-таки ограничены. Это закон природы, ничего не сделаешь»[252].
Поскольку только что отпраздновали и 60‐летие Суслова, Хрущёв, выходит, и ему послал сигнал, что пора готовиться к отставке. Многим бросилось в глаза и то, что Хрущёв на Ноябрьском пленуме сделал секретарями ЦК руководителей двух подчинявшихся Суслову отделов ЦК – Бориса Пономарёва и Юрия Андропова. Вождь снова как бы намекал, что появился выбор из претендентов на замену Суслова.
Следующий разбор полётов с участием Хрущёва состоялся 29 ноября. На нём Хрущёв рассмотрел поступившее в ЦК письмо художников. Он завёлся с полуоборота. Также как и подписанты, он считал недопустимым поддержке формализма. Публикацию в газете «Неделя» Хрущёв назвал ошибкой. И за это крепко обрушился не только на Аджубея, но и на Суслова, хотя печать и живопись курировал все тот же Ильичёв.
Чтобы как-то умиротворить разбушевавшегося Хрущёва, возникла идея свозить его в Манеж на юбилейную выставку МОСХ и показать ему только реалистическую живопись.
Но тут Суслову донесли: только что в Москве в Доме учителя на Большой Коммунистической улице состоялся показ работ молодых художников из студии «Новая реальность» Элия Белютина, и он больше смахивал на демонстрацию абстракционизма, о чём уже успела раструбить на весь мир газета итальянских коммунистов «Унита».
Леонид Ильичёв с писателем Леонидом Леоновым на приеме по случаю окончания II съезда писателей РСФСР. [РИА «Новости»]
Выяснением всех деталей занялся заведующий отделом культуры ЦК Поликарпов. Всё оказалось так, как описала «Унита». Но запрещать экспозицию уже было поздно. Она провисела в Доме учителя то ли сутки, то ли двое.
И тогда у Суслова родился очень коварный план. А почему бы этот абстракционизм не показать самому Хрущёву? Пусть полюбуется и вздрогнет, а всю вину можно будет возложить на Ильичёва, который, как все знали, сам коллекционировал живопись, а его сын подвизался у этих абстракционистов.
Посещение Хрущёвым Манежа было запланировано на 1 декабря. С учениками Белютина Поликарпов по поручению Суслова сыграл втёмную. Он 30 ноября сделал ход конём: предложил Белютину за оставшуюся ночь в специально отведённом в Манеже зальчике на втором этаже смонтировать из работ студийцев небольшую экспозицию.
Никто подвоха не почувствовал. Поскольку наутро ожидали советское руководство чуть ли не в полном составе, уже ночью в Манеж приезжали и осматривали первый этаж с работами реалистов министр Фурцева, Аджубей и другие начальники. И никто не догадался подняться на второй этаж.
Утром 1 декабря Хрущёв, как рассказывали люди из его окружения, засомневался, стоило ли ему ехать в Манеж. Суслов убедил вождя, что менять планы уже поздно. На первом этаже Манежа Хрущёв долго не задержался. Его почти всё устроило. Но дирижировавший процессом Суслов потащил вождя наверх – к картинам студии «Новая реальность». И тут настроение вождя резко испортилось. Увиденное там он воспринял как сплошные уродства и извращения. «Я лично, – вспоминал один из участников выставки – Леонид Рабичев, – стоял рядом с Сусловым и Ильичёвым. Члены правительства с возбуждёнными и злыми лицами, один бледнея, другой краснея, хором кричали: «Арестовать их! Уничтожить! Расстрелять!» Рядом со мной Суслов с понятыми кулачками кричал: «Задушить их!»[253]
Летом 2021 года автор этой книги встречался с другим участником выставки в Манеже – Борисом Жутовским, на глазах которого происходило это импровизированное обсуждение, и спросил: действительно ли Суслов поднимал кулаки и кричал. Художник, не скрывавший своей ненависти к Суслову, дал понять, что Рабичев в своих мемуарах сильно сгустил краски. Правда состояла в том, что Суслов действительно всё время находился рядом с Хрущёвым и умело подбрасывал поленья в разгоравшийся костёр. Об этом впоследствии рассказывал бессменный руководитель студии «Новая реальность» Элий Белютин.
По словам художника, Суслов сознательно шёл на раскручивание скандала и, когда Хрущёв уже вроде отвязался от него и собрался перейти к картинам других авторов, начал сам допрашивать мастера. Читаем мемуары Белютина:
«– Вы не могли бы продолжить объяснения? – его (Суслова. – В.О.) голос был мягок и хрипловат.
– Пожалуйста, – сказал я, глядя в его умные холодные глаза, загоревшиеся, как у прирождённого игрока. – Наша группа считает, что эмоциональная приподнятость цветового решения картины усиливает образ и тем самым создаёт возможность для более активного воздействия искусства на зрителя.
– Ну а как насчёт правдивости изображения? – спросил Суслов.
– А разве исторические картины Сурикова, полные неточностей, образно не правдивы? – возразил я.
Возникла дискуссия, где недостаточные знания ставили Суслова в слишком неудачное положение ученика, и он круто повернулся.
– А что это изображает? – спросил он, указывая на жутковатый пейзаж Вольска Виктора Миронова.
– Вольск, – сказал я, – город цементных заводов, где всё затянуто тонкой серой пылью и где люди умеют работать, будто не замечая этого.
Хрущёв стоял рядом, переводя взгляд с одного на другого, словно слова – теннисные мячи и он следит за силой ударов.
– Как вы можете говорить о пыли! Да вы были когда-нибудь в Вольске? – почему-то почти закричал Суслов. В голосе его прозвучала неожиданная страстность, и я даже подумал, не был ли он там когда-нибудь первым секретарём городского комитета партии.
– Это не фантазия, а пейзаж с натуры, – сказал я. – Вы можете проверить.
– Да там все в белых халатах работают! Вот какая там чистота! – продолжал кричать Суслов.
На цементном заводе белые халаты… Я вспомнил этот город, серый, с чахлыми деревцами. Пыль, которая видна за много километров.
– Да что это за завод? – добивался конкретности Суслов.
– Тут изображён «Красный пролетарий». – Миронов вмешался в нашу перепалку.
– Так почему же у него столько труб? У него их только четыре, – не унимался Суслов. Его уже явно наигранное возмущение должно было показать, что «мазня» компрометирует советскую промышленность.
– При чём здесь трубы? Художник, создавая образ города, имел право для усиления впечатления написать несколько лишних труб, – не сдавался я.
– Это вы так думаете, а мы думаем, что он не имел права так писать, – продолжал напирать Суслов»[254].
К слову, Белютин угадал: Вольск действительно по-своему был Суслову близок и дорог – все же, по сути, его родина.
Уходя из Манежа, уже в гардеробе Хрущёв устроил выволочку Ильичёву. Она произошла на глазах Рабичева. Художник спустя годы вспоминал эту сцену:
«– Зачем вы меня сюда привезли? – обратился он (Хрущёв. – В.О.) к Ильичёву. – Почему не разобрались в этом вопросе сами?
– Вопрос получил международную огласку, о них пишут за границей, мы не знаем, что с ними делать.
– Всех членов партии – исключить из партии, – сказал Хрущёв, – всех членов союза – из союза, – и направился к выходу»
Хрущёв, видимо, подзабыл: в Манеж его завёл не Ильичёв, а Суслов. «Ильичёв, – рассказывал спустя годы в своих мемуарах сын Хрущёва Сергей, – о затее Суслова ничего не знал. О том, что на втором этаже Манежа собрали произведения художников-модернистов, ему сказали только в Манеже. Предпринять что-либо он уже не мог».
Противоположное мнение высказал искусствовед Юрий Герчук: «Хрущёв, уже будучи в отставке, сообщил одному из подвергнутых им разносу художников, Борису Жутовскому, «что вся эта свистопляска с разгромом культуры затеяна была Ильичёвым, чтобы из секретарей ЦК перебраться в Политбюро» (точнее, в Президиум ЦК, так назывался тогда этот высший партийный орган). Слова Хрущёва, снимающего с себя значительную долю вины за происшедшее, по-видимому, не лишены лукавства. Однако активнейшая роль Ильичёва, ставшего как раз в 1962 году председателем Идеологической комиссии при ЦК КПСС, в крутом повороте и зажиме в сфере художественной (и шире – культурной) политики в стране – несомненна»[255].
Вспышка ярости Никиты Сергеевича оставила яркий след в истории, но не столь заметный в судьбах жертв. Сильно никто наказан не был. У нескольких живописцев всё же отобрали билеты членов Союза художников. В партийном же аппарате никого не тронули, все остались на своих местах.
Итак, для чего же 1 декабря 1962 года в Манеже была устроена вся эта комедия? Вывод напрашивается один: ради резкого ослабления влияния Ильичёва.
В самый канун 2015 года автор встречался с женой Элия Белютина – искусствоведом Ниной Молевой. Она в своё время семь лет проработала у Поликарпова в отделе культуры ЦК и неплохо знала Суслова, и Ильичёва. Так вот Молева сразу сказала, что всё инспирировал Суслов. Приведу фрагмент нашей беседы:
«Всё срежиссировал Суслов. Ильичёв был всего лишь послушным исполнителем.
Я больше вам скажу: Ильичёв в скандале тогда никак не был заинтересован. Его сын Валентин в это же время учился живописи у моего мужа Элия Белютина. Он любил авангард и, кстати, неплохо рисовал. На Манеже были выставлены и его работы.
Дальше. Работы авангардистов на выставку отбирались при участии министра культуры Екатерины Фурцевой и заведующего отделом культуры ЦК партии Дмитрия Поликарпова. Понятно, что они всё заранее согласовали с Ильичёвым.
После этого скажите: зачем Ильичёву было подставлять и себя, и своего сына? Он ведь не производил впечатление сумасшедшего человека.
– Ваша версия: почему Ильичёв во время осмотра выставки Хрущёвым поддержал бранную речь вождя?
– У него не было иного выбора. Он боялся Суслова. Всё подстроил Суслов.
– А Суслову зачем это надо было?
– Когда Хрущёв начал затирать Суслова и выдвинул в фавориты Ильичёва, кое-кто в партаппарате (и не только там) решил, что время Суслова закончилось. И Суслов стал думать, как всем показать, что от него слишком рано захотели отказаться. Так появилась идея устроить показательную порку. Аппарат должен был воочию увидеть, кто имел реальные рычаги управления.