11 мая 1978 года Суслов с дочерью вылетел на Кавказ. Для этой поездки было два повода. Первый – официальный: наконец-то вручить Ставрополю орден Октябрьской Революции, которым город был награждён ещё год назад к своему столетию. Второй – житейский. Всё-таки со Ставрополем у Суслова были связаны пять лет жизни. И почему бы не дать себе возможностиь поностальгировать и посетить дорогие сердцу места? Но в реальности у Суслова имелись более важные причины посетить Кавказ. Он собирался повнимательней присмотреться к руководителю Ставропольского края Горбачёву.
К слову, вокруг отношений Суслова и Горбачёва до сих пор бытует много легенд. По одной из них, Горбачёв – внебрачный сын Суслова. Якобы Суслов, когда работал на Кавказе, позволял себе романы на стороне, один из которых завершился рождением Горбачёва. Но эта версия представляется, мягко говоря, сомнительной. В Ставрополе Суслов получил назначение в 1939 году, когда Горбачёву было уже восемь лет. Разве что случайный роман мог случиться в 1930 году, когда Суслов выезжал на Кавказ искать следы пропавшего отца.
Вторая версия. Суслов ещё в 40-х годах воспринимал Горбачёва как сына. Якобы именно поэтому он организовал Горбачёву в четырнадцать лет первый орден за уборку урожая. Хотя обычно отличившихся подростков сначала награждают не орденами, а медалями. Но Суслов был переведён из Ставрополя в Литву ещё до того, как Горбачёв сел за комбайн.
Более правдоподобны другие версии. Согласно им, именно Суслов, всегда державший Ставрополье в зоне своего внимания, в 1970 году организовал замену первого секретаря Ставропольского крайкома партии, передвинув Ефремова в послы, а на освободившееся место усадил Горбачёва. Он же в 1974 году наложил вето на идею Демичева назначить Горбачёва завотделом пропаганды ЦК. С одной стороны, это вето объяснялось тем, что на пост завотделов ЦК, как правило, приглашались не первые, а обычные секретари региональных обкомов и потом редко кто из завов достигал большего. С другой стороны, первый секретарь крайкома – прекрасная стартовая площадка сразу в Секретариат ЦК (вспомним карьерные восхождения Кириленко, Катушева и Рябова, да и самих Брежнева и Суслова).
Удались ли смотрины? Точного ответа до сих пор никто не знает. Участвовавший в приёме Суслова один из секретарей Ставропольского крайкома В. Казначеев утверждал, что и Горбачёв, Суслов и его дочь Майя тогда замарали себя участием в коррупции. Он писал: «Майе Михайловне преподнесли дорогие подарки. Перед самым отъездом по указанию Горбачёва семье Суслова вручили подводное ружьё, модную по тем временам кожаную куртку для внука».
Однако в коррупции семью Сусловых Казначеев обвинил, я уверен, напрасно. Если Суслов и принял недорогие подарки «у трапа», то только для того, чтобы не демонстрировать Горбачеву пренебрежение.
А что Горбачёв? Спустя полгода он был переведён в Москву и занял место умершего секретаря ЦК по сельскому хозяйству Кулакова. Но значило ли это, что тут постарался Суслов? Не факт.
Скорее всего, решающую роль в переводе Горбачёва в Москву сыграли Андропов и Черненко. Напомню: после Суслова на юг ездил Брежнев. Он вручал орден Азербайджану. И на обратном пути в столицу его поезд сделал остановку в Минеральных Водах, где Андропов и Черненко подвели к генсеку Горбачёва. Другое дело, что Суслов не стал возражать против повышения Горбачёва. Возможно, он рассчитывал, что Горбачёв после переезда в Москву включится в его игры.
Кстати, поначалу Горбачёв действительно внимал каждому слову Суслова. А его жена Раиса Максимовна первое время не вылазила из семьи дочери Суслова Майи Михайловны. Она очень просила зятя Суслова Сумарокова помочь ей найти в столице работу преподавателя философии. Но пока Сумароков договаривался с ректором МИФИ, планы Раисы Максимовны изменились, и от услуг семьи Майи Михайловны она отказалась. Почему? Не потому ли, что вскоре Горбачёвы стали в Москве больше ориентироваться не на Суслова, а на другие фигуры. На какие? На Андропова? Возможно. Хотя сам Горбачёв, оказавшись в 90‐х годах на каком-то спектакле рядом с известным политологом Кургиняном, позволил себе несколько неодобрительных высказываний об Андропове, которые немедленно попыталась пресечь Раиса Максимовна, подчеркнувшая, что их семья очень многим обязана как раз Андропову.
Записка Суслову Константина Черненко. 1981 г. [РГАНИ]
Теперь-то после рассекречивания многих архивных документов и публикации мемуаров бывших советских руководителей представляется, что начиная с 1979 года Горбачёв какое-то время ориентировался в основном на вошедшего в 1978 году в Политбюро Черненко.
«Черненко! – писал о нём в декабре 1978 года в своём дневнике Черняев. – Идёт вверх с космической скоростью – член Политбюро. И тут же занял в президиуме место между Брежневым и Кириленко».
Многие мемуаристы продолжают изображать Черненко как обычного канцеляриста, следившего за своевременной регистрацией входящих в Кремль документов. Но Константин Устинович был далеко не так прост. Во-первых, он много лет был глазами и ушами Брежнева в центральном партаппарате. Во-вторых, у него на каждого руководителя страны имелось обширное досье, включая компромат. И третье, самое главное, Черненко понимал, что Брежнев не бессмертен и надо заранее искать и продвигать во власть тех людей, которые в нужный момент могли бы обеспечить соответствующие результаты голосования. И, в отличие от Кириленко или Громыко, он уже давно пытался посадить свои кадры во все ключевые отделы ЦК. Скажем, в идеологических подразделениях ЦК Черненко опирался на мужа сестры своей жены Волкова, Ричарда Косолапова, Печенева и Лучинского. В международных отделах ему часто подыгрывал Корниенко. Свои люди имелись у него и в Министерстве обороны.
Видели ли всё это в Кремле? Разумеется. Но приветствовали в Политбюро не все. Хорошо знавший партийную кухню Георг Мясников 20 июня 1979 года записал в свой дневник, что усилившемуся Черненко в Политбюро противостояли Суслов, Косыгин, Устинов и Андропов. По его мнению, и будущий лидер страны будет выбран из этой четвёрки. Он считал, что расчёт уже делался на Андропова. Правда, Мясников не верил, что этот прогноз полностью оправдается.
Внешне же ничего не менялось. Горбачёв в своих мемуарах рассказывал, что все в Политбюро знали своё место. «Справа от Брежнева садился Суслов, слева – предсовмина Косыгин, а после его ухода – Тихонов. Рядом с Сусловым – Кириленко, затем Пельше, Соломенцев, Пономарёв, Демичев. С другой стороны, рядом с Косыгиным, – Гришин, потом Громыко, Андропов, Устинов, Черненко и, наконец, Горбачёв»[354]. Но эта рассадка уже давно никого в элитах в заблуждение не вводила. Многие знали, что о степени влияния членов советского руководства надо судить уже не по тому, с кем рядом они садились, а по другим вещам. Скажем, всё чаще болевший и начинавший сильно сдавать Кириленко лишь по инерции указывался в официальных сообщениях в числе первых, а в реальности его роль в Политбюро существенно снизилась.
Окрепшее трио Андропов – Громыко – Устинов, с одной стороны, и Черненко – с другой, могли воспользоваться тяжёлым состоянием здоровья Брежнева и осуществить на предстоявшем XXV съезде кадровую революцию. Видимо, Черненко на этом этапе многих и переиграл. Ещё в августе 1980 года он смог убедить Брежнева отлучить от работы над планами на очередную пятилетку и на период до 1990 года ни много ни мало председателя правительства Косыгина. И кто возглавил Комиссию Политбюро по доработке всех планов? Суслов.
Ладно. По поводу Суслова вопросов не было. Всё-таки он считался вторым в партии человеком. Вторым в комиссию Политбюро вошёл Тихонов. Это следовало воспринимать как намёк на то, что именно он в скором времени заменит Косыгина в правительстве. Третьим шёл Кириленко. Но он уже заговаривался. И что он мог в таком состоянии дельного предложить? Видимо, его уважали за прошлые заслуги. А кто в этом списке стоял на четвёртой позиции? Черненко.
Идём дальше. Помимо комиссии Политбюро Кремль создал несколько рабочих групп по экономическим вопросам. Но приоритет был отдан группе, которой собирались поручить сделать выкладки по формированному развитию газовой и нефтяной промышленности. А вопросы НТР вновь были проигнорированы.
Кончилось всё тем, что в конце октября 1980 года Косыгин уже официально был отправлен на пенсию. А предложение написать заявление ему поступило – как вы думаете – от кого? От Черненко. Хотя раньше в людьми такого ранга предварительно все разговоры об отставке вели или лично Брежнев, или Суслов.
Окончательно новый расклад сил в Кремле был закреплён на XXVI съезде партии. И кто теперь оказался в Секретариате ЦК? Газета «Правда» указала уже такой порядок: Брежнев, Суслов, Кириленко, Черненко, Горбачёв, Пономарёв, Капитонов, Долгих, Зимянин, Русаков. Получалось, что Черненко занял четвёртое место (а если учесть болезненность Кириленко – то третье). По идее, он должен был составить тандем с Сусловым. Но Черненко явно не собирался работать в тандеме. Он уже явно претендовал на роль второго человека в партии и искал способы как минимум задвинуть Суслова в тень, а то и вовсе выпроводить на пенсию.
Что же мешало Черненко избавиться от Суслова? Ну, во-первых, Суслов, несмотря на болезни, ещё сохранял неплохую физическую форму. И, в отличие от Косыгина, не собирался без борьбы сдаваться. Во-вторых, Суслова знал и определенно уважал весь мир, чего не скажешь о Черненко. Ему нужно было время, чтобы Запад поверил в него и согласился вести с ним дела. И третье. Черненко не так ещё силён был в вопросах народного хозяйства, как Суслов.
Экономика же трещала у нас по всем швам. Больше оттягивать принятие принципиальных решений было нельзя. Осенью 1981 года сильно встревожился даже Брежнев, который сам был близок к коме. Он ведь ещё не окончательно ослеп. Генсек и без докладов аппаратчиков видел, к чему привели интриги западных партнёров, волнения в Польше, летняя засуха и нерасторопность наших министерств и ведомств. В стране образовался дефицит топлива. Возникла угроза перебоев с электричеством. Поэтому генсек скрепя сердце вынужден был пойти на существенное повышение цен на многие товары, в том числе первой необходимости. Одновременно он дал команду сократить объём строительно-ремонтных работ. Однако это мало что дало.