Теперь о составе Бюро ЦК по Прибалтийским республикам. Они везде включали по пять человек. Кроме назначенного Москвой председателя, туда входили по должности первые секретари ЦК компартий союзных республик, председатели республиканских совнаркомов, уполномоченные наркоматов внутренних дел и госбезопасности по региону. Ещё один человек – не из местных, а только из московских назначенцев – выполнял обязанности заместителя председателя бюро. Для Латвии было сделано исключение. Там в состав бюро был включён командующий новым Прибалтийским военным округом.
Персонально бюро по Литве выглядело так. Председатель – Михаил Суслов, заместитель – Фёдор Ковалёв, члены – Антанас Снечкус (первый секретарь республиканского ЦК), Мечиславас Гедвилас (председатель совнаркома Литвы) и Иван Ткаченко (уполномоченный наркоматов внутренних дел и госбезопасности).
В этом составе Суслов не имел ни одного человека, который был бы ему лично предан. Ковалёв? Его Суслов абсолютно не знал. Ему эту кандидатуру навязали люди Маленкова.
Когда-то Ковалёв директорствовал на одном из столичных заводов, а потом председательствовал в Свердловском райисполкоме Москвы. Летом 1938 года он стал первым заместителем председателя совнаркома Узбекистана, но весной 1940 года его вновь вернули в столицу и назначили заместителем наркома торговли СССР. Вся надежда у Суслова была на то, что Ковалёв, неплохо разбиравшийся в хозяйственных вопросах, взвалит на себя проблемы промышленного и транспортного развития Литвы. Но, повторю, стопроцентно председатель нового бюро в своём заместителе, в его организаторских способностях и экономическом таланте уверен не был. Кстати, позже выяснилось, что Ковалёв оказался нечист на руку и позволил своим ближайшим родственникам заниматься спекуляцией.
Посмотрим на других членов бюро по Литве. Вот Иван Ткаченко. Мог ли Суслов в Вильнюсе опереться на него? В отличие от Ковалёва, этого-то кадра он знал как облупленного. Они ведь успели вместе, правда, очень недолго, поработать на юге. Ткаченко возглавлял в Ставрополе управление НКВД. Отношения у них тогда не сложились, и шло это от Берии. Тот не забыл обвинений, которые Суслов бросил в адрес спецслужб и милиции осенью 1942 года. В Ставрополе Ткаченко по заданию Берии отслеживал каждый шаг Суслова и обо всех промахах первого секретаря крайкома немедленно телеграфировал в Центр. Наместнику Москвы в Литве был ясно, что Ткаченко тем же самым станет заниматься и в Вильнюсе. Кстати, одновременно с Ткаченко Берия направил в Литву и наркома внутренних дел республики. Им стал Никита Клёнов, который тоже раньше какое-то время служил в Ставрополе и имел зуб на Суслова.
А что Снечкус и Гедвилас? В какой мере Суслов мог положиться на них? А ни в какой. Когда Суслов только заявился в Вильнюс, Снечкус сразу поинтересовался у московского эмиссара, не означал ли его приезд, что отныне руководящую роль в республике будут играть исключительно русские товарищи.
В записке по итогам поездки в Вильнюс московские партийные кадровики отмечали, что в Литве существовало негласное распоряжение Снечкуса ограничивать приём на руководящую работу русских, украинцев и поляков. И естественно, Снечкус опасался, что Суслов не просто прекратит подобную практику, но станет отдавать приоритет русским кадрам. Из-за этого в отношениях Снечкуса и Суслова сразу возникла напряжённость. «Взаимодействие между Бюро ЦК ВКП(б) и руководством ЦК КП(б) и СНК Литвы, – признал потом Суслов, – в первый период были довольно холодными. Создание Бюро ЦК ВКП(б) по Литве и наш приезд были встречены т.т. Снечкусом и Гедвиласом несколько растерянно, болезненно и с опасливостью, как бы литовское руководство не было оттеснено на задний план»[97].
Удостоверение М.А. Суслова. [РГАНИ]
Отчасти Снечкус оказался прав. При формировании своего аппарата Суслов действительно сделал ставку на людей из Москвы и глубинных районов России. Центр разрешил ему пригласить в Вильнюс Сухинина, Тетерева, Потапова, Писарева и ещё нескольких человек. Каждый из новых назначенцев получил свой участок работы. В частности, Потапов сосредоточился на решении проблем строительства, в ведение Писарева отошли вопросы сельского хозяйства (он потом даже стал первым заместителем председателя правительства Литвы). Позже Суслов попросил направить в республику ещё десять человек и создать из них отдельную группу в оргинструкторском отделе ЦК Компартии Литвы.
Итак, в Вильнюс Суслов прибыл в середине ноября 1944 года. Картина была удручающей. Фёдор Ковалёв докладывал Суслову 19 января 1945 года:
«При отступлении из города Вильнюс немецкие варвары нанесли большой ущерб жилищно-коммунальному хозяйству города. Взорванными оказались городская электростанция мощностью 8500 киловатт, городская водонасосная станция, городские мосты через р. Вилию, баня и др. предприятия.
После ухода немцев город остался без воды и электроэнергии.
Центральный Комитет КП(б) Литвы и Совет Народных Комиссаров Литвы с первых дней после освобождения Вильнюса приступили к восстановлению разрушенных коммунальных предприятий, однако это восстановление шло крайне медленно и город продолжал оставаться без воды и электроэнергии.
Доклад М.А. Суслова И.В. Сталину критическом положении в Вильнюсе. 1945 г. [РГАСПИ]
В ноябре и начале декабря работал с перебоями электропоезд, который давал городу до 600 кВт электроэнергии. Получаемая электроэнергия расходовалась не совсем правильно, так как расходовалась, главным образом, на осветительные цели. В первых числах декабря электропоезд прекратил работу вследствие отсутствия топлива (угля), после чего город вновь оказался без электроэнергии»[98].
В другом документе отмечалось ужасное санитарное состояние республики. «Даже прифронтовые города нашей республики более чистые, – признал на одном из совещаний Суслов, – даже Тильзит, где нет населения, где военный комендант всем распоряжается, даже этот город выглядит лучше, выглядит чище, чем Вильнюс»[99].
На разруху и антисанитарию накладывались явный и скрытый саботаж населения и разгул бандитизма. Только в лесах Литвы находились до четырёх тысяч вооружённых бывших карателей и примерно пятьсот прошедших подготовку в немецких разведшколах агентов-диверсантов.
Суслов докладывал в Москву:
«Приступая к работе, Бюро ЦК ВКП(б) по Литве встретилось с весьма сложной обстановкой. В республике в чрезвычайно широких размерах имели место бандитизм, террор буржуазно-националистических и кулацких элементов против партийно-советского актива и саботаж в проведении важнейших мероприятий советской власти: земельной реформы, заготовок сельскохозяйственных продуктов, лесозаготовок и др. Имели место массовые уклонения военнообязанных от призыва в Красную Армию. Столица республики г. Вильнюс не имела железнодорожного пассажирского сообщения с городами и уездами республики, телефонная и телеграфная связь осуществлялась лишь с 3–4 уездами, в городе совершенно не было электроэнергии и воды, допускались систематические перебои в снабжении населения хлебом»[100].
Работа Суслова в Литве началась с конфуза. Кое-кто из местных аппаратчиков попытался замарать московского эмиссара и пристегнуть к мародёрам. «Когда Суслов прибыл в Литву, – рассказывал в одном из интервью Григорию Койфману ветеран госбезопасности Нахман Душанский, – то его поселили в пустой квартире в Вильнюсе, но всю люкс-мебель туда завезли «трофейную», из Калининграда (Кёнигсберга), и занималось этой перевозкой хозуправление при ЦК ЛССР. Кто-то донёс прямо в Москву, что Суслов занимается «мародёрством», его карьера висела на волоске, и Сталин приказал собрать всех членов бюро ЦК республики на заседание, на которое он должен был лично позвонить из Москвы. Так и сделали, и когда Сталин позвонил, то Снечкус ему сказал: «Товарищ Сталин, мы с вами хорошо знаем, что такое спать на холодных тюремных камнях, так что, я не могу своего товарища по партии поселить в хороших условиях? Вся мебель была взята в брошенных пустых домах, Суслов здесь ни при чем, наказывайте меня», и Сталин в ответ рассмеялся. Снечкус очень хорошо ориентировался в обстановке в республике, в местных реалиях, в тонкостях психологии литовского народа, и Суслов ему в работе не мешал»[101].
Одним из приоритетов для Суслова в Литве стало село. Быстро вникнуть в особенности местных условий ему помог Василий Писарев. 27 декабря 1944 года он представил шефу подробную справку о проблемах литовской деревни. «Все крестьянские земли в Литве, – отметил Писарев, – разбиты на хутора. Хуторская система землепользования весьма прочно вошла в крестьянский быт литовцев. <…> По данным Наркомзема в 1942 году в Литве имелось 398 837 хозяйств, которым принадлежало 4 736 177 гектаров земли. Следовательно, в среднем на одно хозяйство приходилось 11,9 гектаров земли»[102].
Отсюда понятно, какое значение для литовцев имела земля. До 1940 года и при немцах свыше ста тысяч сельских хозяйств находились в прямой зависимости от зажиточных крестьян, не имея даже лошадей. Но во время наступления Красной армии значительная часть крупных землевладельцев предпочла сбежать на Запад, забрав с собой машины, скот и семьи.
После восстановления советского режима крестьянам пообещали передать изъятую у вчерашних кулаков землю. Но, как доложил Суслову Писарев, процесс этот неоправданно затянулся, а в некоторых районах и вовсе всячески торпедировался.
Всё осложнялось ещё и тем, что Наркомат земледелия Литвы не считал нужным вникать в проблемы крестьянских хозяйств и оказывать им какую-либо помощь. Чиновники были уверены, что это не входило в зону их ответственности. Они занимались лишь совхозами. Это было неправильно, о чем 7 января 1945 года М. Суслов, А. Снечкус и М. Гедвилас доложили Молотову