Дальше возникло некое подобие дискуссии (или некий обмен мнениями), после чего Хрущёв заявил: «Вот я думал, может быть, комиссию создать в составе Суслова, Ильичёва, Сатюкова, Романова, Фурцевой, Степанова, Аджубея, представителей с Украины, Москвы, Ленинграда, все республики привлечь. Подумайте, и надо подобрать серьёзных людей из республик в этот комитет. Надо создать, конечно, Совет, чтобы это было и демократично и чтобы это было руководство»[261].
Новая идея Хрущёва сразу насторожила Ильичёва. Он переспросил: «Как с Идеологической комиссией? Это что, независимо от неё или вместо?»
Хрущёв ответил: вместо. И ему тут же поддакнули Микоян и Косыгин.
Что же получалось? Похоже, Хрущёв отодвигал Ильичёва в деле руководства идеологией, культурой и наукой на вторую, если не на третью позицию и всё возвращал в руки Суслова?
Ещё один важный момент. По ходу заседания Президиума ЦК Хрущёв очень резко высказался о символе либеральных чаяний. «…сложилось и такое понятие о какой-то «оттепели», – заметил он, – это ловко этот «жулик» подбросил, Эренбург». Значило ли это, что Первый отказывался от прежнего курса?
Посмотрим, как воспринял новые веяния Суслов. С одной стороны, он остался очень доволен тем, что Хрущёв наконец публично щёлкнул Ильичёва по носу. А с другой – он не был заинтересован в резкой смене Ильичёва на кого-либо другого. Во-первых, в той ситуации очень трудно было просчитать, кого Хрущёв выдвинет на освободившееся место. Хорошо, если, скажем, очень понятного Суслову и вменяемого вице-президента Академии наук СССР по общественным дисциплинам Петра Федосеева (они вместе в конце 40‐х годов работали в Агитпропе ЦК) или главного редактора журнала «Коммунист» Василия Степанова. А если Ильичёва сменит Аджубей? Или близкий Ильичёву председатель Гостелерадио Михаил Харламов? Сразу возникнет много сложностей. Он уже добился главного – указал Ильичёву его место, заставил уважать негласную иерархию и отчасти сломал его волю. Кроме того, Суслов не хотел, чтобы в общественном мнении начавшийся отход от «оттепели» и приближение «заморозков» в идеологии связывали с его именем. Он рассчитывал, что большая часть ответственности за смену курса ляжет как раз на Ильичёва.
Однако совсем замотать новое поручение Хрущёва было нельзя. Раз вождь захотел, следовало что-то сконструировать хотя бы на бумаге. Нельзя же было прямо Хрущёву в глаза сказать, что он и так перемудрил со своими частыми реорганизациями.
В итоге 15 мая 1963 года Суслов представил проект постановления об организационных мероприятиях по усилению руководства идеологической работой и вопросами культуры. Что же именно предлагалось? Если коротко, то планировалось созданный в декабре 1962 года идеологический отдел ЦК преобразовать в Идеологическое управление, а все ранее имевшиеся в прежней структуре сектора переименовать в соответствующие отделы. Руководство же новым управлением возлагалось на некое бюро из 7–9 человек. Кроме того, вместо созданной осенью 1962 года Идеологической комиссии при ЦК Суслов хотел образовать некий Совет по идеологическим вопросам. Частично реформа должна была затронуть и ряд ведомств. Вносилось предложение руководителей нескольких государственных комитетов при правительстве приравнять к министрам и одновременно назначить их заместителями начальника Идеологического управления ЦК.
Похоже, Суслов и сам понимал ненужность разработанной им модели. Скорее всего, эту нежизненную конструкцию он предлагал только с одной целью – отчитаться о выполненном задании. Неудивительно, что Президиум ЦК несколько раз переносил рассмотрение внесённых Сусловым документов, а потом всё это дело замотал. Видимо, до Хрущёва дошло, что созданием новой надстройки накопившиеся в культуре проблемы не решить.
Более перспективной Хрущёву показалась идея посвятить один из ближайших Пленумов ЦК партии идеологическим вопросам – впервые в истории. Доклад на этом пленуме он поручил сделать Ильичёву. А тот, наученный горьким опытом, уже не посмел включить в него хоть что-то, что могло вызвать раздражение у Суслова. На какой-то момент Ильичёв вновь превратился в слугу двух господ: Хрущёва и Суслова, страшно боясь ненароком задеть и обидеть последнего.
Итак, свои позиции на идеологическом фронте Суслов сумел отстоять. За рубежом по-прежнему считали, что он курирует в партии международные дела через отделы Бориса Пономарёва и Юрия Андропова. Именно так думал и лидер британских лейбористов Гарольд Вильсон. Когда он 13 июня 1963 года приехал в Москву и пришёл на встречу с Сусловым, то попытался сразу взять быка за рога и даже не спросил своего собеседника, а как бы заявил: «Вы несёте ответственность за международные отношения вашей страны»[262].
Итак, англичанин был убеждён, что у нас за международные дела отвечал не министр иностранных дел Громыко, а прежде всего Суслов. Но московский собеседник быстро его поправил. «У нас, – подчеркнул Суслов, – коллективное руководство. Сейчас я занимаюсь внутренними вопросами партии».
Вильсон под внутренними вопросами понял, что Суслов в свободные от участия в международных делах время продолжал заниматься истолкованием марксизма. Но его и тут ждало разочарование. Суслов ему твёрдо заявил: «У нас ни у кого нет такой монополии».
Вильсон попытался сделать Суслову комплимент: мол, все его признали специалистом в этой области. Но Суслов отказался поддерживать эту тему. Он сослался на приближение пленума по вопросам идеологии и свою страшную занятость. После этого главный лейборист Англии вынужден был перейти к вопросам, ради которых он, собственно, и приехал в Москву.
Помимо всего прочего, Вильсон хотел узнать у Суслова, чего следовало ждать в отношениях СССР с другими проблемными, скажем так, странами и насколько в ходе децентрализации управления партией и страной (в частности, при разделении парторганов на промышленные и сельскохозяйственные) пригодился опыт Югославии. Суслов развивать эти темы отказался. По поводу Югославии он лишь заметил, что её опыт скорее ни на что у нас не повлиял. Албания же – «это вопрос семейный». К семейным делам Суслов отнёс и наши отношения с Китаем, оговорив, что «мы сделаем всё для ликвидации разногласий с Китаем».
Справка КГБ о настроениях творческой интеллигенции с указаниями Н. Хрущёва и пометами руководителей партии. 1963 г. [РГАНИ]
Самое главное, по мысли Суслова, было другое. Он подчеркнул: «Мирное сосуществование государств с различным социальным строем – наша основная внешнеполитическая линия». А во внутренних делах какая основная линия? Вильсона интересовало, стоило ли ждать на пленуме ЦК «принятия каких-то радикальных решений». Суслов его заверил: «Ломки никакой не предполагается, общая политическая линия остаётся, мы обсудим ряд наших вопросов»[263].
Суслов лукавил. Коренная ломка, может, и не ожидалась, но корректировка политического курса готовилась. А именно намечавшийся переход от «оттепели» к «заморозкам». Что означали ответы Суслова? Он чётко давал понять, что все импульсивные, мягко говоря, выходки Хрущёва на последних встречах с творческой интеллигенцией не следовало воспринимать как пересмотр ранее взятого курса и что в плане идеологии существенных подвижек ждать не стоит. Это, кстати, и продемонстрировал открывшийся через пять дней после встречи Суслова с Вильсоном пленум ЦК. Доклад по идеологии Ильичёва никаким потрясением не стал. И до оргвыводов в отношении кого-либо дело тоже не дошло.
Куда большее значение имела вторая часть Июньского пленума, касавшаяся серьёзного ухудшения наших отношений с Китаем. Шутка ли сказать: сразу три секретаря ЦК – Суслов, Пономарёв и Андропов – сделали по китайской проблематике весьма обстоятельные доклады. Правда, далеко не все оказались довольны тем, что Хрущёв вновь выделил Суслова. «Отношения у нас с Китаем, – рассказывал участник того пленума Пётр Шелест, – складываются сложные, острые, это не может не вызывать тревоги. Напрасно Суслов и Пономарёв так легко подходят к этому вопросу. Мы по взаимоотношениям с Китаем будет при такой постановке вопроса иметь много сложностей и неприятностей. А ведь их выступления «задают» тон отношениям с Китаем. Напрасно им – Суслову и Пономарёву – Хрущёв доверяется, особенно в вопросах взаимоотношений с Китаем. Это «актёры» большой политической сцены; когда-нибудь всё это откроется»[264].
К слову, Ильичёв на этом пленуме очень надеялся наконец-то войти в состав Президиума ЦК, но вновь пролетел. Ничего в этом плане для него не изменилось и в феврале 1964 года, на следующем пленуме ЦК. Впрочем, к Февральскому 1964 года пленуму мы еще вернемся.
Изменилось ли что-нибудь для Суслова? Внешне вроде бы ничего. Но возникли новые угрозы. В главную угрозу для Суслова очень скоро превратился непосредственно Хрущёв. Накануне своего 70‐летия вождь всё чаще стал впадать буквально в истерики. Он очень быстро заводился по любому поводу, и сложно было просчитать, кто станет жертвой его резко изменившегося настроения. А кому приятно зависеть от капризов, тем более первого лица?
Хрущёв, похоже, и сам понимал, что его время неумолимо уходит. Но кто его заменит, станет преемником? Одно время он присматривался к Фролу Козлову. У того имелось много плюсов. Во-первых, он прошёл все ступени партийной карьеры и приобрёл бесценный опыт руководства Ленинградской парторганизацией, одной из самых крупных в стране. Во-вторых, этот человек, вышедший из инженерной среды, хорошо знал производство и разбирался в экономике. Правда, он часто и много пил. С другой стороны, трезвенников всегда в высшем руководстве страны не хватало.
Михаил Суслов с Леонидом Брежневым после получения Звезды Героя Социалистического Труда в Кремле. 23 ноября 1962 г. [РГАНИ]
Возможное выдвижение Козлова устраивало далеко не всех. Хрущёву всё чаще стали нашёптывать на Козлова. И вождь сорвался. С Козловым случился инсульт. До сих пор в точности неизвестно, что произошло: действительно ли в приступе ярости Хрущёв бросил в Козлова тяжёлое папье, которое попало в висок и привело к инсульту, или Козлова сильно прихватило после обвинений в коррупции (хотя никто так и не доказал реальности инкриминировавшихся Козлову взяток).