Историки, касаясь Октябрьского пленума ЦК 1952 года, вынуждены оперировать в основном воспоминаниями Хрущёва, Микояна и писателя Симонова. Председательствовал на пленуме Маленков. Он почти сразу предоставил слово Сталину. «Главное в его речи сводилось к тому (если не текстуально, то по ходу мысли), – рассказывал участник пленума писатель Константин Симонов, – что он стар, приближается время, когда другим придётся продолжать делать то, что он делал, что обстановка в мире сложная и борьба с капиталистическим лагерем предстоит тяжёлая и что самое опасное в этой борьбе дрогнуть, испугаться, отступить, капитулировать. Это и было самым главным, что он хотел не просто сказать, а внедрить в присутствующих, что, в свою очередь, было связано с темою собственной старости и возможного ухода из жизни.
Говорилось всё это жёстко, а местами более чем жёстко, почти свирепо. Может быть, в каких-то моментах его речи и были как составные части элементы игры и расчёта, но за всем этим чувствовалась тревога истинная и не лишённая трагической подоплёки»[193].
Дальше Сталин обрушился на Молотова и Микояна. Как утверждал Симонов, Сталин «бил предательски и целенаправленно, бил, вышибая из строя своих возможных преемников».
А потом Сталин перешёл к вопросу о новом руководстве. Эту часть выступления вождя зафиксировал участник пленума Леонид Ефремов (а потом опубликовал Ричард Косолапов). Сталин, как утверждал Ефремов, поставил вопрос: кто понесёт эстафету великого дела? «Для этого нужны, – подчеркнул вождь, – более молодые, преданные люди, политические деятели. А что значит вырастить политического, государственного деятеля? Для этого нужны большие усилия. Потребуется десять лет, нет, все пятнадцать лет, чтобы воспитать государственного деятеля».
Дальше Сталин объяснил, почему были освобождены некоторые министры, и, в частности, Молотов, Каганович и Ворошилов. Да потому, что они, по его мнению, устали и вместо них пришлось выдвинуть «новых, более квалифицированных, инициативных работников».
В первый состав Президиума ЦК КПСС вошли 25 человек. Из старого состава Политбюро в него не попал Андреев. Другой бывший член Политбюро, Косыгин, теперь оказался в списках лишь кандидатом в члены Президиума. Всего кандидатов стало одиннадцать человек.
Расширился и Секретариат ЦК. В него попали 10 человек.
Константин Симонов, по размышлении зрелом, решил, что «Сталин хотел создать себе свободу маневрирования внутри Президиума и Секретариата… Главное же удивление моё было связано с тем, что, несмотря на яростную по отношению к Молотову и Микояну речь Сталина, они оба оказались в составе Президиума, – у меня это вызвало вздох облегчения. Но вслед за этим произошло то, что впоследствии не стало известным сколько-нибудь широко: Сталин, хотя этого не было в новом Уставе партии, предложил выделить из состава Президиума Бюро Президиума, то есть, в сущности, Политбюро под другим наименованием. И вот в это Бюро из числа старых членов Политбюро, вошедших в новый состав Президиума, не вошли ни Молотов, ни Микоян»[194].
Интересная деталь. Симонов после пленума ожидал поступления в руководимую им тогда редакцию «Литгазеты» «тассовки» о кадровых переменах. Но в пришедшей по линии ТАСС информации о создании рабочего Бюро Президиума ЦК не было сказано ни слова.
Здесь возникают вопросы: как проходило формирование списков руководства, кто отбирал людей для Президиума ЦК и Секретариата – один Сталин или ещё в этом кто-то участвовал?
Одни исследователи полагают, что все списки вождь подготовил лично и якобы вплоть до открытия пленума ЦК никого в них не посвящал. Но помощник Маленкова Суханов утверждал, что все списки руководства были отпечатаны им лично по поручению Маленкова ещё до пленума ЦК. Если это так, то Сталин озвучил на пленуме уже согласованное в узком кругу решение. Отсюда напрашивается другой вывод: окончательно списки партруководства утряслись в присутствии Сталина на следующий день после съезда – 15 октября. Но в каком кругу? И каких кандидатов кто пытался протащить?
Кое-что по этому вопросу в лихие девяностые годы поведал сын Маленкова Андрей. В своей книге он дал понять, что в борьбе за формирование первого состава Президиума ЦК приняли участие прежде всего Берия и Маленков. Как утверждал Андрей Маленков, его отец смог провести в Президиум ЦК десять своих сторонников из двадцати пяти. Сын Маленкова привёл фамилии в таком порядке: М.Г. Первухин, В.А. Малышев, А.Б. Аристов, С.Д. Игнатьев, В.В. Кузнецов, О.В. Куусинен, Л.Г. Мельников, Н.А. Михайлов, П.К. Пономаренко, М.З. Сабуров. Из кандидатов в члены Президиума ЦК и секретарей ЦК в качестве выдвиженцев отца он указал Косыгина, Патоличева, Пегова, Пузанова, Тевосяна, Юдина и Чеснокова.
Берия, по словам сына Маленкова, провёл в руководящие органы Андрианова, Шкирятова, Вышинского и Багирова. Но он мог при необходимости парализовать действия некоторых маленковцев, и, в частности, Игнатьева, протолкнув в аппарат МГБ своего тайного агента Гоглидзе.
Не уверен, что сын Маленкова верно разобрался во всех хитросплетениях тогдашней партийной жизни и точно определил, кто чьим человеком являлся. Сомневаюсь, что Куусинен, к примеру, принадлежал к сторонникам Маленкова. Он давно вёл отдельную игру, в которую Маленков даже не был посвящён. Есть большие сомнения и в том, что к выдвиженцам Маленкова относились Косыгин, Пономаренко и Василий Кузнецов (не путать его с расстрелянным бывшим главным кадровиком Кремля Алексеем Кузнецовым).
Но, смотрите, сын Маленкова, давая свой анализ расстановки политических сил на Олимпе, ни слова не упомянул о таких фигурах, как Л. Брежнев, М. Суслов и Н. Игнатов. А они что, случайно попали в высшее руководство?
Очень вероятно, что Сталин исподволь готовил новую конфигурацию власти. Он явно подыскивал смену Маленкову. Тот, повторю, неплох был на вторых ролях, как исполнитель, но из него так и не получился генератор новых идей. Для экономики это оказалось минусом. Новым главой правительства, наверное, мог бы стать Пономаренко. В обновлении нуждалось и руководство партаппаратом. В числе кандидатов на роль главного парторганизатора вождь, видимо, видел Суслова. Не случайно на него всё чаще стали замыкаться уже не только идеологические и международные вопросы, но и организационные и кадровые. Большие надежды возлагались также на Аристова и Пегова.
Но почему Сталин сразу не дал своим новым выдвиженцам больше власти? Почему он пошёл на создание не предусмотренного новым уставом партии Бюро Президиума ЦК? Сталин сам ответил на эти вопросы в речи на пленуме ЦК, когда сказал, что политических деятелей не готовят за один день. Он надеялся, что у него ещё имелось время поднатаскать новичков.
Создавая неуставное бюро из девяти человек (куда вошли в основном «старики»), Сталин решил и вторую задачу. Он как бы бросал кость старой гвардии, чтобы та не вздумала взбаламутить весь аппарат и организовать против него бунт.
Но при этом Сталин приказал никакую информацию о создании Бюро Президиума в печати не помещать. Почему? Он не хотел, чтобы у народа появилось мнение, будто у власти осталась старая гвардия. Вождь полагал, что стране следовало привыкать к новым именам. По его мнению, страна должна была видеть, что партия дала старт новому курсу.
Спустя два десятилетия новое поколение историков партии попыталось преподнести XIX съезд как некое рутинное мероприятие, констатировав страшную отсталость тогдашних партработников. В начале 1973 года группа учёных подготовила вторую книгу пятого тома «Истории КПСС» со своими оценками событий начала 50‐х годов. Но выводы этих историков возмутили и Брежнева, и Суслова. Уж они-то отлично понимали, в чём заключалось истинное значение XIX съезда. «…это был съезд, – утверждал Брежнев в апреле 1973 года, – проходивший после двух одержанных нашей партией и народом исторических побед – победы над фашизмом и победы над разрухой, когда советский народ за невиданно короткий период поднял из пепла едва ли не половину разрушенной страны. Даже враги признают величие этих свершений»[195].
Брежнев был возмущён теми историками партии, которые считали, что в послевоенное время парторганизации не рассматривали коренные проблемы развития хозяйства и занимались в основном мелкими хозяйственными вопросами. А ведь именно они «приобретали большое политическое значение».
Не согласился Брежнев и с тем, будто в конце 40‐х – начале 50‐х годов существовала опасность перерождения партийных органов страны в какие-то распорядительные учреждения. Он заявил: «Либо мы все были слепцами, политически незрелыми, не заметившими этой опасности перерождения в послевоенные годы, либо надо признать, что такие обобщения непозволительны для наших партийных учёных. Я не спорю, может быть, в отдельных случаях действительно была такая опасность, но говорить так о партийных органах всей страны мы не можем позволить никому».
Забегая далеко вперед, приведу протокольную запись заседания Секретариата ЦК от 4 апреля 1973 года, где обсуждали освещение XIX съезда партии:
«4. О второй книге 5 тома «Истории КПСС»
СУСЛОВ. Все вы ознакомились с макетом второй книги V-го тома «Истории КПСС», а также с запиской Отдела науки и учебных заведений. Тов. Брежнев Л.И. ознакомился с книгой и высказал свою большую неудовлетворённость содержанием. Это он отметил в своей записке в Политбюро ЦК (она будет разослана), с которой вы ознакомитесь.
Когда читаешь этот том, вызывает удивление, как могли такие, казалось бы опытные товарищи, так изложить историю нашей партии в такой ответственный период, каким является 1945–1958 г.г.? На содержании тома лежит негативный оттенок. Недостатки, которые были присущи отдельным районам или отдельным областям по некоторым вопросам, в книге обобщаются и выдаются за общие недостатки в деятельности всей партии. Кадры нашей партии, которые прошли войну и период восстановления, которые приложили немало сил, преподносятся в очернительном виде, к ним предъявляются разного рода обвинения. Известно, что многие партийные и советские работники во время войны находились в партизанских отрядах, работали в исключительно трудных условиях, а им сейчас предъявляется обвинение в том, что они нарушали демократию. Я сам был секретарём крайкома партии и могу заверить, что как и повсюду в нашей стране обкомы, райкомы партии жили полнокровной жизнью, правда в условиях войны. Систематически проводились пленумы, партийные активы, несмотря на большие трудности. Конечно, было не так регулярно проведение пленумов и собраний, как в мирное время, но они проводились. В содержании книги всё это подаётся в таком духе, будто бы в партии была запрещена совершенно всякая демократия.