Разобравшись в июне 1957 года с антипартийной группировкой, Хрущёв вскоре решил избавиться от главного, как говорили, спасителя – министра обороны Жукова. Якобы из головы советского руководителя никак не уходила брошенная маршалом в запале фраза, что без его ведома в армии не сдвинется ни один танк.
Конечно, маршал определённую опасность для Хрущёва представлял. Но разве Жуков первый раз кичился своей ролью в спасении правителей? А до этого он разве никому не давал понять, что без него Хрущёв не смог бы летом 1953 года арестовать Берию? Но ведь тогда Хрущёв Жукова из Министерства обороны не убрал. Что же изменилось осенью 1957 года? Неужто и впрямь Хрущёва разозлило принижение Жуковым политорганов в армии? Как-то с трудом в это верится.
База под отставку Жукова была подведена 28 октября 1957 года на пленуме ЦК. Суслов обвинил министра обороны в отрыве Вооружённых Сил от партии, в «тенденции рассматривать советские Вооружённые Силы как свою вотчину». Примеры: «При Совете Обороны создан Военный Совет, в который входят члены Президиума ЦК, все командующие округами, а также командующие флотами. Тов. Жуков не счёл нужным ни разу собрать этот Военный Совет. Больше того, месяца три тому назад министр обороны внёс предложение в ЦК ликвидировать данный Совет за ненадобностью.
<…> Не менее вредным было предложение, внесённое т. Жуковым в ЦК, о пересмотре функций Военных Советов в округах. <…> Между тем, т. Жуков предлагал превратить эти Военные Советы в бесправные, совещательные органы при командующих. Тов. Жуков при этом не смущался тем, что членами Военных Советов округов у нас являются и секретари областных, краевых комитетов партии и Центральных Комитетов компартий союзных республик»[237].
Суслов лишь мельком сказал о главном, что привело к отставке Жукова. Маршал без ведома Кремля приступил к формированию школы типа диверсантов – сейчас бы её назвали школой спецназа.
Что же получалось? Втайне от советского руководства Жуков взялся за создание мощной воинской части, которая, обладая соответствующей подготовкой, могла скрытно нанести удар по любой цели как внутри страны, так и за рубежом. По сути, она могла, используя особые приёмы и технологии ликвидировать любой центр управления. А это означало, что Жуков или другие армейские командиры имели возможность в удобный момент перехватить власть. Вот чего высшее руководство не могло простить Жукову.
Вскоре после расправы над Жуковым в руководстве страны и партии начался новый передел полномочий. Хрущёв больше уже никому не хотел быть обязанным за своё сохранение у власти. В узких кругах он всё чаще стал выражать недовольство «советским президентом» Ворошиловым, главой правительства Булганиным, председателем КГБ Серовым и даже вроде бы полностью поддерживавшими его секретарями ЦК Сусловым, Брежневым, Аристовым, Поспеловым и Фурцевой. Тогда же у него появился новый фаворит – Алексей Кириченко, переведённый осенью 1957 года из Киева в Москву. А тот сразу стал подминать под себя одно из ключевых подразделений ЦК – отдел парторганов по союзным республикам, ведавший расстановкой руководящих кадров в партии и правительстве. Суслову недвусмысленно давали понять, что вряд ли он удержит за собой неформальный пост второго секретаря ЦК.
И Суслов допустил ошибку. Неудовлетворённый состоянием внешнеполитической пропаганды, он вместо того, чтобы подстегнуть уже существовавшие отделы ЦК, инициировал создание новой комиссии ЦК, в чём его, к слову, поддержал Куусинен. Два высокопоставленных партфункционера 27 ноября 1957 года предложили образовать комиссию ЦК по вопросам международной пропаганды. По их мнению, она могла бы заняться разработкой новых проблем международной научной пропаганды, наблюдать за профильными журналами и контролировать работу недавно созданного Госкомитета по культурным связям с заграницей. Председателем этой комиссии мог бы стать один из секретарей ЦК (Суслов рассчитывал эту функцию возложить как раз на Куусинена, чтобы тот не вмешивался в другие дела). А в штате комиссии предполагалось иметь десять освобождённых работников. В общем, всё выглядело логично.
Но у Хрущёва появился отличный повод перераспределить внутри Секретариата ЦК обязанности. Посмотрим, что получилось. Суслов инициировал создание новой комиссии. Хрущёв ответил: пожалуйста. Он даже расширил функции этой комиссии. Она стала называться совсем по-другому: «Комиссией по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей». В неё вошли сразу пять секретарей ЦК: Отто Куусинен, Нуритдин Мухитдинов, Пётр Поспелов, Михаил Суслов и Екатерина Фурцева. Председателем этого образования Хрущёв 3 января 1958 года утвердил на заседании Президиума ЦК Суслова. Однако при этом никаких серьёзных полномочий комиссия не получила. Она лишь рассматривала записки идеологических и международных отделов ЦК. Формирование политической линии и разработка теоретических вопросов в её компетенцию не входили. Короче, король, то бишь председатель новой комиссии, оказывался, как в сказке, голым.
Но это ещё не всё. В тот же день, 3 января 1958 года, Президиум ЦК создал не только новую ненужную надстройку. Он назначил другого председательствующего в Секретариате ЦК. Президиум постановил «возложить на тов. Кириченко А.И. председательствование на заседаниях Секретариата ЦК КПСС, а также рассмотрение материалов и подготовку вопросов к заседаниям Секретариата ЦК»[238]. Другими словами, Суслов со второй позиции в партии отодвигался куда-то в третий или четвёртый эшелон.
Однако Кириченко повёл себя не слишком умно. Он возомнил себя царьком и стал третировать почти всех секретарей ЦК, особенно тех, кто не входил в состав Президиума ЦК. К тому же в каждом втором секретаре ЦК он усматривал потенциального заговорщика. И в высших этажах партаппарата начались интриги, склоки и наушничество.
Вот один из примеров. Кириченко, по сути, установил слежку за секретарём ЦК Игнатовым, в ведение которого в 1958 году перешли вопросы сельского хозяйства. Ему не понравилось, что к тому зачастил председатель КГБ Серов. Он увидел в этом признаки готовившегося очередного заговора. Кончилось это тем, что Хрущёв, во многом настропалённый Кириченко, на всякий случай Серова решил переместить из КГБ в Министерство обороны (на должность начальника ГРУ), а Игнатова удалил со Старой площади, подыскав ему другое место работы. И это был не единственный случай интриг в ЦК.
Впрочем, у Суслова во вверенном ему хозяйстве тоже хватало склок и дрязг. Достаточно вспомнить дело Бориса Пастернака. Кто его в 1956–1958 годах создал и раздул? Разве Суслов? Нет. Напомню: первым струсил тогдашний главный редактор «Нового мира» Константин Симонов. Вместо того чтобы самому утрясти с автором все спорные в рукописи моменты, он предпочёл послать в ЦК жалобу. Во многом благодаря Симонову чисто литературное дело приобрело политический характер, а распутывать его пришлось руководству ЦК.
Спустя много лет Хрущёв во всём винил одного Суслова: «Он сообщил, что данное произведение плохое, не выдержано в советском духе. В деталях его аргументов не помню, а выдумывать не хочу. Одним словом, недостойная вещь, печатать её не стоит. Такое решение и приняли. Полагаю, что на той стадии событий кроме Суслова никто из ответственных лиц романа не читал. Я сомневаюсь в том, что и Суслов его прочёл. <…>
Роман запретили. Запретили…
Естественно, поднялся страшный гвалт и шум за границей. Рукопись оказалась там и её опубликовали. Не знаю, насколько это произведение отвечало критериям Нобелевской премии, но Пастернаку её присудили. Поднялся ещё больший шум: советское правительство не разрешает писателю получить премию. Я предложил коллегам: «Давайте сообщим публично, что Пастернак, если желает, может поехать за границу для получения своей премии». Но в силу определённых обстоятельств он ответил через газету, что не ставит вопрос о своей поездке за границу с этой целью.
Я и сейчас не могу быть судьёй этого произведения. Я его так и не прочитал. Но люди, которые со мной встречаются, говорят, что оно невысокого качества и в идейном, и в художественном отношении»[239].
Совершенно иначе освещал эту историю бывший руководитель советского комсомола Владимир Семичастный в интервью журналистам «Огонька» в 1989 году: «Я помню, нас пригласили к Хрущёву в Кремль накануне Пленума (Союза писателей. – В.О.). Меня, Аджубея. Там был и Суслов. И он сказал: «Вы не возражаете, я стенографистку позову?» Позвали стенографистку. Он говорит: «Ты завтра доклад делаешь?» Я говорю: «Да». – «Вот ты не возражаешь, в докладе надо Пастернака проработать. Давай сейчас мы наговорим, а вы потом отредактируете, Суслов посмотрит – и давай завтра…» Надиктовал он две странички. Конечно, с его резкой позицией о том, что «даже свинья не позволяет себе гадить…». Но начало было такое: «Не касаясь художественных достоинств этого произведения». То есть возмутителен факт, что человек тут вырос, воспитался, получил образование и плюнул нам в лицо – опубликовал роман за границей. Там такая фраза ещё была: «Я думаю, что Советское правительство не будет возражать против, э-э, того, чтобы Пастернак, если ему так хочется дышать свободным воздухом, покинул пределы нашей Родины». Когда он это диктовал, я говорю: «Никита Сергеевич, я не могу говорить от имени правительства!» Он мне: «Ты произнесёшь, а мы поаплодируем. Все поймут». Так и случилось.
На второй день после пленума в газетах появляется письмо Пастернака «В редакцию «Правды», в котором он отказался от Нобелевской премии»[240].
Как видно, Хрущёв в сложной ситуации вынужден был обращаться не к новому второму секретарю Кириченко, а по-прежнему к Суслову. И, уезжая в отпуск или в очередной заграничный вояж, председательство на заседаниях Президиума ЦК он поручал опять же не Кириченко, а, как правило, Суслову, а иногда Брежневу или Игнатову.