»[339].
Согласно сведениям, собранным Е. Орловским, на территории только Гродненской губернии руками террористов было казнено 36 человек: 1 становой пристав, 5 отставных нижних чинов армии, 2 отставных унтер-офицера, 1 отставной фельдфебель, 2 налоговых служащих, сельский староста, 3 женщины, 16 крестьян, 2 лесных стражника, 1 мещанин и 2 православных священника[340].
О многих фактах повстанческого террора сообщает белорусский историк О. Карпович. По его данным, только на счету отряда Ленкевича (повстанческий псевдоним Ляндер), действовавшего в Гродненской губернии, 70 жизней мирных жителей.
Не меньше преступлений совершил прославляемый ныне Валерий Врублевский. Так, по сведениям арестованных повстанцев, он «послал отряд из 20 человек в местечко Шерешево, которым велел сжечь бровар и убить 5 человек» мирных жителей по обвинению в помощи властям. 19 августа 1863 г. повстанцы повесили семью лесного стрелка Беловежской пущи — Анну, Геронима и Иосифа Седун, а также крестьянина Якима Зайончковского.
В лесу близ м. Шерешево были повешены 4 человека. 3 июля 1863 г. в имении Котра этого же уезда были повешены православный священник Роман Рапацкий и крестьянин Константин Швед. В Кобринском уезде было повешено 6 человек: 4 крестьянина и 2 пленных солдата русской армии. В Волковысском уезде пострадало (включая убитых) 33 человека.
Как отмечает О. Карпович, средневековая жестокость этих «борцов за свободу» просто поражает. «В последних числах апреля 1863 г. в лесу близ мест. Жогинь Россиенского уезда повешена беременная крестьянка Карабинова. Несчастная жертва, когда вздернута была на дерево, разродилась мертвым ребенком. В Ковенском уезде близ местечка Бодзь повесили крестьянина Багонского и его жену. На груди повешенных прикреплен был приказ мятежников, воспрещавший хоронить эти тела, которые и оставались несколько дней непогребенными. … 8 февраля 1863 г. шайка мятежников, встретив в имении Невель Пинского уезда пятисотского Бараневича, повесила его на дереве, затем, сняв его, отрезала голову». В Брестском уезде ужас на крестьян наводил отряд отставного капитана русской армии, местного помещика Казимира Нарбута, который лично отдавал приказы сжигать крестьянские хаты и пороть их владельцев за отказ сотрудничать с «народной властью». Нередко такие порки заканчивались смертью[341].
В Шавельском уезде Ковенской губернии в апреле 1863 г. повстанцы увели в лес двух женщин, «Короли-ну Тракимову и Анну Довдовну, из коих первую в лесу недалеко казенной деревни Мижайце повесили, а последнюю, наказав розгами, отпустили домой»[342]. Жена отставного рядового Клара Радкевич 5 июля была повешена вместо мужа, которого не нашли мятежники, пришедшие в местечко Новый Двор Волковысского уезда Гродненской губернии с намерением его повесить[343].
Еще одним примером патологической жестокости «борцов за свободу» служит расправа, которая произошла в начале июля 1863 г. над верным царю-освободителю крестьянином д. Сороки Гродненского уезда Иваном Макаревичем. Из материалов следствия, произведенного местными властями, стало известно, что: «Макаревич был захвачен у себя в доме и отведен насильно к деревушке Щуки вооруженной толпой, которая предала его смерти следующим образом. Ему содрали кожу с рук и с подошв ног. Взрезали кожу на груди сверху вниз с помощью острого ножа и, отогнув кожу направо и налево, сделали отвороты, наподобие отворотов мундиров польских улан. Вслед затем били ремнем. Потом зарыли его в землю еще живым, опустив его головой вниз, ногами кверху в узкую яму, которую прикрыли землей слегка с тем, чтобы продлить его агонию возможно долее»[344].
Виновной в жестоком убийстве Ивана Макаревича была признана шляхта околицы Щуки, целиком состоявшая из дворян. По приказу Гродненского губернатора околица была сожжена, а 16 семей этой шляхты высланы в губернии европейской части России. Пострадавшей семье Макаревича было выдано 250 рублей серебром в виде единовременного пособия[345].
Террор, который обрушился на мирных жителей края, не прошел мимо внимания западной прессы. Корреспондент английской газеты «Morning Herald», бывший в Вильне, усматривал причины жестоких расправ над крестьянами в стремлении польской элиты края сохранить свою колониальную власть в Литве и Белоруссии. Вот что он писал по этому поводу: «В западно-русских губерниях польское меньшинство домогалось нравственного и материального господства над массой населения, состоящего из русских и литовцев. Вот почему польская революция находит опору в богатстве польских землевладельцев, во влиянии низших чиновников, которые почти все поляки, в римско-католическом духовенстве, имеющем большое влияние на женщин и поселян католического исповедания и, наконец, в системе устрашения, убивая русских крестьян, едва успевших избавиться от мертвящего ига крепостного права»