.
Правда, Шаттенберг ничего не сказала, откуда западная пресса почерпнула эти сведения. Но мы-то уже знаем одно из мест, где сочинялась подобная информация и как она утекала на Запад. Вспомним истории с двумя члена брежневского Политбюро конца 70‐х годов – с Кулаковым и Романовым (а ещё раньше была история во времена Хрущёва с Шепиловым). На Западе появились статьи о Кулакове как о возможном преемнике Брежнева с импозантными фотографиями претендента на главное место в Кремле. Эти публикации вызвали у генсека негодование и ревность. И чем всё закончилось? Кулаков очень быстро при странных обстоятельствах ушёл в мир иной. И так и осталось непонятным, действительно ли Кулаков имел амбиции стать новым советским вождём, или просто он кому-то очень мешал… А что случилось с Романовым? Запад сообщил о том, какую пышную свадьбу он закатил своей дочери в Эрмитаже, во время которой упившиеся в стельку друзья молодых поразбивали историческую посуду. Правда, потом выяснилось, что ничего подобного не было, но неприятный осадок остался, а главное – Романова удалось вышибить из дальнейшей гонки за пост генсека. А кто сфабриковал свадебную историю с битьём антиквара? Наша Лубянка.
Так вот, скандал конца 70‐х годов с Романовым не был каким-то ноу-хау. Соответствующие службы всё отрепетировали ещё в начале 70‐х годов, когда организовали на Западе шум вокруг некоторых перспективных членов Политбюро.
Шаттенберг утверждала, что в конце концов наш генсек избавился от Подгорного, Шелепина и Мазурова. Но вот Суслова он оставил. Почему? «Когда Брежнев вернулся <с военных учений> в Москву, Суслов был первым среди пресмыкавшихся перед ним»[296]. То есть, по версии Шаттенберг, Суслов принёс Брежневу раболепные извинения, и якобы это помогло ему удержаться во власти. А что, Шелепин или Мазуров тоже что-то вымаливали у генсека? Нет. А ведь все они продолжили пребывать в Политбюро. Брежнев вывел их оттуда много позже.
Не исключено, что Брежнев попробовал проявить характер и показать, кто в доме хозяин, даже обратился за помощью к армии. Но мы ведь точно так и не знаем, что ему в Белоруссии сказал маршал Гречко: пообещал полную поддержку или настойчиво посоветовал в вопросе о Косыгине и Байбакове учесть предложения Суслова.
Более правдоподобна другая версия. Вся возня вокруг Госплана была лишь прикрытием другой многоходовой комбинации, главная цель которой заключалась в том, чтобы столкнуть лбами Брежнева и Суслова и добиться удаления последнего из власти. Но этот план не установленным на сегодняшний день заказчикам удалось исполнить лишь отчасти. Они лишь добавили в отношения двух членов высшего советского руководства холодка.
Впрочем, и этого оказалось достаточно, чтобы по Москве загуляли слухи о возможном увольнении Суслова. Один такой весной 1970 года привёл в своём дневнике отставленный из журнала «Новый мир» Александр Твардовский. В чём-то подтвердил их и один из сотрудников международного отдела ЦК Анатолий Черняев. По его мнению, угроза отставки Суслова сохранялась вплоть до весны 1973 года. «Наслышаны, – рассказывал он в своих мемуарах, – были также о прохладных отношениях между ним (Сусловым. – В.О.) и Брежневым»[297].
М.А. Суслов (второй слева) на сессии Верховного Совета СССР. 1967 г. [РИА «Новости»]
Однако инстинкт подсказал Брежневу, что разрыв отношений с Сусловым может серьёзно ослабить лично его. Ведь Суслов во многом олицетворял стабильность. Не поэтому ли в какой-то момент у Брежнева появилось ощущение, что, пока Суслов жив и находится рядом с ним, его никакая сила от власти не отстранит (а разве не так с лета 1957 по май 1964 года было и у Хрущёва, которого негласно опекал и отстаивал Куусинен?).
Впоследствии у Брежнева с Сусловым по большинству вопросов возникло полное взаимопонимание. Это не раз подчёркивал многолетний помощник Брежнева по международным делам Андрей Александров-Агентов, который к Суслову никогда тёплых чувств не питал:
«Леонид Ильич больше доверял его догматическим установкам в теоретических делах, сам не был склонен к новаторству в этой области. Осторожность Суслова вполне соответствовала осторожности Брежнева. А то, что сусловский догматизм тяжёлым грузом лежал на развитии нашей культуры, нашего искусства, мешая росту всего нового, прогрессивного и критического в этой сфере, Брежнева беспокоило мало, культурой он не особенно интересовался.
На возложении венка к памятнику В.И. Ленину в Кремле. 1967 г. [РИА «Новости»]
Не очень тревожило Брежнева и откровенно отрицательное отношение к Суслову руководителей тех зарубежных компартий, которые были склонны, критикуя догматы Москвы, искать свои пути развития: титовской Югославии, Италии, Чехословакии периода «пражской весны».
Зато Леонид Ильич высоко ценил способности Суслова в другой сфере – в области контроля и налаживания работы партийного и государственного аппарата. Требовательный, принципиальный, сам аскетически честный, Михаил Андреевич все брежневские годы, до последнего дня своей жизни руководил работой Секретариата ЦК, занимался кадровыми делами.
И хотя в чисто личном плане Брежнев и Суслов никогда не были близкими друзьями – слишком разные это были люди по натуре, – Леонид Ильич относился к Суслову с неподдельным уважением и искренне горевал о его кончине»[298].
Добавлю: в середине 70‐х годов перед Брежневым уже не стояло вопроса, кто должен вести в партии всю текучку. Он больше не выбирал между Кириленко и Сусловым. Почти сразу после XXV съезда партии, 27 апреля 1976 года, он решением Политбюро официально закрепил за Сусловым организацию работы Секретариата ЦК КПСС, по сути, наделив его статусом второго в партии человека. Суслов же быстро довёл заседания Секретариата ЦК практически до автоматизма. «Однажды, – рассказывал Карен Брутенц, – он поставил своего рода рекорд, завершив заседание за 11 минут. Может, потому, что слабо разбирался в хозяйственных делах, а может, не считал нужным тратить время, понимая, что многословное обсуждение, не подкреплённое материальными ресурсами, ни к чему не приведёт»[299].
Брежнева это вполне устраивало.
Глава 16Время упущенных возможностей
Первоначально XXIV партийный съезд намечался на конец 1970 года. Брежнев страшно хотел встретить его победителем во всех смыслах этого слова, и более того – триумфатором. А для этого ему нужны были весомые показатели в промышленности и сельском хозяйстве, а также достижения на международной арене. Иначе возникли бы сложности с закреплением статуса безусловного лидера партии и государства.
К концу 1969 года Брежнев весьма серьёзно поменял в стране конфигурацию власти. Под разными предлогами он вывел из высших коридоров большую часть функционеров, которые вызывали у него немало опасений и которые давали поводы усомниться в своей лояльности. Шелепина в 1967 году, как мы знаем, отправили руководить профсоюзами, а верный Шелепину председатель КГБ Семичастный отправился из Москвы в Киев на пост одного из заместителей председателя правительства Украины. Вслед за ними высокие кабинеты ЦК покинули десятки бывших сотрудников комсомола и Лубянки. В частности, ушли со своих постов первый секретарь МГК партии Егорычев, гендиректор ТАСС Горюнов, председатель Комитета по культурным связям с зарубежными странами Романовский и заместитель управделами ЦК Григорян. Весной 1968 года генсек упразднил в аппарате ЦК отдел информации, сплошь состоявший из шелепинцев. А ещё раньше он убрал из партаппарата нескольких секретарей ЦК, в частности амбициозного Ильичёва, отвечавшего за парткадры Титова и куратора сельского хозяйства Полякова. В Кремле и на Старой площади появились новые лица. В 1965 году Брежнев пригласил из Минска в Москву Мазурова, чтобы было кому присматривать за новым председателем правительства Косыгиным, и сразу ввёл его в Политбюро. А в 1968 году по инициативе Брежнева в ЦК появился новый секретарь Катушев, которому в обязанность вменили курирование отношений с социалистическими странами вместо перешедшего в КГБ Андропова.
Однако завершить к съезду задуманную чистку высших эшелонов власти Брежнев не успевал. И тому было несколько причин. Во-первых, генсека сильно подкосила «Пражская весна» 1968 года, спровоцировавшая у него гипертонический криз. Во-вторых, имелись опасения, что попытка ускоренного удаления из Политбюро целой группы людей, в которую попадали в том числе первый зампред Совмина СССР Полянский и председатель правительства России Воронов, могла подтолкнуть недовольных к объединению и даже к заговору. Значит, следовало возможных конкурентов и их потенциальных пособников вытеснить с политического Олимпа поодиночке. А это требовало времени.
И с чем, точнее, с кем Брежнев подходил к XXIV партсъезду? На кого он мог в Политбюро опереться? Как выяснилось, выбор у него оказался не так уж велик. Вспомним тогдашний состав Политбюро. Подгорный и Шелепин ещё не оставляли надежды сами возглавить партию и страну (кстати, близкий к Шелепину и Семичастному первый секретарь Мордовского обкома КПСС Елистратов собирался на съезде открыто выступить против генсека, но это стало известно людям Андропова, и возможного оппозиционера накануне открытия партийного форума специально подпоили, чтобы человек не смог попасть в Кремль). Полянский? Но тот в узких кругах продолжал бравировать тем, что якобы именно он помог Брежневу занять место Хрущёва. Председатель советского правительства Косыгин и руководитель Совета Министров России Воронов? Но у генсека всё чаще возникали вопросы к их работе. Впрочем, у него не было на тот момент полного доверия даже к Кириленко и к Суслову. Не поэтому ли Брежнев сразу после XXIV партсъезда на первом организационном пленуме нового состава ЦК инициировал введение в высший парторган четырёх новых членов: Щербицкого, Кунаева, Гришина и Кулакова? Но стало ли Политбюро ЦК после этого монолитней?