Впрочем, квалифицированных специалистов очень непросто было подобрать не только для Армении, но даже для центрального партаппарата. Приходится констатировать, что немало сотрудников Управления по проверке парторганов, контролировавших ход исполнения решений Кремля в регионах, ничего не знали о специфике тех или иных краёв и областей. Они ко всем территориям подходили с одним аршином.
Расскажу о том, как в начале лета 1947 года в Ашхабад съездил информатор Сусловского управления Яков Теплов, который до учёбы в Высшей школе парторганизаторов варился в Пензенской области в основном среди русских колхозников. По прибытии в Туркмению он узнал о многочисленных случаях калыма и многожёнства. Московский эмиссар потребовал объяснений от местных партработников. А что те? Они на всё закрывали глаза. Возмущённый Теплов накатал на них жалобу. Он обвинил сотрудников аппарата ЦК Компартии Туркменской ССР в бездействии. В Москве его негодование разделил завотделом партийной информации ЦК Иван Поздняк. Соответствующая бумага была немедленно подана Суслову. Но на что рассчитывали Теплов и Поздняк? Что Москва тут же заменит в Ашхабаде весь партаппарат? И с кем бы тогда партия осталась?
В отличие от Теплова, привыкшего в Пензе к одним обычаям, Суслов понимал, что на Востоке за один день многовековые традиции прошлого, даже не самые лучшие, не изживались. Тут требовались не годы, а целые десятилетия вдумчивой и кропотливой работы.
Участвуя в разработке новых партийных программы и устава, организации проверок парторганов и контроля за выборами в советы разных уровней, Суслов по-прежнему много внимания уделял связям с иностранными коммунистическими и рабочими партиями. Правда, без перешедшего в Комитет информации Панюшкина ему в этом плане приходилось очень трудно. Оставшийся в отделе внешней политики ЦК другой заместитель – Леонид Баранов – не успевал перерабатывать поступавшие в ЦК потоки информации. Поэтому Суслов добился повышения для заведующего сектором стран Юго-Восточной Европы Василия Мошетова, который получил такой же статус, как и Баранов.
Судя по сохранившимся архивным материалам, для отдела внешней политики ЦК приоритет имели поиски новых форм взаимодействия с партиями левого толка в странах так называемой народной демократии и финское направление.
Почему Кремль уделял тогда особое внимание Финляндии? Да потому, что мы не хотели в очередной раз получить возле наших границ агрессивное государство, которое угрожало бы нашей безопасности. Нас вполне устраивал новый курс финского правительства на укрепление экономического сотрудничества с Советским Союзом. А финнов очень устраивало то, что мы больше не собирались экспортировать к ним революцию.
Короче, Финляндия после войны демонстрировала один из вариантов политического развития, который вполне устраивал и Кремль. В послевоенном Советском Союзе никто не делал трагедию из того, что Финская компартия не стала в своей стране лидирующей. Насчитывая к 1947 году в своих рядах 35 тысяч, она набрала определённую силу, смогла пройти в парламент и даже направила своих представителей в правительство. А это уже было немало.
Понятна Кремлю была и повестка финских коммунистов. Они выступали за демократические преобразования в своей стране, национализацию промышленности и банков, а также за проведение аграрной реформы. Хотя, конечно, не всё было столь уж гладко. Не случайно лидеры Финской компартии регулярно приезжали к нам консультироваться.
Летом 1947 года генсек ЦК Финской компартии Вилли Песси и член политбюро ЦК КПФ Херта Куусинен попросили встречи у Сталина. Но 30 июня их принял Жданов. С нашей стороны в беседе приняли участие также секретарь ЦК Суслов, заместитель заведующего отделом внешней политики ЦК Леонид Баранов и в качестве переводчика один из помощников Жданова Владимир Терёшкин.
Финские гости сообщили, что политическая обстановка в их стране осложнилась. Правительство, в котором состояли три коммуниста, стало заигрывать с правыми силами. Это привело к ухудшению положения рабочих. Трудящиеся стали винить в этом и Финскую компартию. Встав вопрос: что делать? «Надо, – подзуживал Жданов финскую делегацию, – снять узду с движения рабочих. Наступила пора показать силу рабочего класса. При этом не следует бояться обострения борьбы в правительстве, если это обострение пойдёт на пользу рабочих. Мы ждём от финской компартии наступательных боёв»[159].
Но ведь это могло привести к выходу из блока левых сил Финляндии аграрной партии. А кому это было бы на руку? И тут Жданов допустил, видимо, ошибку, предложив гостям обрушить на своих союзников по блоку собранный компромат. А ради чего? Финским коммунистам всё равно ни на каких выборах единоличная победа не светила.
Уже под занавес встречи Жданов поинтересовался у гостей: правда ли, что Финляндия находится в русле американской политики? Ответ был прямолинеен: это чистая правда, но у финских коммунистов не имелось тому доказательств, чтобы объявить об этом в печати.
«Как вас запугал Трумэн! – воскликнул Жданов. – Если вы будете придерживаться такого правила, что с врагами, которые борются нечестными средствами, нужно вести борьбу только честно – вы никогда не победите»[160].
Мы можем только гадать, насколько разделял Суслов такой подход. Его отдел регулярно готовил для Сталина и Жданова различные справки по финским партиям. И вот что интересно: все свои рекомендации они в обязательном порядке согласовывали с Куусиненом. В архивах отложилось немало доверительных писем Куусинена Сталину с советами, как выстраивать политику с финскими партиями. Он же, Куусинен, регулярно посылал свои экспертные заключения по многим международным вопросам и Суслову.
Подчеркну: никто другой из региональных руководителей так часто не направлял Суслову свои материалы и наблюдения, как Куусинен. О чём это говорило? Во-первых, о том, что он, повторю, лишь формально находился в тени все 40‐е годы. Он продолжал сохранять большой политический вес и влиять на формирование советской внешней политики, особенно на европейском направлении. И второе. Куусинен, безусловно, начиная с 1946 года осуществлял некий контроль и за Сусловым. По-видимому, имел на него очень далёкие планы.
Здесь надо сказать, что летом 1947 года перед отделом внешней политики ЦК встали новые, очень сложные задачи. Связано это было с резко изменившейся международной обстановкой. Запад провозгласил доктрину Трумэна и план Маршалла и, по сути, объявил нам холодную войну. Тут же обострилось положение и в Восточной Европе. Появилась опасность прихода к власти в граничивших с нами странах буржуазной реакции. На этом фоне Москва задумалась о том, насколько реально Восточная Европа могла бы перейти к социализму без диктатуры пролетариата, опираясь исключительно на парламентские пути. В Кремле участились разговоры о необходимости ускорения интеграции стран народной демократии с советской системой и об отказе поддержки вариативности политического развития.
Вообще, вопрос о создании органа для координации деятельности коммунистических и рабочих партий возникал регулярно ещё с лета 1946 года. Его поднимали, в частности, лидер Югославии Тито и болгарский вожак Димитров. Ребром он встал в начале июля 1947 года на встрече польского лидера Гомулки со Сталиным. Гомулка даже предложил место проведения совещания представителей всех коммунистических и рабочих партий стран Восточной Европы, а также Франции и Италии – родную Польшу. Конкретика же была обсуждена в ночь на 23 июля в Кремле во время беседы Сталина, Молотова, Жданова, Ворошилова и Суслова с находившимся в СССР на отдыхе видным польским коммунистом Якубом Берманом.
После этого отдел внешней политики ЦК плотно занялся подготовкой материалов к намеченному совещанию. Его сотрудники 1 и 15 августа 1947 года внесли в ЦК несколько соответствующих записок, на основе которых Политбюро приняло потом постановление «О международных связях ВКП(б)». Ну а затем два заместителя Суслова – Баранов и Мошетов – практически не вылезали из Нижней Силезии. В частности, Мошетову вместе с нашими чекистами было поручено проверить состояние аэродрома в польском городке Легнине и зданий на курорте в Шклярска-Поремба, в которых намечалось провести встречу представителей партий девяти европейских стран, а также заглянуть в места предполагаемого пребывания советской делегации.
К слову, намеченное на третью декаду сентября совещание представителей компартий готовилось в строжайшем секрете. Все предварительные встречи эмиссаров Москвы с лидерами и представителями этих партий проходили в условиях конспирации. А эмиссарами были в основном сотрудники отдела Суслова.
Кстати, сама встреча на польском курорте также проводилась в большой тайне. Все донесения в Москву отправлялись только шифрованными радиограммами. Подписывали их некие «Сергеев» и «Борисов» (такие псевдонимы чекисты подобрали Жданову и Маленкову). А главным получателем шифровок был «Филиппов», за чьей фамилией скрывался Сталин. Ну а советская печать дала первую информацию о состоявшемся в Польше совещании лишь 5 октября 1947 года.
Что ещё следовало бы отметить? Всё это время Суслов по партийной линии подчинялся прежде всего Жданову. Но если брать внешнеполитическую сферу, там на первую роль претендовал также Молотов. А тот со Ждановым ладил далеко не всегда. И Суслов вынужден был постоянно проявлять дипломатические способности, чтобы и Жданова не разозлить, и у Молотова не вызвать раздражение.
В начале осени 1947 года в Кремле встал вопрос о нашем после в Америке Новикове. Тот сильно надорвался в Вашингтоне и хотел вернуться в Москву, но министр иностранных дел Молотов колебался. Устав ждать решения, Новиков обратился за помощью к секретарю ЦК Суслову. И что услышал? Суслов пообещал ему лишь узнать о мнении Молотова.
Переведу это обещание на общепонятный язык. Суслов не захотел из-за Новикова вступать в конфликт с Молотовым. Он дал понять, что без него ничего решать не будет. Это говорило о том, что Суслов в тот мом