Немцы вошли в Пятигорск 9 августа. К этому времени Суслов уже выдвинулся в спешном порядке в сторону Кизляра. Позже некоторые люди поставили ему в вину оставление на съедение фашистам нескольких тысяч находившихся на Кавказских Минеральных Водах на лечении раненых бойцов.
Важная деталь. Когда Москва наладила с покинувшим Ворошиловск Сусловым связь, она дала указание любыми путями доставить первого секретаря крайкома в Кремль. Там его в одной из приёмных увидел 30‐летний заведующий одним из отделов Агитпропа ЦК Константин Кузаков, который, по слухам, являлся внебрачным сыном Сталина. Как вспоминал партчиновник, Суслов сидел белый, как стена, готовый к самому худшему. Но в центральном партаппарате его обвинили не в сдаче краевого центра фашистам, а в том, что в тот день, когда немцы без боя вошли в Ворошиловск, в городе вышла газета с утверждениями, что враг никогда в Ворошиловск не войдёт, и немцы использовали этот номер газеты в своей пропаганде, утверждая, что власть большевиков всегда умела только врать. Как вспоминал Кузаков, Суслов попытался всю вину за сдачу Ворошиловска возложить на карачаевцев, обвинив тех в предательстве. Но были ли в верхах удовлетворены этим объяснением? И ничего ли Кузаков за давностью лет не перепутал?
Немецкие войска в Пятигорске. [Из открытых источников]
Что известно точно? 14 сентября 1942 года Суслов направил секретарю ЦК ВКП(б) Андрееву подробный – на десяти машинописных страницах – доклад «О проведённых мерах по Орджоникидзевскому краю в связи со сложившейся военной обстановкой». Обратим внимание, что документ был послан не Сталину и не члену ГКО Маленкову, а Андрееву. Случайно это или нет? И вообще, этот доклад Суслов сочинил по собственной инициативе или по чьему-то требованию? Почему это так важно, будет понятно чуть позже.
Суслов свой доклад начал с перечисления неудач Красной армии на бывшем Южном фронте. Он напомнил, как стремительно немцы захватывали наши города: Ростов-на-Дону, Ворошиловск, Невинномысск, Пятигорск… «Немцы, – подчёркивал Суслова, – не встретили сопротивления со стороны Красной Армии»[71].
Суслов констатировал, что наши части «в беспорядке бежали всё дальше, за Терек, дезорганизовали оборону…».
Стоп. Вот ради чего Суслов столь подробно остановился на неудачах нашей армии летом 1942 года. Ему важно было подчеркнуть, что отступление наших войск привело к дезорганизации обороны и последующему захвату немцами значительной части территории Орджоникидзевского края. Вывод напрашивался сам собой: это не крайком партии допустил сдачу Ворошиловска, а армия, а значит, и спрос должен быть не столько с первого секретаря крайкома, сколько с генералов.
Суслов отметил, что гарнизон Ворошиловска состоял всего из 800 бойцов воинских частей и из одного истребительного батальона, который был вооружён лишь винтовками. Он напомнил, что просил помощи у командующего фронтом маршала Будённого. «А присланный тов. Будённым для руководства обороной гор. Ворошиловска генерал Сергеев, – продолжал Суслов, – оказался крайне пассивным и неинициативным руководителем, неспособным возглавить порученное ему дело». Плохо проявили себя, по мнению Суслова, и правоохранители. «Органы НКВД и милиция края, – сообщил он, – в самый решающий момент были обескровлены». Вину за это он возлагал прежде всего на прибывшего из Москвы заместителя наркома внутренних дел Богдана Кобулова:
«Некоторые элементы из НКВД и милиция края, боявшиеся трудностей работы в условиях постоянной угрозы внезапного появления противника, столь ревностно выполняли приказания тов. Кобулова, что крайком партии часто узнавал о выезде работников КНВД и милиции за р. Терек лишь на другой и на третий день. Крайком партии, и в первую очередь я, как первый секретарь крайкома, допустил ту большую ошибку, что не опротестовал вредных действий тов. Кобулова перед ЦК ВКП(б). Ликвидация УНКВД края и милиции, которую по существу провёл тов. Кобулов, в известной мере лишила крайком партии реальной силы для борьбы с бандитскими группками и несоветскими экстремистами в колхозах, МТС и совхозах, всё чаще и чаще дававших о себе знать, в особенности в восточных районах края и срывавших проведение эвакуации, в особенности скота»[72].
Понимал ли Суслов на кого замахивался? Ведь Кобулов входил в ближнее окружение самого Берии, а значит, не просто ссора с влиятельным энкавэдешником, а, по сути, донос на него мог обернуться для Суслова арестом. Первого секретаря крайкома запросто можно было бы обвинить в пораженческих настроениях, а то измене и приговорить к вышке. На что же рассчитывал Суслов? Одно из двух. Или обстоятельства так припёрли его к стенке, что уже не было другого выхода, кроме как всё взвалить на армию и НКВД – лишь бы самому уцелеть. Или же изначально делался расчёт на заступничество Андреева.
Война войной, но никто не отменял подковёрной борьбы за власть и интриги. Берия вёл свою очень сложную игру. Ему важно было укрепить свои позиции, показать, что он – главный начальник над всеми спецслужбами, и выбить опору из-под руководителей не подчинявшейся ему партийной разведки, в частности из-под Андреева. Андреев же в свою очередь не собирался упускать Берию и НКВД из-под своего негласного надзора.
Как бы там ни было, содержание доклада Суслова стало известно Берии. Он затребовал от своего заместителя объяснений. А Кобулов доложил, что ответственность за случившееся в Орджоникидзевском крае должны были нести не чекисты или милиция, а прежде всего руководство крайкома партии. Он рассказал своему боссу, что увидел, когда по его приказу прилетел на Кавказ, и утверждал, что конец панике положили только руководимые им сотрудники НКВД, но не местные партработники и никак не Суслов:
«Первое, что бросилось на месте в глаза, – это – паническое бегство некоторой части населения Орджоникидзевского края, причём никто из партийно-советского актива края не сопровождал это население и эвакуированный скот. Всё было оставлено на произвол судьбы. В результате никто из эвакуированных не знал, куда они идут, кто обязан был проявить хотя бы минимальную заботу о женщинах и детях, составлявших большинство эвакуированных. <…> Руководство Орджоникидзевского края, в том числе секретарь крайкома тов. СУСЛОВ, находились где-то в районе Кизляра, причём никто не мог знать точного местонахождения тов. СУСЛОВА, которого я тщетно пытался разыскать в течение 4–5 дней. В результате в течение первых же 3–4 дней, путём применения в ряде случаев чрезвычайных мер, порядок был восстановлен, без участия тов. СУСЛОВА.
Видимо, тов. СУСЛОВ решил вину за своё паническое бегство и срыв эвакуации хозяйства края взвалить на НКВД»[73].
Что обычно после таких записок высокопоставленных аппаратчиков из спецслужб следовало? Как минимум – аресты. Ведь Кобулов бросал Суслову очень серьёзные обвинения. Но его никто не тронул. Как никто не тронул и Кобулова. Почему? Не исключено, что вмешалась большая политика. Возможно, Андреев и Берия в какой-то момент предпочли негласно заключить пакт о перемирии. И все остались при своих. Но надолго ли? Ясно ведь было, что никто ничего потом не позабудет и месть с той или иной стороны обязательно рано или поздно последует.
Подведём предварительные итоги. Так всё-таки где же пропадал Суслов после вхождения немцев в Ворошиловск? И куда он потом исчез?
Сам Суслов утверждал, что «в тяжёлое для края время Краевой комитет ВКП(б) стремился находиться в решающих пунктах. Из гор. Ворошиловска бюро крайкома выехало 3 августа за час до вступления в город частей немецкой армии. При таких же обстоятельствах крайком ВКП(б) 9 августа выехал из гор. Пятигорска»[74].
Из Пятигорска партработники разъехались в разные стороны. Основная часть аппарата крайкома вскоре осела в Дагестане, в Хасавюрте. Ещё одна группа добралась до Махачкалы. А руководство? Читаем доклад Суслова от 14 сентября 1942 года: «Секретарь крайкома ВКП(б) тов. Суслов и председатель исполкома крайсовета тов. Шадрин всё время продолжают оставаться в гор. Кизляре».
Из Кизляра Суслов пытался координировать действия партизан в горах Карачая и Черкесии и в степях Ставрополья. Он создал краевой штаб партизанского движения, назначив своими заместителями секретарей Орджоникидзевского крайкома партии Владимира Воронцова и Михаила Золотухина. Но что мог этот штаб? Первое время он существовал в основном на бумаге. Связь со многими партизанскими отрядами и группами отсутствовала. Не было и должной координации их действий.
Позже целый ряд военных специалистов утверждал, что начальство какое-то время руководило партизанским движением неумело. Так, Иконхалкско-Кувинский отряд был очень скоро разгромлен во многом из-за амбиций секретаря Карачаевского обкома М. Романчука и командира отряда А. Кислякова. Другой секретарь Карачаевского обкома, Г. Воробьёв, не мог найти общий язык с эмиссаром Суслова Иваном Храмковым. Для Романчука и Воробьёва всё закончилось плачевно. Они оба погибли, не сумев организовать должного сопротивления немцам.
Суслов и сам потом признался, что некоторые партизанские отряды оказались, мягко говоря, не на высоте, «проявили неустойчивость, поддались панике, ушли от своих баз, переправившись на южный берег Терека, где были разоружены частями Красной армии и распущены».
Вскоре из докладов Суслова в Центр выяснилось, что партийные органы так и не сумели вовремя создать партизанские отряды в Пятигорске, Минводах, Ессентуках и в некоторых других курортных районах. Не всё в порядке оказалось и с теми отрядами, что наспех были сколочены в Зеленчуке и Черкесске. Командир одного из них – С. Лосев – поступил, по словам секретаря крайкома партии Ивана Храмкова, как шкурник, спасая свою жизнь. Другой – Пчентлешев – бежал от своих бойцов за перевал. Да что говорить о командирах районного уровня! А какой пример показал тот же Храмков?! При первой возможности он самовольно выехал за Каспий якобы проследить за обустройством семей эвакуированных партработников, да так и остался в безопасном месте до конца немецкой оккупации.