По мере того как вооруженное противостояние в крае усиливалось и приобретало новые масштабы, «нравственная опора» правительства становилась все сильнее. Набиравшее размах массовое «адресное» движение, охватившее губернии Северо-Западного края, стало свидетельством идейного противодействия польской пропаганде, которое исходило от представителей православного духовенства и низших сословий. Это общественное сопротивление агрессивным идейно-политическим и вооруженным претензиям повстанцев на Северо-Западный край выражалось в форме заявлений о преданности императору и готовности взять в руки оружие для защиты монархии и единства Росссийского государства. Начиная с весны 1863 г., решимость воевать с повстанцами за Россию и царя Освободителя начали выказывать многие сельские и городские общины Северо-Западного края.
Так, например, в письме к императору Александру II крестьяне Гожской волости Гродненского уезда благодарили монарха «за освобождение нас от крепостной зависимости и за обеспечение нас и наших семейств войсками от нападений врагов. Для истребления их совместно с войсками даем помощь от нас, а на случай необходимости, мы все готовы идти с войсками для истребления мятежников»[374].
Столь же решительную готовность противостоять польским повстанцам выказывали императору крестьяне Кобринского уезда Гродненской губернии: «враги стращают повернуть нас в прежнее рабство и отнять наше состояние, но мы, видя их гнусные поступки, помня тяготеющее нас иго, не можем хладнокровно взирать на все это. Мы, верные сыны единой благословенной семьи Русской, мужественно будем защищать пределы единого нашего Отечества и докажем врагам на самом деле, что ни обольщения, ни угрозы, не заставят нас отторгнуться от твоей великой благословенной Богом державы»[375].
О своем российском патриотизме, связанном с преданностью монархии и России, заявляли православные крестьяне Жировичского сельского общества Слонимского уезда. «Дозволь и нам быть в готовности стать живым оплотом на защиту тебя и Отечества нашего России — заверяли они царя. — С нами Бог, чудотворная Икона Жировицкой Божией Матери и ее обитель, находящаяся в нашем местечке Жировицах, коей мы не перестаем молить о ниспослании Вашему императорскому величеству и всему августейшему роду здравия и долгоденствия»[376].
Столь же последовательную патриотическую позицию заняло православное дворянство Могилевской губернии. Оно также выразило готовность «положить на алтарь твой все свое состояние и жизнь для обороны от возмутившихся врагов твоих Царства Польского, купленного русской кровью, пролитой от польской измены. Позволь же и нам, сынам Белоруссии, истинным сынам твоим, Всеавгустейший монарх, Могилевской губернии, Чериковского уезда дворянам земледельцам, уже рассеявшим не одну шайку мятежников и немало передавших их в руки правосудия, принести посильную лепту. Если нужно, повели государь на защиту государства положить нам достояние и жизнь свою»[377].
Преданность Российской империи выказали старообрядцы Северо-Западного края, верность которых России высоко ценил М. Н. Муравьев. В письме к Александру II старообрядцы Динабургского уезда Витебской губернии, отличившиеся в борьбе с польскими повстанцами, заверяли императора: «Хотя мы жительство имеем и близ польских краев, но мы, Государь, Твои дети и дух наш существует в России, за благоустройство которой прародители наши и деды проливали кровь свою, желая учинить в оной спокойствие и тишину. За то же самое и мы, как наследники наших предков, не пожалеем своей крови и не пощадим здоровья, а с помощью всемогущего Бога употребим всевозможные силы в защиту своего Отечества. … Почему мы скорее согласимся расстаться со своей жизнью, нежели променять своего державного царя на какое-нибудь неизвестное правительство»[378].
По имеющимся неполным данным, жандармы-вешатели из повстанческих отрядов до конца осени 1863 г. казнили в Северо-Западном крае около 600 человек из различных сословий, вероисповеданий и этнических групп[379]. Однако, большинство жертв, страданий и унижений выпало на долю православного населения. Православная церковь хранила память о жертвах, которые понесли духовенство и его паства в польском восстании 1863 г.
В Пречистенском кафедральном соборе Успения Пресвятой Богородицы в г. Вильне были установлены памятные доски с 349-ю именами жертв повстанческого террора. Впечатляющий список этих жертв свидетельствует о том, что внутренняя гражданская война между сторонниками единства России и независимой Польши приобрела черты войны этно-религиозной, в которой столкнулись западно-русское православие и политизированное польское католичество.
Патриотическая готовность к защите «единого отечества нашего России», проявляемая православным населением Северо-Западного края, нашли свое выражение в многочисленных молебнах о здравии государя императора, о даровании ему «победы над врагами», в панихидах по русским воинам, «павшим в сражении против мятежных поляков»[380].
Польские повстанцы воспринимались не только как сепаратисты, враждебные единству Российского государства, но и как угроза существованию местного православия, исходящая от радикально настроенного, политизированного католичества. Распространению отмеченных представлений способствовали многочисленные случаи террора против православного духовенства и мирян и заявления литовского «Отдела польского правительства» о будущем восстановлении унии.
Например, временнообязанные крестьяне Мстиславского уезда Могилевской губернии, обращаясь к императору Александру II, писали о том, что: «Польские паны и шляхта здешней губернии … пристали к шайкам инсургентов, внесли огонь и меч в мирные жилища русские и, ограбляя и сожигая города и селения, грозят наш край обратить в Польшу, уничтожить нашу православную веру и на место ее ввести чуждую нам латинскую»[381].
Городские и сельские общества Витебской губернии в своих верноподданных адресах царю Александру II Освободителю высказывали «готовность стать на защиту Престола и Руси Православной и жертвовать для этого жизнью и имуществом». Они заявляли о «нежелании принимать малейшего наставления мятежников, … а твердо стоять не щадя капли своей крови за православную нашу веру, за возлюбленное наше Отечество»[382].
В свою очередь, крестьяне Игуменского уезда Минской губернии заявляли императору, что они «всем существом нашим преданные ему, исполнявшие и всегда готовые исполнять волю его, и сыны Церкви Православной, крепко держащиеся ее святых уставов, и готовые страдать за православную веру наших предков»[383].
Государственные крестьяне Горецкого сельского общества Могилевской губернии в своем обращении к «царю Освободителю» обвиняли «дворян-католиков» в «крамольных действиях», нарушивших «спокойствие нашего края». «Да не опечалят тебя, государь, эти действия немногих лиц, ибо мы грудью за тебя и целость твоей державы. … За тебя, за святую Русь, мы не пощадим ни живота, ни достояния нашего», — заявляли они[384].
Таким образом, в представлениях православного духовенства и его паствы, занявших последовательно патриотическую позицию, необходимость защиты России и православной веры выступали как неразрывное целое. Попытки подпольной пропаганды внести разлад в православную среду, спровоцировать бывших униатов на церковный раскол и антироссийские вооруженные выступления, не увенчались успехом. Более того, они вызвали обратный эффект.
Ответом на вызов польского сепаратизма стало явление массового российского патриотизма, который в процессе подавления вооруженных выступлений и сопровождавшего их террора, приобрел окраинную, западно-русскую, специфику. Она выражалась в том, что в период восстания вопрос о принадлежности края к России приобрел для православного духовенства и мирян экзистенциальный характер. От его решения зависело дальнейшее существование Православной церкви и русской идентичности населения. Поэтому к общероссийским мотивациям защиты Царя и Отечества прибавились мотивации региональные, связанные с ценностями интеграционного характера: единство государства, единство Церкви, единство русского народа. Синтезирующим вектором этих мотиваций стало общее национальное целое — Россия.
Таким образом, окраинный патриотизм, вызванный чрезвычайными обстоятельствами восстания, привел к появлению российского национального самосознания в среде белорусского населения. Новые представления о национальной общности подданных России, выраженные в многочисленных адресах императору Александру II, основывались на осознании церковной и этнической принадлежности к русскому Православию и единому русскому народу.
Последнее было вызвано тем, что вспыхнувшее польское восстание стало катализатором «низовых» проявлений общерусской этнической солидарности, которые нашли свое выражение в заявлениях православных западно-русских крестьян и мещан о единстве с русским народом. В связи с угрозой отторжения края от России и опасностью восстановления унии для духовенства и православного населения края возникла необходимость в артикуляции своей коллективной этнической идентичности, как составной части идентичности общерусской. Более того, традиционная, зачастую латентная религиозно-этническая идентификация, стала теперь артикулироваться и приобретать форму открытой политической манифестации, требовавшей немалого гражданского мужества в условиях свирепствовавшего повстанческого террора.