итет для вождя имела разработка новой программы партии.
На вечернем совещании 15 июля 1947 года Сталин дал новые установки по будущей программе. Их потом зафиксировал в своей записной книжке один из участников того совещания – Суслов. В его изложении указания Сталина выглядели так: «Программа должна состоять из двух основных частей: а) из общей части, где должны быть даны, во-первых, оценка победы Октябрьской Социалистической Революции с точки зрения исторического развития человечества, во-вторых, – анализ нынешней международной обстановки, в-третьих, итоги достижений советского общества к настоящему времени по всем линиям, и б) практически-политической части, где должны быть сформулированы основные задачи партии с точки зрения развития советского общества к коммунизму в разрезе 20–30 лет»[148].
При этом Сталин сказал, что готов рассмотреть и другие схемы. А разработать новую программу будет уже новая комиссия. В неё вошли председатель Госплана Николай Вознесенский, секретарь ЦК ВКП(б) Михаил Суслов, начальник Агитпропа Георгий Александров, председатель президиума Верховного совета Карело-Финской АССР Отто Куусинен, философы Марк Митин и Павел Юдин, директор Института экономики Константин Островитянов, редактор журнала «Новое время» экономист Лев Леонтьев, первый заместитель начальника Агитпропа Пётр Федосеев и новый секретарь ЦК Компартии Белоруссии по пропаганде Михаил Иовчук[149]. Возглавил эту комиссию Андрей Жданов, а не Алексей Кузнецов.
Следует обратить внимание на то, в каком порядке перечислены фамилии членов новой программной комиссии. Сначала шёл Жданов, и это было естественно, ибо он в Политбюро курировал данный вопрос. Вторым – Вознесенский, которого Сталин в тот момент видел как одного из возможных преемников на посту главы правительства. Третьим был указан Суслов, что косвенно подчёркивало новое высокое положение этого человека в системе партийной и государственной власти.
Ещё одна деталь. Посмотрите, кто стоял на пятом месте. Отто Куусинен. А какой официальный пост он занимал? Всего лишь руководителя представительного органа власти одной из республик. Таких руководителей у нас было почти два десятка, и никто из них особых прав не имел. Все они играли в жизни своих регионов номинальную роль. А для Куусинена было сделано исключение. Почему? Не следует ли отсюда то, что Куусинен, ушедший вроде бы в тень, продолжал оставаться на политической сцене очень важным игроком?
Прощаясь поздно вечером 15 июля с тремя секретарями ЦК, Сталин сказал, что через две недели будет ждать первый доклад комиссии по новой программе.
Первое заседание программной комиссии состоялось, судя по записям Суслова, 18 июля. Митин и Юдин предложили всю дальнейшую работу строить на основе их довоенного проекта. Большинство с этим не согласилось, многие выступили и против довоенного проекта Мануильского.
В итоге Жданов решил создать четыре рабочие группы. В первую вошли Александров, Федосеев и Островитянов, во вторую – Митин и Юдин, в третью – Поспелов, Шепилов и Иовчук, в четвёртую – Куусинен и сотрудник журнала «Новое время» Леонтьев. Каждой из групп было поручено за десять дней составить и обосновать тезисы нового варианта партийной программы.
Нагрузив рабочие группы срочными заданиями, Жданов вместе с Кузнецовым и Сусловым вернулся к другому очень важному для Сталина вопросу – созданию нового Устава ВКП(б). Очередную записку они внесли в Кремль 21 июля. Но тут вождь решил перераспределить между секретарями ЦК обязанности. Всю ответственность за предварительную разработку проекта устава он возложил уже не на Жданова, а на Кузнецова, а Жданову поручил последующее обсуждение и редактирование предложенных Кузнецовым основных положений проекта. В реальности, вся черновая работа в этом направлении легла на плечи Суслова и Пегова и на соответствующий сектор управления ЦК по проверке парторганов.
Кто конкретно в партаппарате стал работать над новым уставом, до сих пор выяснить не удалось. Но в середине десятых годов после рассекречивания в РГАНИ 22‐й описи фонда Политбюро стало известно, что именно произошло с подготовленными четырьмя рабочими группами тезисами новой программы партии. Жданов все эти материалы 29 июля направил Сталину, Берии, Маленкову и Вознесенскому, а также Суслову. Но члены Политбюро пришли к выводу, что сначала все проекты следовало обсудить программной комиссии.
Первое обсуждение состоялось под председательством Жданова 8 августа 1947 года. Участники совещания пришли к общему выводу, что все проекты получились пока сыроватыми. Скажем, Юдин считал, что ни одни проект не говорил о том, как можно было обеспечить переход страны к коммунизму. В проекте Александрова говорилось, что страна уже через 5—10 лет будет в состоянии удовлетворить потребности советского населения в хлебе, мясе и молоке. Но это было чистой маниловщиной. А Поспелов утверждал другое – что очень скоро нам удастся ликвидировать разрыв между умственным и физическим трудом. И это также было нереально.
Много споров на комиссии возникло и по теоретическим вопросам. Александров считал, что в новой программе следовало обязательно показать те трудности, которые преодолел советский народ после Октябрьской революции. Он вообще полагал, что всю новую программу надо писать под углом зрения противоборства двух миров: социалистического и капиталистического.
В проекте Митина не нашли вопроса о формах собственности. Митин в ответ огрызался. По его мнению, все четыре проекта, с одной стороны, страдали излишней академичностью, а с другой – ни в одном ничего не говорилось о переходной стадии в развитии социализма.
Обмен колкостями продолжался и на следующем заседании комиссии Жданова, которое состоялось 12 августа.
Третье заседание прошло уже 15 августа. На нём Жданов сообщил о мнении Политбюро. «Ни один проект не приняли, – записал Суслов его слова. – <…> Проект надо разработать новый с учётом дискуссии. Работать совместно над одним проектом»[150].
Судя по всему, Жданов сделал тогда ставку на Шепилова. Именно ему было поручено возглавить группу по подготовке нового варианта программы. В архиве сохранилась его записка Вознесенскому, где сообщалось, что группа в составе Федосеева, Митина, Леонтьева и Шепилова подготовила последнюю редакцию проекта новой партийной программы[151]. Но и этой редакции хода не было дано. Почему?
Историк Владимир Кузнечевский в книге «Ленинградское дело: советские против русских» утверждал, что Сталина очень возмутило прожектёрство разработчиков программы. В одном из проектов утверждалось, что партия могла построить в нашей стране коммунизм в течение 25–30 лет, то есть к 1980 году. Но вождь в такие перспективы не верил. Сомнения у него вызвали и тезисы разработчиков о всенародных голосованиях и о правах местных советов.
Однако, думается, более всего Сталина насторожили исходившие от Жданова тезисы о месте и роли в Советском Союзе русского народа. Некоторые политики и историки сейчас утверждают, что Сталин после войны вновь начал гнобить русский народ, делая ставку на интернационализм. Но это – полная чушь. Скорее всего, Сталина тревожило другое. Он боялся, что развёртывание темы русского народа оттолкнет другие народы и в итоге приведет советскую империю к краху. Не поэтому ли вождь стал культивировать другое понятие: советский народ?
Возможно, Жданов многие эти нюансы не учитывал и в чём-то проявлял близорукость. Кстати, Сталин после заседания Политбюро распорядился все внесённые Ждановым материалы по разработке новой программы поместить в его личный архив и больше никому не выдавать. Не тогда ли ускорился процесс по удалению Жданова от руководства партией, который какое-то время сопровождался поисками новых кандидатов на роль второго человека?
Не устроил Сталина и проект нового устава. Его разработчики под давлением Жданова сделали акцент на усиление в противовес государственным органам власти роли партии. А вождь подумывал как раз о другом: о передаче большей части полномочий правительству.
Заморозка дальнейшей работы над новым уставом не отменила другой проблемы – регулирования приёма в партию. Дело в том, что с 1940 по 1947 год ее численность увеличилась в полтора раза. Рост партийных рядов, наверное, был вполне оправдан в войну. Кстати, Москва тогда не случайно отказалась от многих формальностей. От вступавших требовали рекомендации членов партии лишь с годичным партийным стажем. Делались и другие поблажки.
А что произошло после войны? Только за два года в партию приняли почти миллион человек. А какой от этого толк? В сводках с мест сообщалось, что во многих регионах партбилеты стали выдавать кому попало.
Уже после утверждения Суслова секретарём ЦК и начальником управления по проверке парторганов функционеры довели до него примечательную истории: «В Свердловской областной парторганизации секретарь парторганизации цеха № 145 завода № 50 т. Зубарев сам рассказывал: «Я долго уговаривал рабочего т. Артёмова вступить в партию. Наконец, он согласился, но при условии, если ему дадут квартиру»[152].
В Курганской области пошли ещё дальше. В МГБ по Юргамышскому району база для роста парторганизации оказалась исчерпана, и тогда там решили срочно организовать приём в партию вторых членов семьи чекистов.
Проанализировав полученные из регионов отчёты, Суслов 25 июля 1947 года подготовил большую – на восьми страницах – справку «О приёме в ВКП(б)». А спустя месяц этот вопрос был вынесен на обсуждение оргбюро ЦК.
Выступая 27 августа 1947 года на оргбюро ЦК, Суслов отметил:
«…меры, которые предусмотрены Уставом, достаточны, чтобы правильно, по-большевистски регулировать приём. Там предусматривается решительное прекращение практики погони за количеством принимаемых, сведение принимаемых к необходимому минимуму, обеспечить ленинско-сталинский принцип индивидуального отбора при приёме в партию. Проектом предусматривается привлечение к партийной ответственности партийных руководителей, нарушающих директивы партии по вопросам приёма в партию.