В конце же 1960 года Суслова сильно подставили в Узбекистане. Его пригласили на пуск Южно-Голодностепского ирригационного канала. Не подозревавший о подвохе московский гость перерезал ленточку. А потом выяснилось, что канал не достроили, и в Москву посыпались жалобы. Дело дошло до Хрущёва.
Суслову всё это грозило большими неприятностями. За сокрытие правды о канале и поощрение очковтирательства его и отправить в отставку могли. Можно припомнить скандал, который в конце 1960 года случился в Рязани. Все рапорты о сдаче областью трёх годовых планов по мясу оказались враньём. За это Хрущёв в январе 1961 года снял с должности первого заместителя председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР Аристова. А чем Суслов в этой ситуации был лучше?
Тем не менее входивший в конце 50‐х годов в высшее партийное руководство Мухитдинов уже в горбачёвскую перестройку утверждал, что, несмотря ни на что, после отставки Кириченко Суслов продолжал входить в число вершителей советской политики. Когда его спросили, на кого Хрущёв после 1960 года опирался, он заявил: «Самыми близкими к нему людьми стали в это время А.И. Микоян, А.М. Суслов, Ф.Р. Козлов. С ними он предварительно обсуждал почти все вопросы, которые затем выносились на Секретариат или Президиум ЦК»[242].
В последние дни XXII съезда партии Хрущёв произвёл очередное обновление партверхушки. Из нее вывели Аристова, Беляева, Игнатова, Мухитдинова, Поспелова, Фурцеву и ещё несколько человек. Суслова не тронули. Одновременно в Секретариат ЦК были введены Демичев, Ильичёв, Пономарёв и Шелепин.
К слову, из тех, кто покинул высшие парторганы, болезненней всех отреагировали Мухитдинов и Фурцева. Они оба, когда узнали об изменении своего статуса, демонстративно не явились на заключительное заседание съезда, а Фурцева даже попыталась покончить жизнь самоубийством. Разбирались потом с поведением двух смутьянов Фрол Козлов и Михаил Суслов. Они посчитали, что демонстрантов следовало опросом вывести уже из состава ЦК. Но в последний момент Хрущёв бывших своих соратников пожалел и добивать не стал.
Вскоре после съезда всё высшее партруководство отправилось в народ разъяснять принятые решения. Суслову было поручено встретиться с партактивом Московского университета. Собрался он 2 декабря 1961 года. Суслов подробно рассказал обо всех основных решениях съезда. Но народ всё, что сообщил секретарь ЦК, уже знал по газетным отчётам. Всех интересовало то, о чём печать умолчала. Суслова буквально засыпали вопросами, однако отвечал он округло. Вступать в откровенный диалог ни он, ни другие члены Президиума не собирались.
Конечно, Суслов отлично владел приёмами завоевания любой аудитории. Но он не без основания опасался, что его отход от казёнщины и догм в близких Хрущёву кругах будет истолкован как некая претензия на самостоятельную роль.
После XXII съезда у вождя появилась идея укрепить идеологический участок работы новыми людьми. По воспоминаниям Алексея Аджубея, «Хрущёв хотел перевести Суслова из ЦК на должность Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Он советовался на этот счёт с Микояном, Косыгиным, Брежневым. Разговор они вели в воскресный день на даче и не стеснялись моего присутствия. Поручили Брежневу высказать Суслову по телефону это предложение. Брежнев вернулся и доложил, что Суслов впал в истерику, умоляя не трогать его, иначе он предпочтёт уйти в отставку. Хрущёв не настаивал. Кадровые перемещения на таком уровне отнюдь не просты и нелепо считать, будто одного слова первого лица достаточно, чтобы изменить положение человека. Формально пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР был не меньший, чем у секретаря ЦК, но Суслов понимал, что в данном случае облегчалась бы возможность отстранения его от большой политики»[243].
Не будем настаивать на достоверности деталей, переданных через третьи руки, но факт остается фактом: идеологию Хрущёв собирался перепоручить новому секретарю ЦК по пропаганде Леониду Ильичёву, отрядив ему в помощь своего зятя Аджубея, главного редактора «Правды» Павла Сатюкова и, возможно, председателя Комитета по радио и телевидению Михаила Харламова. Но калибр всех его выдвиженцев оказался мелковат. Никто из них Суслову даже в подмётки не годился. Не тот масштаб, не тот интеллектуальный уровень и не тот авторитет.
Глава 13Подковёрная схватка с хрущёвским фаворитом
Практически сразу после XXII съезда в партийной верхушке начался новый раунд борьбы за власть. На этот раз на роль жертвы был намечен Суслов. Он уже несколько лет не занимал в признанной партийной иерархии второго места, но продолжал оставаться весьма авторитетной и влиятельной не только в нашей стране, но и в мире фигурой, а это сильно не устраивало ни нового председательствующего на заседаниях Секретариата ЦК Фрола Козлова, ни остававшегося в руководстве партии с ленинских времён Анастаса Микояна, ни находившегося в тени Отто Куусинена.
Похоже, на замену Суслову был выбран Леонид Ильичёв. В его пользу говорило многое: относительно молодой для крупного партработника возраст, неплохое образование, начитанность, коммуникабельность, способность генерировать массу идей… Суслов-то с ним в конце 40‐х – начале 50‐х годов работал. И он знал не только его достоинства, но и недостатки. Ильичёв легко попадал под влияние больших людей и из-за этого часто совершал много глупостей. Из-за этого в 1952 году сам Сталин распорядился убрать его из «Правды». После чего он надолго застрял в отделе печати Министерства иностранных дел. Другой недостаток Ильичёва был связан с его пристрастием к алкоголю.
Кто же вытащил такого деятеля из забвения и привёл к Хрущёву? По одной из версий, Григорий Шуйский. В начале 50‐х годов, будучи помощником первого секретаря Московского комитета ВКП(б) Хрущёва, он приносил Ильичёву в «Правду» статью своего шефа об агрогородах. Во время подготовки материала два аппаратчика выпили не один литр горячительных напитков и сдружились. Но когда статья Хрущёва появилась на страницах газеты, на неё набросился Сталин. Ильичёв оказался в опале, но Шуйский контактировать с ним не прекратил.
В 1958 году Шуйский, желая помочь приятелю, убедил своего шефа, который уже пять лет руководил партией, вернуть Ильичёва из МИДа и назначить заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК по союзным республикам. Заняв новое кресло, тот сразу же стал фонтанировать идеями, причём все идеи были исключительно в духе Хрущёва. Видимо, за это партийный вождь включил его на XXII партсъезде в число новых секретарей ЦК. Не исключено, что повышению Ильичёва поспособствовал и зять Хрущёва Алексей Аджубей.
Правда, не все этим переменам обрадовались. Я имею в виду не только Суслова, который хорошо знал цену Ильичёву. Очень удивился повышению Ильичёва бывший председатель КГБ Серов: «Секретарём <ЦК>, избран Ильичёв – это заведующий отделом МИД, который Сталину писал всякие проекты о Мурадели, Хачатуряне и других.
А в период поездки в Индию в 1956 году он всё время пьянствовал до того, что я предупредил, что выгоню, если будет продолжать компрометировать Советский Союз.
Через день он на одном приёме подходит пьяный ко мне и говорит: «Иван Александрович, ну чего вы на меня сердитесь. Люблю выпить, что ж поделаешь?» Я после этого спросил у Шуйского, знает ли об этом Хрущёв. Он ответил: «Знает».
Вот теперь он секретарь ЦК, и говорят, будет по идеологии. Ну, этот привьёт молодёжи идеологию, если будет так себя вести и в ЦК»[244].
Ильичёву в Секретариате ЦК было поручено вести вопросы печати, пропаганды, агитации, науки и культуры. Но черновая работа, текучка – всё это оказалось не для него. Он продолжал лишь фонтанировать идеями, не очень-то заботясь об их реализации. Ему нужны были прежде всего внешние эффекты.
Тем временем ситуация в сфере, за которую он нёс ответственность, ухудшалась. Художественная интеллигенция продолжала раскалываться и поляризоваться. И никто не хотел никому уступать. Левые требовали дальнейшей либерализации порядков, а правые так же рьяно выступали за сохранение старых.
Усиление нездоровых настроений в творческих кругах очень обеспокоило партаппарат и органы госбезопасности. Новый руководитель КГБ Владимир Семичастный и завотделом культуры ЦК Дмитрий Поликарпов не успевали подавать в верха записки о разборках среди деятелей искусств. Но Ильичёв по-прежнему в детали сильно не вникал и многое пустил на самотёк. Не поэтому ли многие художники шли для решения своих проблем не к нему, а к Суслову?
А проблем хватало. Возьмём киноиндустрию. Отдел культуры ЦК сигнализировал о непростом положении в кино ещё до XXII съезда. Партаппаратчиков беспокоило, что кинорежиссёры с магистральных тем переключились на проблемы маленького человека и семейно-бытовые вопросы или занялись экранизацией классики: «…по существу, режиссёры и сценаристы крайне слабо разрабатывают генеральные темы развития социалистического общества, бледно и невыразительно показывают образы советских людей, в характере которых раскрываются новые положительные черты»[245].
Ознакомившись с планами на съездовский 1961 год, партфункционеры не нашли в нём произведений о рабочем классе. Крупнейшая киностудия страны «Мосфильм» собиралась снимать фильмы «Алые паруса» (по Грину), «Внук Тальони» о скаковых лошадях в Гражданскую войну, «Вариола вэра» об излечении человека от горной оспы и прочую, по мнению партаппарата, ерунду.
Но более всего отдел культуры ЦК возмущало поведение именитых кинодеятелей и их молодых коллег. Почти все киношники стремились вписаться в некую «новую волну» и снять фильмы о маленьком человеке, чтобы через его душу преломить общечеловеческие проблемы. Большинство режиссёров стали держать равнение на Сергея Юткевича и Михаила Калатозова, чьи фильмы были включены в программы международных кинофестивалей. Именно для Канн, как полагали «наверху», снимали свою картину «Мир входящему» и молодые режиссёры Александр Алов и Владимир Наумов, которые, по их мнению, проявили равнодушие к подвигу советских солдат в последние дни войны, сделав ставку на опоэтизирование внешней уродливости наших воинов, их неуклюжести и разболтанности.