Нет у меня доверия, на основе ряда фактов, к зав. Особым Сектором обкома, также долголетнему сотруднику Евдокимова. Этого я уберу пока что на другую работу.
Но в отношении Магничкина нужно тщательно посмотреть, и здесь, по-моему, без Вашей помощи не обойтись, так как разоблачение этого человека не может не отразиться на положении дел в обкоме и в партийной организации. Понадобится авторитетная поддержка ЦК ВКП(б).
Мне сейчас приходится трудновато, так как вынужден по ряду вопросов иметь тайны от первого секретаря и очень настороженно относиться к людям, на которых он, к сожалению, вполне полагается. Факты говорят за то, что мы очень неудачно подбираем работников, и я не сомневаюсь, что нам их подсовывают, пользуясь, в частности, тем, что второй и третий секретари и зав. ОРПО обкома – новые люди»[52].
Что из этого сообщения следует? Во-первых, подтверждается, что Двинский, а значит, и Суслов были осенью 1937 года направлены на Дон прежде всего с целью вникнуть в реальное положение дел в регионе и подготовить почву для смены Евдокимова. Второе. Двинский изначально не доверял Евдокимову и многие свои действия даже не считал нужным согласовывать с первым секретарём обкома. И третье. Ростову следовало ждать очень скоро новую кадровую революцию.
Так оно и случилось. Уже на следующий день после получения от Двинского сообщения, 3 мая 1938 года, Политбюро постановило вызвать Евдокимова в Москву и дать ему новую должность – заместителя наркома водного транспорта, что означало для него существенное понижение. Двинский был рекомендован и утверждён и.о. первого секретаря Ростовского обкома.
Казалось бы, всё – узел развязан, Москва сразу отозвала третьего секретаря обкома Дмитрия Крупина, которого уже ждало место управляющего делами ЦК ВКП(б). Однако Двинский считал, что успокаиваться рано, и 16 мая 1938 года доложил Сталину: «Допускать неукомплектованность аппаратов нельзя. В Ростовской области, вследствие косности в этом отношении, дело до сих по обстоит слабо. Проводим работу по выдвижению новых людей взамен обанкротившихся»[53].
Уже 17 мая Политбюро утвердило новым вторым секретарём Ростовского обкома (взамен ставшего первым секретарём Двинского) Г. Громова, который до этого работал ответственным организатором в отделе Маленкова в Москве, а третьим (взамен вернувшегося в столицу Крупина) – М. Суслова.
Маленькая подробность. Вообще-то проект постановления Политбюро по новым второму и третьему секретарям Ростовского обкома был подготовлен ещё 13 мая 1938 года. Его завизировали Г. Маленков и А. Жданов. А потом кто-то от руки вписал: «Тов. Двинский согласен»[54]. Косвенно это указывает на то, что инициатива в части назначений исходила не от Двинского, а от Москвы, точнее – от Маленкова. Похоже, Маленков тоже хотел контролировать Дон, а заодно и Двинского, поэтому и протолкнул во вторые секретари обкома своего человека – Громова.
В новом качестве Суслов продолжил заниматься в регионе кадровой политикой. 8 июня 1938 года он на областной партийной конференции доложил: «В 1937 году в Ростовской области было исключено из партии две с половиной тысячи коммунистов. В большинстве случаев, как это теперь совершенно ясно, эти исключения проводились неоправданно, по карьеристским соображениям, в целях перестраховки.
Бывшее руководство обкома оставило себе в наследство две тысячи неразобранных апелляций. Каждый день сотни людей «осаждали» обком партии. Работать было трудно, особенно первые месяцы. Три четверти рабочего времени отнимали вопросы, связанные с разбором апелляций»[55].
Плохо в регионе обстояли дела и с приёмом в партию. По сути, в 1937 году никакого партийного пополнения не состоялось. Всё изменилось в конце года. За последние семь месяцев, сообщил Суслов, на Дону в партию приняли более трёх тысяч человек, в том числе почти тысячу из числа колхозников, служащих и интеллигенции.
Коснулись перемены и руководителей районного звена. С ноября 1937 по июль 1938 года аппарат Суслова выдвинул на посты первых секретарей горкомов и райкомов 55 человек и 52 – на должности вторых секретарей.
Значило ли это, что Суслов, когда работал в Ростове, окончательно покончил на Дону с репрессиями и помог всем безвинно осуждённым? Нет. Ангелом он не был, да и не всё было в его власти. Одной рукой он миловал, а другой казнил. Историк Рой Медведев, изучивший подшивки ростовской областной газеты «Молот» за 1938 год, нашёл не одну и не две заметки об экзекуциях, которым Суслов необоснованно подвергал десятки жителей Дона. А скольких людей он выгнал из партии за сокрытие информации о происхождении родственников и за недоносительство… Весельницкий прямо утверждал, что Суслов был причастен к продолжению репрессий на «Ростсельмаше».
И все же Суслов от незаконных репрессий немало людей спас. В архиве сохранилось письмо члена партии с 1920 года Ивана Сотникова. Осенью 1962 года он признался Суслову: «Я и семья моя – помним и никогда не забудем, как Вы, будучи заведующим оргинструкторским отделом Ростовского обкома КПСС, в 1938 году, пресекли попытки Ленинского РО МВД арестовать меня как врага народа. Я работал тогда начальником политотдела совхоза «Донсвиновод»[56].
Кому-то Суслов помог и с выдвижением. В частности, он был причастен к переводу в Москву на повышение Владимира Геращенко – отца будущего главного банкира страны. Тот попал на Дон осенью 1937 года из Ленинграда по приглашению на должность заместителя директора финансово-экономического института. Но почти сразу по прибытии в Ростов у директора института арестовали брата, и Геращенко тут же получил повышение. Потом его приняли в партию (он представил пять характеристик, две из них от людей с партстажем свыше десяти лет). А через год, осенью 1938 года, он получил приглашение в Москву в Госбанк. Геращенко отказался. «Только он вернулся домой, – рассказывал о своём отце В. Геращенко-младший, – вызывает его М.А. Суслов, тогда секретарь Ростовского обкома партии, и объясняет, какая важная задача была перед ним поставлена в Москве, и негоже от неё молодому коммунисту отказываться».
Как утверждал Геращенко-младший, Суслов в беседе с отцом попенял, что тоже готовил себя к другому, а партия распорядилась иначе: «Я вот тоже учился в Московском институте народного хозяйства, в Экономическом институте красной профессуры, хотел преподавать, а видите, где я!»
Крыть Геращенко-старшему было нечем, и вскоре он перебрался в Москву, возглавив в Госбанке управление валютных операций.
Летом 1938 года началась кампания по выборам в Верховный совет РСФСР. От Дона должны были пройти больше десяти кандидатов. Часть мест предназначалась местным кадрам. Суслов проходил не как заезжий москвич, а уже как ростовчанин. Он баллотировался по Мечетинскому избирательному округу.
Выступая перед избирателями, Суслов поклялся добить врагов: «Вместе с вами я буду ещё беспощаднее громить шпионов, диверсантов и вредителей, чтобы наш народ спокойно жил, свободно трудился и весело отдыхал»[57].
Несколько полагавшихся Дону мандатов Центр распорядился отдать москвичам, в частности наркому пищевой промышленности СССР Анастасу Микояну и жене главы советского правительства Полине Жемчужиной.
По неписаным правилам Микоян и Жемчужина накануне выборов приехали для встречи с избирателями на Дон. Суслову по должности вменили встречи, сопровождение и проводы московских гостей. Но он понимал, что одним протоколом не обойтись.
В московских эмиссарах Суслов увидел важных контролёров, которым предстояло в том числе оценить эффективность работы первых лиц ростовской власти. Другими словами, от столичных гостей во многом зависело и его личное будущее.
Суслов очень беспокоился. Он вроде неплохо знал Жемчужину, с которой вместе учились на Пречистенском рабфаке. Но ему было неведомо, какими инструкциями Москва снабдила его бывшую сокурсницу. И главное – сохранила ли Жемчужина благосклонность к нему? Ещё больше загадок таил Микоян. Тут следовало учитывать, что он в своё время руководил Северным Кавказом и прекрасно знал особенности региона. Скрыть что-либо от него было сложно.
Суслов волновался зря. Жемчужиной было приятно спустя годы встретиться и пообщаться со своим сокурсником. Микоян тоже особых претензий к нему не имел.
Однако не унимался Двинский. Он считал, что на Дону ещё остались скрытые враги, которых следовало выявить и добить. 2 августа 1938 года он сообщил Сталину и Ежову, что появились вопросы к отозванному в Москву начальнику управления НКВД по Ростовской области Герману Лупелину, появились показания на бывшего секретаря Ростовского горкома партии Алексея Васильева и компромат на председателя облисполкома Петра Муравьёва. Москва в ответ прислала в Ростов нового чекиста – Дмитрия Гречухина. Но тут зашаталось кресло под Ежовым. «В Ростове, – доложил Двинский 29 ноября 1938 года Сталину, – носятся слухи, что Евдокимов оказался врагом. Если это так, то по Ростовской области в отношении ряда людей надо будет сделать соответствующие выводы»[58].
Двинский выразил сомнения, в частности, по поводу Муравьёва и нового главного чекиста области Гречухина. Оргвыводы последовали незамедлительно: 3 декабря Политбюро отозвало в Центр Муравьёва, а 4 декабря Гречухина заменило на Абакумова, который в войну возглавит СМЕРШ. Дальше Сталин решил укрепить комсомольский аппарат и вернул в столицу Громова (он стал одним из секретарей ЦК ВЛКСМ). И уже 20 декабря 1938 года Политбюро опросом утвердило Суслова вторым секретарём Ростовского обкома[59]. Правда, в новом качестве Суслов пробыл всего полтора месяца. Он вскоре возглавит соседний регион – Орджоникидзевский (Ставропольский) край.