Вину за отсутствие ярких фильмов о нашем возложили на нетребовательную художественную критику, непрофессионализм редакций журналов «Искусство кино» и «Советский экран», групповые страсти в среде режиссёров и сценаристов и бонапартизм председателя Оргкомитета по созданию Союза кинематографистов Ивана Пырьева (тот отличался вспыльчивостью, нервозностью и предвзятым отношением к Сергею Герасимову).
Тогда, в феврале 1961 года, положение дел в киноиндустрии пообещала исправить недавно назначенная министром культуры Фурцева. Однако, по мнению киношников, в их отрасли за год ситуация только ухудшилась. Дошло до того, что 28 декабря 1961 года в ЦК обратилась группа ведущих кинематографистов: Иван Пырьев, Сергей Герасимов, Михаил Ромм, Сергей Юткевич, Александр Згуриди и Григорий Чухрай. На двадцати двух машинописных страницах они изложили своё видение состояния дел в кино. По их мнению, вместо художественного руководства отраслью министерское начальство по-прежнему делало ставку только на администрирование и, как и раньше, продолжало размахивать критической дубиной.
Что предлагали мастера искусств? Во-первых, разделить съёмки на творческий и технический процессы. Второе: изменить систему финансирования кинопроизводства и дать право киностудиям распоряжаться отчислениями от проката созданных ими картин. Третье: решить актёрскую проблему и наконец серьёзно заняться ВГИКом. Четвёртое: образовать научный киноцентр. Пятое: возобновить выпуск газеты «Кино».
По мнению режиссёров, Министерство культуры всё это осуществить было не в состоянии, и поэтому предлагалось создать новое ведомство – Госкино. Одновременно мастера просили ускорить выдачу разрешения на проведение всесоюзного учредительного съезда кинематографистов, коих в стране насчитывалось две с половиной тысячи, даже больше.
Суслов поручил рассмотреть предложения ведущих режиссёров заведующему отделом культуры ЦК Дмитрию Поликарпову, у которого кино с 1960 года курировал Владимир Баскаков. Но вместо этого партаппарат подготовил очередную справку, в которой продолжил нагнетать страсти, виня во всём исключительно самих киношников.
В новой справке отдела культуры было отмечено, что многие ведущие кинорежиссёры стали склоняться к поддержке опасных для нашего общества течений, таких как «дедраматизация», и увлекаться изображением «жизни, застигнутой врасплох».
Не понравилось аппаратчикам и то, как крупные деятели кино взяли за фильмы о современности. В частности, они набросились на Пырьева. Известный кинорежиссёр закончил фильм о современной деревне «Наш общий друг». Но вторых «Кубанских казаков» не получилось. У Пырьева парторг колхоза собрался уйти из семьи к молоденькой телятнице. Но руководству такой парторг был не нужен. Какой он мог подать пример народу?! Кстати, Пырьев отчасти в фильме использовал собственную ситуацию. У него тоже на тот момент стала разлаживаться личная жизнь, и он, выгнав Марину Ладынину, привёл в свой дом юную актрису Людмилу Марченко. Этот факт тоже вошёл в справочку отдела культуры ЦК о положении дел в советском кино.
Короче, что-то надо было с отраслью делать. То ли действительно менять систему управления киноделом и отделять производственные процессы в киноиндустрии от творческих, то ли искать новых руководителей для киноотрасли.
Чтобы узнать ситуацию из первых рук, за дело взялся Суслов. Он пригласил всех подписантов письма 5 февраля 1962 года в ЦК. Одновременно он позвал на эту встречу министра Фурцеву, завотделом культуры ЦК Поликарпова, первого замзава отдела пропаганды и агитации ЦК по союзным республикам Романова. А где в это время был Ильичёв? Ведь вопросы кино имели к нему самое прямое отношение.
Ильичёв вынужден был проявить интерес к кино только после вмешательства Кремля. 22 марта 1962 года Президиум ЦК постановил: «Поручить тт. Суслову и Ильичёву с учётом обмена мнениями на заседании Президиума ЦК подготовить предложения по улучшению работы кинопромышленности»[246].
Но что за обмен мнениями произошёл в Кремле 22 марта? Обычно все происходившие на заседании Президиума ЦК дискуссии фиксировал на отдельных карточках заведующий общим отделом ЦК Владимир Малин. Однако 22 марта он никаких помет о ходе обсуждения проблем киноиндустрии не сделал. Но зато сохранились черновые записи Суслова. Правда, они датированы другим числом: не 22, а 26 марта, и им предшествовала ремарка, из которой следовало, что все наброски делались во время заседания Секретариата ЦК. Так вот в этих материалах Суслов зафиксировал недовольство Хрущёва. Впрочем, обо всём по порядку.
Видимо, перед началом заседания все члены партверхушки получили некую справку. Из неё следовало, что у нас в стране в год выпускалось чуть больше ста художественных фильмов. Возникли вопросы: много это или мало? И все ли картины несли в себе мощные идейные заряды?
Хрущёв признал, что какие-то ленты его «усыпили». В частности, у него возникли претензии к фильмам «Девять дней одного года» и «Ночь без милосердия». Аджубей в своих мемуарах утверждал, что партаппарат якобы назло лично ему, поддержавшему в «Известиях» одну из этих картин, подготовил проект разгромного постановления.
Во время заседания Хрущёв начал искать причины появления плохих картин. Он поинтересовался, всё ли действительно упиралось в слабые сценарии, или киноотрасли не повезло с управлением. Короче, встал вопрос об ответственности Министерства культуры, в работе которого, по его мнению, отсутствовало плановое начало.
По идее, дальше Хрущёв должен был бы обрушиться на министра Фурцеву. Но из записей Суслова видно, что конкретно за все провалы в советском кинематографе досталось только одному человеку. Кому же? А ему самому[247]. Что именно Хрущёв вменил Суслову в вину, выяснить пока не удалось.
От кино Хрущёв перешёл к критике положения дел на радио и телевидении. Тут он уже указания дал не только Суслову. Но обратим внимание на то, в каком порядке Хрущёв упомянул фамилии: «Т. Суслову, т. Ильичёву». То есть главным в управлении культурой Хрущёв пока ещё считал всё-таки Суслова, а не Ильичёва.
Следующая часть поднятых на заседании вопросов касалась писателей и художников, а дальше началось обсуждение затронутых Хрущёвым проблем. И тут первым вылез уже Ильичёв. Судя по записям Суслова, новый секретарь ЦК по пропаганде, подыгрывая Хрущёву, потребовал усилить внимание к работе с молодыми писателями и художниками. Но к кому он относил эти требования? К Суслову, что ли? А разве это не входило в обязанности Ильичёва?
Зафиксировал Суслов также реплики председателя Радиокомитета Харламова, главного редактора «Правды» Сатюкова и главного редактора «Известий» Аджубея. Но к чему эти функционеры призывали? Сатюков жаловался на разброд и шатания в руководстве Союза писателей. О вреде групповщины в писательских кругах говорил и Аджубей. Ну и предложили бы Сатюков и Аджубей заняться сплочением творческих союзах новому секретарю ЦК по пропаганде. Нет же, отсутствие единства в секретариате Союза писателей СССР они подали как провал прежде всего команды Суслова (хотя прямо назвать эту фамилию команда Ильичёва побоялась, ограничившись намёками).
Александр Твардовский. 1961 г. [РИА «Новости»]
Подводя итоги обсуждения, Хрущёв заявил (цитирую по записям Суслова): «Надо встречаться с Союзами и секрет<арями> организаций…
О драчке писателей. Выслушать. Не пускать на самотёк <нрзб.>
Партия требует партийности»[248].
И снова: кто же должен был исполнить эти указания Хрущёва? Разве не Ильичёв? Нет, главный ответственным вновь оказался Суслов.
Приём литгенералов Суслов провёл в здании ЦК на Старой площади 4 мая 1962 года. Он позвал Н. Грибачёва, А. Корнейчука, В. Кочетова, А. Прокофьева, А. Суркова, А. Твардовского и М. Шолохова. Правда, последний накануне ушёл в запой и остался в Вёшенской.
На чём Суслов сосредоточился во время этого приёма? В первую очередь на разногласиях в оценках явлений советской литературы. Писательское сообщество по-разному тогда прореагировало на выход в Калуге сборника «Тарусские страницы», на «новомирские» статьи И. Виноградова, борьбу «Литгазеты» с газетой «Литература и жизнь», на публичные перепалки Твардовского с Кочетовым. Суслов счёл нужным дать свои оценки каждому из упомянутых фактов. Но при этом он тщательно следил за тем, чтобы не допустить перекоса в сторону какой-то одной группы. Если критиковался Твардовский за неверное понимание состояния и задач советской литературы, то ровно столько же критических предложений уделялось и Кочетову за якобы огульные обвинения целого ряда писательских начальников. При этом хозяин встречи находил немало ценного в творчестве как Твардовского, так и Кочетова. То есть никого с парохода современности не сбрасывал. Суслов всем давал возможность признать допущенные ошибки, косвенно обещая за это сохранить покаявшимся места в руководящих кругах.
Сняла ли встреча Суслова с литгенералитетом все проблемы? Умиротворила ли все писательские группировки? Нет. Шатания и разброд в писательском сообществе никуда не исчезли. Председатель КГБ Семичастный чуть ли не каждую неделю продолжал слать в ЦК новые депеши о сложном положении дел в Союзе писателей и в журналах.
Никуда не исчезли и киношные проблемы. Во исполнение решения Президиума ЦК Суслов и Ильичёв представили 23 мая 1962 года четырёхстраничную записку, в которой признали неудовлетворительным руководство художественным кинематографом, из-за чего, по их мнению, сразу в двух нашумевших фильмах – «Человек ниоткуда» и «Неотправленное письмо» – проявились формалистические тенденции. Исправить положение дел могло, как они считали, создание в составе Министерства культуры СССР Главного управления кинематографии, возглавляемого заместителем министра. Но Хрущёв внесёнными материалами остался недоволен. И Суслов с Ильичёвым потом ещё трижды всё переделывали. Постановление ЦК об улучшении руководства киноотраслью было принято лишь 19 июля. Но выполненной оказалась только первая часть. Правительство создало новый главк, которым в ранге замминистра культуры стал управлять бывший сотрудник партаппарата, подчинявшийся Поликарпову (Ильичёв ни одного из своих ставленников провести на образовавшуюся вакансию не смог). Вторая часть, обязывавшая Минкульт создать газету «Советское кино», исполнена не была: у страны не хватило ни бумаги, ни финансов.