И в этот момент Сангарра, на миг задержав на Марфе взгляд, положила руку ей на плечо.
— Тебе чего? — спросила Марфа Строгова.
— Пошли! — ответила Сангарра.
И, подтолкнув ее, вывела на середину свободного пространства, подвела к Ивану Огареву.
Михаил Строгов, чтобы не выдать себя блеском глаз, опустил веки.
Остановившись перед Иваном Огаревым, Марфа Строгова выпрямилась и, скрестив на груди руки, замерла.
— Ты действительно Марфа Строгова? — спросил Иван Огарев.
— Да, — спокойно ответила старая сибирячка.
— Помнишь, что ты ответила мне, когда три дня назад я допрашивал тебя в Омске?
— Нет.
— Стало быть, ты не знаешь, что твой сын, Михаил Строгов, царский гонец, прибыл в Омск?
— Не знаю.
— А тот человек на почтовой станции, в котором ты вроде как признала своего сына, был не твой сын?
— Это был не мой сын.
— И ты не видела его потом среди этих пленных?
— Нет.
— А если бы тебе его показали, ты узнала бы его?
— Нет.
При этом ответе, означавшем непоколебимую решимость ни в чем не признаваться, по толпе пробежал ропот.
Иван Огарев не мог сдержать угрожающего жеста.
— Послушай, — сказал он Марфе Строговой, — твой сын здесь, и ты нам сейчас его укажешь.
— Нет.
— Все эти люди, захваченные в Омске и в Колывани, пройдут перед тобой, и если ты не укажешь Михаила Строгова, то получишь столько ударов кнутом, сколько людей пройдет перед тобой!
Иван Огарев понял, что, чем бы он ни грозил, каким бы пыткам ее ни подвергал, непокорная сибирячка не заговорит. И обнаружить царского гонца он рассчитывал не с ее помощью, а с помощью самого Михаила Строгова. Он считал невероятным, чтобы мать и сын, оказавшись друг перед другом, не выдали себя невольным жестом. Разумеется, если бы он хотел только перехватить письмо императора, он просто приказал бы обыскать всех пленников подряд; но Михаил Строгов, познакомившись с содержанием письма, мог уже уничтожить его, и если Строгова не опознать и ему удастся добраться до Иркутска, то планы Ивана Огарева будут сорваны. А значит, предателю нужно было не только письмо, но и его обладатель.
Надя все слышала; теперь она знала, кто такой Михаил Строгов и почему ему было так важно неузнанным пересечь захваченные губернии Сибири!
По приказу Ивана Огарева пленных по одному проводили перед Марфой Строговой, которая, словно окаменев, замерла в неподвижности, и взгляд ее не выражал ничего, кроме полнейшего безразличия.
Сын ее находился в последних рядах. И когда он в свой черед проходил перед матерью, Надя, чтоб не видеть, закрыла глаза!
Михаил Строгов оставался внешне бесстрастным, но на его ладонях из-под вонзившихся ногтей выступила кровь.
Сын и мать одержали над Иваном Огаревым победу!
Сангарра, стоявшая возле Огарева, произнесла одно лишь слово:
— Кнут!
— Да! — вскричал Иван Огарев, уже не владея собой. — Кнута этой старой шельме, и хлестать, пока не окочурится!
К Марфе подскочил татарский солдат, держа в руках это жуткое орудие пыток.
Кнут состоит из нескольких узких кожаных ремешков, к концам которых привязана перекрученная железная проволока. Считается, что приговоренный к ста двадцати ударам кнута приговорен к смерти. Марфа Строгова прекрасно понимала, что ее ждет, но она знала и то, что никакая пытка не заставит ее заговорить, и была готова пожертвовать жизнью.
Двое солдат схватили ее и поставили на колени. Под разорванным платьем обнажилась спина. К груди приставили саблю — всего на расстоянии нескольких дюймов. Если бы Марфа от боли качнулась вперед, острие сабли пронзило бы ей грудь.
Татарин стоял перед нею. Он ждал.
— Начинай! — произнес Иван Огарев.
И кнут со свистом рассек воздух…
Но не успел он опуститься, как могучая длань вырвала его из рук татарина.
Это был Михаил Строгов. Не вынеся ужасного зрелища, он ринулся вперед. Если на почтовой станции в Ишиме, когда кнут Ивана Огарева ударил его в плечо, Михаил сумел сдержаться, то сейчас, при виде матери, над которой уже свистел кнут, он не мог совладать с собой.
Иван Огарев добился своего.
— Михаил Строгов! — вскричал он.
Потом, подавшись вперед, воскликнул:
— Ба-а! Ишимский знакомец?
— Он самый! — ответил Михаил Строгов.
И, подняв кнут, полоснул им по лицу Ивана Огарева.
— Ударом на удар! — произнес он.
— Заплачено сполна! — раздался возглас одного из зрителей, который, к счастью, успел затеряться в толпе.
Человек двадцать солдат набросились на Михаила Строгова и, конечно, убили бы его…
Но Иван Огарев, издав вопль ярости и боли, жестом остановил их.
— Этого человека ждет суд эмира! — сказал он. — Обыскать его!
Письмо с императорским гербом было найдено на груди у Михаила Строгова, который не успел его уничтожить, и передано Ивану Огареву.
Зрителем, что произнес слова «Заплачено сполна!», был не кто иной, как Альсид Жоливэ. Он и его собрат, сделавшие остановку в лагере Забедьево, присутствовали при этой сцене.
— Черт возьми! — обратился он к Гарри Блаунту. — Суровые люди эти северяне! Признайтесь, нельзя не отдать должного нашему спутнику! Корпанов или Строгов — они стоят один другого! Достойная расплата за оскорбление в Ишиме!
— Да уж, воистину расплата, — согласился Гарри Блаунт, — но Строгову конец. В его интересах, пожалуй, было бы лучше не вспоминать лишний раз о прошлом!
— И оставить свою мать погибать под кнутом!
— Вы думаете, своей горячностью он уготовил ей лучшую участь — ей и своей сестре?
— Я ничего не думаю, ничего не знаю, — отвечал Альсид Жоливэ, — разве что сам я на его месте не мог бы сделать лучше! Какой шрам! И вообще — какого черта! Надо же вскипать иногда! Если бы Бог хотел сделать нас всегда и во всем невозмутимыми, то влил бы нам в вены воды вместо крови!
— Недурной эпизод для хроники! — заключил Гарри Блаунт.
— Если бы еще Иван Огарев пожелал сообщить нам содержание письма!…
Взяв письмо и кое-как остановив кровь, заливавшую лицо, Иван Огарев сломал на конверте печать. Долго читал и перечитывал послание, словно желая получше вникнуть в его смысл.
Затем, приказав скрутить Михаила Строгова и отправить вместе с другими пленными в Томск, принял командование войсками, стоявшими лагерем в Забедьево, и под оглушительный гром барабанов и труб направился к городу, где его ждал эмир.
Глава 4ТРИУМФАЛЬНОЕ ВСТУПЛЕНИЕ
Томск, основанный в 1604 году почти в самом сердце сибирских земель, является одним из наиболее важных городов Азиатской России. Он вырос, в частности, за счет Тобольска, расположенного выше шестидесятой параллели, и Иркутска, выстроенного за сотым меридианом.
Как уже было сказано, Томск не стал столицей этой богатой области. Резиденцией генерал-губернатора и официальных лиц Западной Сибири является Омск. И все же Томск — самый значительный город на этой территории, примыкающей к Алтайским горам, то есть к границе китайской страны халхов [83]. По склонам этих гор в долину реки Томи непрерывно поступают платина, золото, серебро, медь и золотоносные свинцовые руды. Благодаря богатствам края разбогател и город, находящийся в центре прибыльных разработок. По роскоши своих зданий, своего убранства и своих экипажей он может поспорить с блеском главных столиц Европы. Это город миллионеров, разбогатевших с помощью кирки и заступа, и пусть ему не выпала честь служить резиденцией царского наместника, зато может утешаться тем, что в первом ряду своих именитых граждан числит главу городских купцов, главного концессионера рудников имперского правительства.
Когда-то считалось, что Томск расположен на самом краю света. Попасть туда — значило предпринять целое путешествие. Теперь, если дорогу не топчет сапог захватчиков, это всего лишь прогулка. Вскоре будет даже построена железная дорога, которая через Уральский хребет соединит город с Пермью.
Красив ли Томск? Приходится признать, что на этот счет мнения путешественников расходятся. Для мадам де Бурбулон, которая во время своего путешествия из Шанхая в Москву провела там несколько дней, место это не очень живописное. Судя по ее описанию, это малозначительный городок со старыми кирпичными и каменными домами, с очень узкими улочками, резко отличающимися от улиц большинства крупных сибирских городов, с грязными кварталами, где ютятся главным образом татары и толкутся тихие пьяницы, «которые апатичны даже в опьянении, как и все народы Севера!».
А вот путешественник Генри Рассел-Киллоу от Томска просто в восхищении. Не связано ли это с тем, что он видел город среди зимы, укутанный снежным покрывалом, тогда как мадам Бурбулон проезжала через него в разгар лета? Такое объяснение не лишено смысла и могло бы служить подтверждением бытующего мнения, что некоторые холодные страны по-настоящему можно оценить лишь в холодное время года, так же как жаркие — в жару.
Как бы там ни было, г-н Рассел-Киллоу положительно утверждает, что Томск не только самый красивый город Сибири, но и один из красивейших городов мира, с его домами, украшенными колоннадой и перистилем, с его деревянными тротуарами, широкими и правильными улицами, с его пятнадцатью великолепными церквами, отражающимися в водах Томи, которая шире любой реки Франции.
Истина находится посредине. Томск с его двадцатью пятью тысячами жителей живописными уступами подымается по склонувытянутого холма с весьма крутыми откосами.
Однако даже красивейший город мира становится самым уродливым, если он захвачен врагом. Кто в такую годину захотел бы им восторгаться? Оставшись под защитой немногих батальонов пеших казаков, несших свою службу бессменно, город не смог противостоять напору колонн эмира. Некоторая часть его населения, татары по происхождению, оказала его ордам, татарам как и они, совсем недурной прием, и теперь Томск мог показаться сколько-нибудь русским или сибирским, только если бы очутился в центре Кокандского или Бухарского ханства.