у следует пустить кровь не только мечом, но и посредством выворачивания его карманов. Ошибочность этой теории поняла Германия вскоре после получения пяти французских миллиардов. На практике тот же Скобелев самым добросовестным образом охранял бы немцев от мародерства.
Следует ли за ложные финансовые теории отвергать в Скобелеве талант политического деятеля? Но в таком случае что сказать о государственных талантах самого князя Бисмарка, которого, сказать кстати, Скобелев в одно и то же время не любил как честного маклера, ограбившего Францию и обманувшего Россию, но высоко ценил как германского патриота?
Наиболее любопытны мнения Скобелева по среднеазиатским вопросам.
Среднеазиатские дела Скобелев, несомненно, знал превосходно и если иногда увлекался, например, рассуждая о возможности похода на Индию, то в общем был прав, требуя действий решительных, энергичных, способных поразить воображение восточных народов, но в то же время справедливых и гуманных к покорившемуся врагу. Что Скобелев, по мере личного ознакомления с европейскими делами, мог значительно исправлять свои мнения и вовсе не был склонен идти путем слепого шовинизма (о чем можно было бы заключить по его знаменитым антинемецким речам, повод к которым дали германские высокопоставленные шовинисты), доказывается, между прочим, весьма важной запиской, написанной им 27 декабря 1878 года и о которой было уже упомянуто при обзоре турецкой войны. Пробыв не более трех месяцев в английском обществе, Скобелев превосходно понял разные течения, направлявшие в то время британскую политику. Правда, с английскими делами он был уже отлично знаком по Средней Азии и всегда относился к англичанам как к “великой нации, которую более всего отличает инициатива”. Весьма любопытно мнение Скобелева о русско-английских отношениях. Скобелев пишет:
“Уже несколько лет служа на той границе отечества, которой суждено, как думаю, столкнуться в наиболее решительной форме с британскою силою, я старался выяснить себе, каким образом в общественном мнении этой великой нации в различные периоды ее народной жизни происходят перевороты, заставляющие англичан в данное время отнестись к тем же вопросам совершенно иначе. Кому не памятен, например, припадок нервной русофобии в 1840-х годах, вызванный талантливою деятельностью нашего посла в Тегеране, осадой (персами) Герата и победоносною обороною этого города волонтером, поручиком Потингером, случайно бывшим тогда в Герате и со свойственной этой великой нации инициативой взявшим на себя честь быть предводителем в этот момент всех страстей своего отечества.
Несчастная экспедиция Перовского на Хиву, как несчастная экспедиция генерала Столетова в Кабул, переполнила чашу... Английская армия вторгается в Афганистан... и уже мечтает идти к Самарканду... Это было в 40-х годах. С этого времени наступает перелом...
Наступает период русофильства, которое не нарушается... никакими успехами нашими в Средней Азии, но даже фактическим приближением русских сил к границам Индостана. Опасность была мифическая, когда англичане били тревогу в 40-х годах; они ее не били в 1865 году, когда следовало”.
Скобелев совершенно верно понял эти странные противоречия как следствие внутренней политической жизни Англии. Мы уже упоминали о том, как верно он предсказал перемену настроения в Англии по окончании турецкой войны и предугадал падение Биконсфильда, когда об этом и не думали присяжные дипломаты. Этот факт показывает, что Скобелев, вопреки мнению некоторых публицистов, был проницательным и наблюдательным политиком и если ошибался, то во всяком случае менее многих дипломатов и публицистов, всю жизнь занимавшихся политикой.
Бенджамин Дизраэли, лорд Биконсфильд
Глава VII
Скобелев как полководец и администратор
Подобно всем замечательным людям, Скобелев сказал “новое слово”, быть может, сходное с теми, какие были сказаны Александром Македонским, Наполеоном, Суворовым, но в то же время представляющее и свои индивидуальные черты.
Характеристика Скобелева как полководца может быть сделана в двух чертах: тщательная подготовка боя и умение пользоваться психологией масс. Конечно, то же можно сказать и о других великих полководцах, но средства, избираемые ими, были иные. Наполеон прежде всего поражал противника стремительностью движений и сосредоточением массы войск. Скобелев двигался не менее стремительно, когда был хозяином дела, как в Геок-Тепе или при Адрианопольском набеге. Но что мог он сделать под Плевной со своим крохотным подчиненным отрядцем, предназначенным “для прикрытия” и отделенным от главной армии оврагом? Военный гений Скобелева не успел развиться в полном блеске; он мог бы показать себя вполне только в роли главнокомандующего на европейском театре войны.
Наполеон высоко ценил психологический элемент войны. Он был великим актером и умел поражать французских солдат своими историческими фразами. Суворов был с солдатами солдатом. Скобелев не обладал простотой Суворова, но в нем не было и наполеоновского чванства и фразерства. И в мирное время, и во время боя его главною заботою было поднять в солдате чувство собственного достоинства. В ранней юности ему еще случалось по горячности ударить солдата; став начальником, он не терпел кулачной расправы, считая ее унизительной и для солдата, и для начальника. Раз как-то на глазах Скобелева один полковой командир ударил солдата.
– Я бы вас просил этого в моем отряде не делать, – сказал Скобелев так громко, что слышали все окружающие. – Теперь ограничиваюсь строгим выговором, в другой раз приму иные меры.
– Но, ваше превосходительство, наш солдат не может обойтись без дисциплинарных внушений, – начал было командир. – Они так глупы...
– Дисциплина должна быть железною, – оборвал его Скобелев. – В этом нет сомнения, но достигается это авторитетом начальника, а не кулаком. Срам, полковник, срам! Солдат должен гордиться тем, что защищает родину, а вы его как лакея бьете... Гадко... Нынче и лакеев не бьют... А что касается глупости солдата – вы их плохо знаете... Я многим обязан здравому смыслу солдат. Нужно только уметь прислушиваться к ним.
Впоследствии Скобелев, назначенный командовать дивизией, узнал, что один только что назначенный к нему полковой командир “чистит солдатские зубы”. Скобелев призвал его к себе.
– Мне таких не надо, – сказал он. – Отправляйтесь в штаб – писарей бить. У меня полки к этому не привыкли.
И несмотря на все ходатайства прогнал командира.
Дух “скобелевских” солдат был поднят до такой степени, что, когда одного из них полковник N хотел высечь во время перехода от Плевны к Шейнову, солдат объявил, что предпочтет расстрел. Он был предан полевому суду и оправдан.
Одним из главных средств успешного боя Скобелев считал дружное содействие солдат товарищам, по собственному почину, не ожидая ничьих приказаний, как буквально говорит он сам в одном приказе по 16-й дивизии (1878 год, № 3).
Одним из лучших средств добиться такой взаимной выручки Скобелев считал “правильное воспитание солдата в мирное время”. Ввиду этого он особенно покровительствовал развитию обычая “куначества”, или побратимства, существующего в особенности в нашей кавказской армии.
Было указано на некоторые странные взгляды Скобелева на способы содержания армий в неприятельской стране при помощи кредитных рублей и контрибуций. Из этого можно было сделать неправильные заключения. Фактически Скобелев всегда относился к собственности побежденного врага в высшей степени добросовестно. Мародерство он преследовал весьма строго, и в его отряде оно было явлением редким уже потому, что Скобелев лучше других сумел сократить жадность подрядчиков и чиновников и обеспечить продовольствие солдат. Когда был занят Адрианополь, ни в городе, ни в окрестностях не случилось ни одного грабежа. С пленными скобелевские солдаты обращались лучше всех прочих и ели с турками из одного котла. Говоря о беспощадности к врагу до окончания войны, Скобелев внушал солдатам сочувствие к пленным.
Вот случай, переданный Немировичем-Данченко:
“Когда по окончании Шейновского боя Скобелев поскакал к круглому редуту, ему навстречу попалась партия пленных. Один из наших солдат хватил турка прикладом. Скобелев освирепел.
– Это что за нравы, господин офицер? – обратился он к конвойному. – Я отниму у вас саблю! Вы – позор русской армии! За чем вы смотрите? Стыд! Молчать! Бить пленных может только негодяй. А ты как мог ударить пленного? – наскочил он на солдата. – Ты делал ему честь, дрался с ним одним оружием, он такой же солдат, как ты, и потому что судьба против него, ты бьешь безоружного?”
Другой очевидец, полковник Панютин, подтверждает, что “скобелевцы имели более высокие правила чести, чем какие-либо другие солдаты”, и приводит такой пример: художник Верещагин после дела при Хаскиойе попросил Панютина доставить ему для картин несколько мундиров и амулетов с убитых турок. Полковник позвал фельдфебелей и приказал достать мундиры. Фельдфебели переглядываются, наконец один из них говорит:
– Ваше высокоблагородие, позвольте для этого нанять болгар или жидов, наши солдаты ни за что не станут обирать убитых, потому что позорно.
Этот случай и многие другие показывают также, как понимал Скобелев дисциплину. Один из почитателей Скобелева, Кошкаров, формулирует его взгляды на дисциплину следующим образом:
“Дисциплина основывается на законности. Приказание не исполняется только тогда, когда испытаны все средства. Дисциплина заключается не в рабском исполнении желаний начальника. Она не только допускает, но и требует рассуждений! Дисциплина не в форме, а в духе”.
Все это действительно подтверждается не только рассказами очевидцев, но и документально – приказами Скобелева.
Скобелев терпеть не мог подчиненных, которые не смели своего суждения иметь и безусловно с ним соглашались. Он не выносил людей дряблых, пассивных, инертных и говорил, что они сделаны “из мокрой и слизкой тряпки”. По возможности он упрощал и сокращал формалистику, в которой многие видят необходимое средство для поддержания дисциплины. Под Плевной при обходе их траншей Скобелев приказал солдатам не вставать, говоря, что это лишь пустая потеря времени.