Сейчас уже ясно, что Брежнев готовился сам возглавить партию. Но для этого ему необходимо было заручиться поддержкой большинства членов Президиума и центрального партаппарата. А Хрущёв, когда решил отобрать у Брежнева один из постов, во-первых, вольно или невольно подрывал его авторитет в стране, отодвигая своего соратника с первых позиций в тень, во-вторых, явно сталкивал Брежнева с другим секретарём ЦК – Подгорным, за которым маячила одна из крупнейших в стране парторганизаций, украинская. В-третьих, он лишал Брежнева части административных ресурсов, коими обладал Президиум Верховного Совета СССР. Другими словами, Хрущёв неожиданным возвышением Микояна не то чтобы совсем выбивал Брежнева из дальнейшей борьбы за высшую власть в стране, но серьёзно ограничивал его возможности. И мириться с этим Брежнев не захотел. Он сразу же озаботился поиском контрмер.
Хрущёв на внеочередном, Июльском пленуме ЦК не ограничился только продвижением Микояна. Войдя в раж, он начал разглагольствовать на разные темы и проговорился о некоторых своих дальнейших планах. Признался, что собрался и дальше реформировать структуру управления сельским хозяйством. И тут он вернулся к тому, что в своё время, а именно сразу после смерти Сталина, предлагал Маленков. Помните?
Маленков намеревался перенести центр тяжести управления страной в правительство, а за партией оставить лишь кадровые функции. Проведи Маленков свои реформы до конца, Хрущёв утратил бы реальную власть. И вот через десять с лишним лет Хрущёв, по сути, стал повторять Маленкова. Он выдвинул идею отказа от сельских райкомов партии и ограничения полномочий парткомов сельских производственных управлений, которые должны были прийти на смену упразднённым райкомам. Выступая на пленуме, Хрущёв обронил: «У нас кто главный в сельском хозяйстве: начальник производственного управления или секретарь парткома производственного управления? Конечно, секретарь, а это безответственный человек за производство, он слушает, резолюции принимает, докладывает и прочее»[271].
Вывод напрашивался сам собой: этим секретарям парткома следовало полномочия существенно урезать. Кстати, в этом вопросе Хрущёв, как в свое время Маленков, был безусловно прав. Другое дело, могла ли партноменклатура добровольно расстаться со многими своими властными функциями? Ответ очевиден: нет.
Одновременно Хрущёв напугал участников пленума своими планами продолжить дробить управление экономикой и насадить главки по узким отраслям сельского хозяйства, всякие Главскотоводство, Главпшеница и прочие. А вот это явно было неразумно.
Но ещё больше всех насторожило обещание Хрущёва провести следующий пленум ЦК в ноябре 1964 года и обсудить на нём не только вопросы сельского хозяйства. Часть правящей верхушки усмотрела в словах вождя желание провести масштабную кадровую революцию, которая могла лишить их кресел в Кремле.
Недовольная самодурством сильно постаревшего лидера, партноменклатура пришла к выводу, что у них осталось три – максимум четыре месяца для того, чтобы отстранить Хрущёва от власти. В противном случае им самим грозило отлучение от Кремля.
До сих пор точно неизвестно, кто именно инициировал заговор против Хрущёва, в какие группы объединились недовольные и где разрабатывались планы по лишению Хрущёва его полномочий. Историк Рудольф Пихоя полагает, что центром заговора был созданный в 1962 году Комитет партийно-государственного контроля, которому Хрущёв весной 1963 года предоставил право контролировать также армию и органы госбезопасности и правопорядка. Возглавлял этот комитет Шелепин. Заодно с Шелепиным, по утверждению Пихои, выступил и председатель КГБ Семичастный. А надо сказать, что Шелепин и Семичастный имели мощную поддержку в ряде отделов ЦК и в некоторых ведомствах, которыми руководили их бывшие подчинённые по комсомолу. Кроме того, с Шелепиным давно приятельствовал и секретарь ЦК КПСС по химической промышленности Пётр Демичев, когда-то ходивший у Хрущёва в помощниках.
На ведущей роли Шелепина в борьбе против Хрущёва настаивал и Николай Егорычев, который с конца 1962 года руководил Московской парторганизацией и имел очень доверительные отношения со своим бывшим шефом по горкому Демичевым. Уже летом 2002 года он в интервью Евгению Жирнову рассказал, как Демичев попросил его прозондировать настроение Суслова и склонить его к сотрудничеству с группой Шелепина. Оставалось только улучить момент и свести Егорычев и Суслов наедине, без подслушивающих устройств. И такой момент настал практически сразу после завершения Июльского пленума ЦК, когда в Москву пришло известие из Крыма о неожиданной смерти лидера французских коммунистов Мориса Тореза. Кремль утвердил Суслова руководителем нашей делегации на похоронах Тореза, а Егорычев стал членом этой делегации. Егорычев рассказывал:
«Мы с ним (с Сусловым. – В.О.) поехали во Францию на похороны Мориса Тореза. Прилетели в Париж, пошли посидеть в садике после обеда. Я говорю: «Михаил Андреевич, что-то я не пойму, что у нас происходит в партии». Он встрепенулся: «А что такое?» «Вот, например, – отвечаю, – Хрущёв выступает на пленуме и говорит, что нам такая Академия наук не нужна. Такая академия была нужна царю. Это что, вы в Политбюро приняли такое решение?» Он замахал руками: «Что вы, что вы, товарищ Егорычев!» Я продолжил: «А для чего отнимают приусадебные участки у врачей и учителей, работающих в сельской местности? Я только что приехал из Владимирской области. Там по участкам сельской интеллигенции прошли тракторами, поломали заборы, перепахали посадки на огородах…» А тут начал дождик накрапывать. Суслов подхватился и говорит: «Пойдёмте, пойдёмте». И замял этот разговор. Испугался»[272].
По словам Егорычева, позже так же реагировали и некоторые другие конфиденты: руководитель Литвы Антанас Снечкус, с кем он как-то оказался на рыбалке, первый секретарь Ленинградского обкома партии Василий Толстиков, заявивший ему, что Хрущёв – «молоток». Поддержал его только президент Академии наук СССР Мстислав Келдыш.
Прав ли Егорычев в своих оценках? Не думаю. Ничего Суслов не испугался. А осторожность – да, проявил. Ведь кем в 1964 году был Егорычев? Только руководителем столичного горкома партии. Он не входил в состав Президиума ЦК и поэтому не имел большого влияния ни в центральном партаппарате, ни среди региональных партруководителей. Будь иначе, его позиция как минимум заинтересовала бы и Снечкуса, и Толстикова, и первых секретарей других обкомов. Ясно, что Суслов не захотел рисковать и вести разговоры на опасные темы со всеми подряд. Он мог что-то обсуждать с членами Президиума ЦК или с некоторыми теневыми, но очень влиятельными фигурами, однако не был готов поднимать тему возможного смещения Хрущёва в беседах даже с секретарями ЦК Шелепиным или Демичевым.
Есть основания думать, что с самого начала отнюдь не Шелепин неформально руководил мозговым центром по устранению Хрущёва с политического Олимпа. Самые важные инициативы исходили, видимо, от Суслова и, наверное, ещё от Брежнева. Косвенно это впоследствии подтвердил бывший партийный работник Пётр Родионов, одно время буквально дневавший и ночевавший на Старой площади. «Ключевую позицию среди заговорщиков, – писал он, – занимал, по всем данным, М.А. Суслов – самый многоопытный из них. Удивительно, но на каждом крутом повороте истории этот человек – фигура довольно сложная и даже загадочная – вдруг оказывался на «коне»[273].
Роль же начальника штаба заговорщиков или главного координатора возлагалась, надо думать, на заведующего отделом административных органов ЦК Николая Миронова. А Шелепина и Семичастного Суслов со своими людьми поначалу использовал втёмную, играя на их недовольстве Хрущёвым.
Катализировало события состоявшееся 17 сентября 1964 года заседание Президиума ЦК. На нём присутствовало шесть членов Президиума: Хрущёв, Брежнев, Воронов, Микоян, Полянский и Суслов. Само заседание, как и многие другие кремлёвские посиделки, не стенографировалось. Но кое-какие записи сделал присутствовавший на нём заведующий общим отделом ЦК В. Малин. Он отметил, что был затронут вопрос о Президиуме ЦК. Не указав ораторов, Малин передал суть проблемы. Цитирую: «Довольно много людей с двухмесячным отпуском. Три этажа в руководстве – молодых, средних и старших»[274].
Похоже, что Малин зафиксировал мнение самого Хрущёва.
Что же всё это значило? Только одно. Хрущёв собирался в ближайшее время почистить Президиум ЦК, убрать часть стариков (а именно они имели право уходить в отпуск не раз, а два раза в год и в общей сумме отдыхали не месяц, а два) и выдвинуть молодые кадры. Получалось, что советский вождь хотел повторить действия Сталина. Помните, тот осенью 1952 года ввёл в руководство большую группу людей, в частности Аристова, Брежнева, Пегова… А теперь Хрущёв планировал расширить Президиум ЦК, как рассказывал Микоян, за счёт секретаря ЦК Шелепина, председателя КГБ Семичастного, главного редактора «Правды» Сатюкова, генерального директора ТАСС Горюнова и своего зятя Аджубея. Правда, сын Хрущёва утверждал, что отец хотел повысить других людей: Андропова, Ильичёва, секретаря ЦК по сельскому хозяйству Полякова, председателя Гостелерадио Харламова и трёх людей из тех, что называл Микоян: Шелепина, Сатюкова и Аджубея.
Тогда же Хрущёв своими мыслями поделился с новым руководителем Украины Петром Шелестом. «Президиум наш, – передавал тот слова Хрущёва, – сообщество стариков. Надо думать. В его составе много любящих поговорить, а работать – нет».
Вспомним, чем закончилось для Сталина резкое обновление высшего партруководства: буквально через несколько месяцев его не стало. Понимал ли Хрущёв, что могло его ожидать?
Не случайно почти сразу после этого заседания Президиума ЦК срочно засобирались в Ставрополье, якобы на охоту, секретарь ЦК Суслов, председатель Президиума Верховного совета РСФСР Николай Игнатов, руководитель Комитета партийно-государственного контроля Шелепин и заведующий отделом административных органов ЦК Миронов. На курорте всех их встретил руководитель края Фёдор Кулаков. Так вот, в охотничьих домиках эти функционеры выработали консолидированную точку зрения по поводу возможного преемника Хрущёва. Выбор пал, надо думать, на Брежнева. А настоял на этом, судя по всему, именно Суслов. Оставалось убедить самого Брежнева и других членов советского руководства.