Новгорода еще до вечера будет полностью очищена и сутолока огромного рынка сменится тишиной пустыни.
Стоит ли повторять — таково уж было неминуемое последствие принятых мер, — что для всех этих кочевников, кого указ о выселении задевал непосредственно, под запретом оказывались и степи Сибири, так что им оставалось бежать до южного побережья Каспия — в Персию, в Турцию либо в долины Туркестана. Посты по реке Урал и в горах, образующих как бы продолжение линии этой реки вдоль русской границы, не позволили бы им свернуть раньше. А значит, прежде чем ступить на свободную землю, им предстояло проделать тысячу верст пути.
В тот момент, когда полицмейстер закончил читать постановление, Михаила Строгова поразило неожиданно пришедшее на ум воспоминание.
«Как странно! — подумалось ему. — Какое странное совпадение между этим постановлением, изгоняющим иностранцев, выходцев из Азии, и словами, которыми обменялись прошлой ночью те двое бродяг, цыган и цыганка. „Ведь это сам батюшка отправляет нас туда, куда мы и так собирались!” — сказал тот старик. Но ведь батюшка — это же царь! В народе его иначе и не называют! Как же эти цыгане могли предвидеть принятые против них меры, как они узнали про них заранее и куда они и так собирались? Вот уж и впрямь подозрительные люди — губернаторское постановление им, как видно, скорее на пользу, чем во вред!»
Однако это размышление, бесспорно верное, тут же сменилось другим, перед которым в мозгу Михаила Строгова меркла любая иная мысль. Он тотчас забыл и про цыган, и про их подозрительные речи, и про странное совпадение с вышедшим постановлением… Его сознанию предстало вдруг воспоминание о юной ливонке из Риги.
«Бедное дитя! — невольно вырвалось у него. — Она ведь не сможет теперь перебраться через границу!»
И действительно, девушка была из Риги, она была ливонкой, то есть россиянкой, а значит, ей уже нельзя покинуть территорию России! Разрешение, выданное до принятия последних мер, теперь явно утрачивало силу. Все сибирские дороги безжалостно закрылись перед ней, и, какова бы ни была причина ее поездки в Иркутск, путь ей туда отныне был заказан.
Эта мысль сразу захватила сознание Михаила Строгова. Ему подумалось, вначале смутно, что он, ничего не упуская из своей важной миссии, мог бы, пожалуй, как-то помочь этой славной девочке. Идея эта пришлась ему по душе. Зная о тех опасностях, что ожидают лично его, энергичного и могучего мужчину, в краю как-никак родных ему дорог, он не мог не понимать, что для молодой девушки те же опасности будут куда страшнее. Коль скоро она направляется в Иркутск, ей придется следовать тем же путем, что и ему, а значит, пробираться меж вражеских орд, как предстоит и ему самому. И если она, что легко себе представить, располагает лишь теми средствами, которые достаточны для обычной поездки, то как удастся ей проделать этот путь в условиях, которые из-за нынешних событий могут оказаться не только опасными, но и потребовать более серьезных затрат?
«Что ж, — сказал он себе, — раз она едет через Пермь, я наверняка ее встречу. И значит, смогу незаметно присматривать за ней. А так как она, по всей видимости, тоже спешит поскорее добраться до Иркутска, то из-за нее у меня задержки не будет».
Одна мысль влечет за собой другую. До сих пор Михаил Строгов размышлял лишь с точки зрения доброго дела и полезной услуги. Тем временем в мозгу его родилась новая идея и вопрос предстал в совершенно новом свете.
«На самом-то деле, — подумал он, — мне она может оказаться даже нужнее, чем я ей. Присутствие девушки принесет большую пользу, устранив всякие подозрения, которые могут возникнуть на мой счет. В человеке, который пробирается через степь в одиночку, легче угадать царского гонца. Напротив, если меня будет сопровождать эта девушка, то в глазах всех я буду тем самым Николаем Корпановым, которым и записан в моей подорожной. Стало быть, даже нужно, чтоб она сопровождала меня! Необходимо любой ценой отыскать ее! Маловероятно, чтоб за вчерашний вечер она успела раздобыть экипаж и выехать из Нижнего Новгорода. Попытаемся разыскать ее, и да поможет мне Бог!»
Михаил Строгов покинул главную площадь города, где смятение, вызванное выполнением предписанных мер, достигло предела. Жалобы обреченных на изгнание иностранцев, крики накинувшихся на них полицейских и казаков — сумятица стояла неописуемая. Девушки, которую он разыскивал, здесь быть не могло.
Было девять часов утра. Пароход отходил только в полдень. Таким образом, на розыски той, кого он хотел сделать своей спутницей, у Михаила Строгова оставалось около двух часов.
Он снова перешел на другой берег Волги и принялся за обход здешних кварталов, где сутолоки было гораздо меньше. Обходил чуть ли не подряд улицу за улицей, в верхнем и нижнем городе. Заходил в церкви — естественное прибежище плачущих и страждущих. Юной ливонки нигде не было.
«И все же, — твердил он себе, — девушка не могла еще покинуть Нижний Новгород. Будем искать дальше!»
Так проблуждал Михаил Строгов около двух часов. Он шагал безостановочно, не зная усталости, повинуясь повелительному чувству, которое уже не позволяло ему отступать. Но все напрасно.
И тут ему пришло на ум, что девушка, возможно, даже не знает о постановлении, — хотя это и невероятно, ведь подобный удар грома, разразившись, непременно дошел до всех. Заведомо заинтересованная в малейших новостях, приходивших из Сибири, как могла она пропустить известие о мерах, принятых губернатором, — ведь они били прямо по ней!
Но в конце концов, даже не зная о них, она тем более должна через какое-то время прийти на пристань, где какой-нибудь свирепый чиновник грубо закроет ей путь! Михаилу Строгову нужно было любой ценой увидеть ее прежде, чтобы избавить от лишних унижений.
Однако его поиски оставались напрасными, и вскоре он утратил всякую надежду найти девушку.
Было уже одиннадцать часов. Михаил Строгов решил предъявить свою подорожную в управлении полиции, хотя при любых иных обстоятельствах это не имело смысла. Постановление никак его не задевало — такой случай был специально предусмотрен. Однако он хотел удостовериться, что ничто не может помешать ему выехать из города.
И Михаилу Строгову пришлось вернуться на другой берег Волги, в тот квартал, где располагалось полицейское управление.
Там собралось множество народа, так как иностранцы, даже имея приказ покинуть провинцию, все равно для отъезда должны были пройти через определенные формальности. Не будь этой предосторожности, какой-нибудь русский, так или иначе замешанный в татарском мятеже, мог бы, изменив внешность, переправиться через границу, чему постановление было призвано помешать. Вас высылали, но от вас же требовали и разрешения на выезд.
Итак, двор и конторы полицейского управления заполонили бродяги, циркачи и цыгане вперемежку с торговцами из Персии, Турции, Индии, Туркестана.
Все спешили, так как спрос на транспортные средства возрастал необычайно, и опоздавший рисковал не успеть покинуть город в предписанный срок — а это влекло за собой грубое вмешательство губернских чиновников.
Пустив в ход свои крепкие локти, Михаил Строгов пересек двор. Но пройти в контору и добраться до служебного окошечка оказалось делом тоже по-своему трудным. Однако краткое словечко, сказанное на ухо одному из чиновников, и несколько кстати предложенных рублей произвели достаточно сильное впечатление, чтобы его пропустили.
Введя его в зал ожидания, полицейский пошел предупредить более высокое начальство.
Таким образом, Михаил Строгов должен был вот-вот уладить дела с полицией и обрести свободу передвижения.
В ожидании он огляделся. И что же он увидел?
Совсем рядом, на скамье, скорее лежала, чем сидела, молодая девушка, охваченная немым отчаянием, — пусть даже он не мог видеть ее лица и один только профиль выделялся на фоне стены.
Михаил Строгов не ошибся. Он узнал молодую ливонку.
Не зная про постановление губернатора, она пришла в полицейское управление визировать свое разрешение!… И в визе ей отказали. Конечно, в свое время разрешение на поездку в Иркутск ей дали, но постановление не делало никаких исключений, оно отменяло все прежние разрешения, и дороги Сибири были для нее закрыты.
Обрадованный, что наконец-то нашел ее, Михаил Строгов подошел к девушке.
Та подняла на него глаза, и, когда узнала своего недавнего спутника, на лице ее забрезжил робкий свет. Она невольно привстала и, как утопающий хватается за соломинку, собиралась уже просить о помощи…
В этот момент вернувшийся полицейский тронул Строгова за плечо.
— Полицмейстер ждет вас, — сказал он.
— Иду, — ответил Михаил Строгов.
И, ни слова не сказав той, которую упорно разыскивал со вчерашнего дня, не ободрив ее даже жестом, который мог скомпрометировать ее и его самого, через плотную толпу последовал за полицейским.
Молодая ливонка, глядя, как исчезает единственный человек, который, возможно, сумел бы ей помочь, снова без сил опустилась на скамью.
Не прошло и трех минут, как Михаил Строгов вновь появился в зале, сопровождаемый полицейским.
В руке он держал свою подорожную, открывавшую перед ним дороги Сибири.
Подойдя к молодой ливонке и протянув ей руку, он произнес:
— Сестрица…
Она поняла! И, повинуясь внезапному озарению, поднялась ему навстречу!
— Сестрица, — повторил Михаил Строгов, — нам позволено продолжать наш путь до Иркутска. Ты идешь?
— Иду, братец, — ответила девушка, вкладывая свою ручку в ладонь Михаила Строгова.
И они вдвоем покинули полицейское управление.
Глава 7ВНИЗ ПО ВОЛГЕ
Незадолго до полудня удары пароходного колокола созвали на волжскую пристань большую толпу — среди собравшихся были как уезжавшие, так и те, кто хотел бы уехать. Давление пара в котлах «Кавказа» находилось на должном уровне. Из его трубы теперь шел лишь легкий дымок, в то время как над концом пароотводной трубки и над крышкой клапанов стояли облака белого пара.