В конце 1971 года Брежнев переместил Соломенцева из ЦК в кресло председателя Совмина России. Кириленко рассчитывал, что часть нагрузки Соломенцева ляжет на плечи одного из заместителей Косыгина – Владимира Новикова, которому он полностью доверял. Но у того не оказалось нужного политического веса.
Не сумев разрушить альянс Косыгина с Сусловым, Кириленко пошёл другим путём. Он приоритет отдал новой идее – реформированию партийного и советского аппарата. Надо отметить: Кириленко поставил очень важные вопросы. В частности, он усомнился в необходимости существования в аппарате ЦК отделов по целому ряду отраслей промышленности, которые, по сути, дублировали работу соответствующих министерств. По его мнению, достаточно было иметь в ЦК вместо отраслевых один экономический отдел. В перестройке нуждались также иделогические и международные подразделения ЦК. И вообще, аппарат ЦК должен был отходить от диспетчерских функций к организаторской и контрольной миссиям.
На что же рассчитывал Кириленко? Он надеялся в ходе реформ подмять под себя большую часть центрального партийного аппарата, а заодно и все министерства, занимавшиеся народным хозяйством. Но это не отвечало интересам других секретарей ЦК, в частности Кулакова и Устинова. Кириленко сам нажил в Кремле новых влиятельных недругов.
А что же Суслов? Он понимал, что движение страны невозможно без эффективной научно-технической революции с учетом западного опыта. Но чтобы реформы стартовали, следовало прежде привести на ключевые посты новых людей. А вот тут Суслов пока ещё полной свободы не имел.
Приведем пару примеров. Первый. Весной 1970 года освободилось место председателя Гостелерадио. Суслов рассчитывал подобрать на появившуюся вакансию кого-нибудь из своего круга. Но Брежнев его опередил. Он назначил Сергея Лапина, с которым у Суслова были весьма натянутые отношения (говорили, что кошка между ними пробежала ещё в 1946 году, но тогда Лапина от недовольства Суслова защитил Молотов). Второй пример. После отставки Хрущёва одна из кремлёвских групп очень хотела отомстить за прежние унижения Алексею Романову и не раз предлагала его уволить из Госкино. Но Суслов всячески тянул с отставкой, рассчитывая со временем подыскать Романову адекватную замену. Кончилось же всё тем, что в Госкино посадили Ермаша, который Суслова устраивал куда меньше, чем Романов.
Чтобы сохраниться в Кремле, да ещё иметь возможность проводить свою политику, Суслов вынужден был периодически вступать в самые разные альянсы. По большому счёту, Суслов никогда в Политбюро друзей не имел. Да, он уважал Косыгина, и было за что. Но это не была дружба. С Пельше его, по слухам, связывали родственные – через жён – связи. Когда требовали интересы дела, он вступал во временные союзы, носившие тактический характер. Но не более. Такие, кстати, не раз складывались с Андроповым и Устиновым.
Почему же Суслов осторожничал, а иногда даже отступал, в частности в кадровых вопросах? Чтобы не дать повода генсеку для подозрений в претензиях на лидерство.
Брежнев вышел из больницы в середине ноября 1972 года и уже двадцатого числа лично собрал весь Секретариат ЦК. С одной стороны, он констатировал, «что у нас всё идёт нормально, каждый работает на своём посту много и плодотворно, в общем целом все задачи решаются своевременно и правильно, решаются как оперативные вопросы, так и проблемные»[301]. А с другой – дьявол был скрыт в деталях.
Брежнев в конце своего выступления вроде вскользь заметил, что его не устроила записка председателя Госплана Байбакова по перспективам 1973 года. Прогноз был неутешителен. Страну вновь ждали перебои с продовольствием. Но Брежнева обозлили не выводы главного плановика Советского Союза. Он спрашивал: как правительство собиралось выправлять экономику? Где могли крыться резервы? Выяснилось, что ведомства никак не анализировали вопросы производительности труда, эффективности производства, качества продукции, решение которых могло дать не миллионы, а миллиарды дополнительных средств.
Перед этим Брежнев повторил давно вынашиваемую Сусловым мысль об обновлении кадров в аппарате и привлечении новых, молодых сил. Многие обратили внимание и на такую деталь. Генсек, выступая на Секретариате ЦК, помимо того, что расчехвостил Байбакова, задел ещё исполнявшего обязанности заведующего отделом пропаганды ЦК Яковлева и дал указания секретарю ЦК Демичеву и председателю КГБ Андропову, а похвалил лишь одного Суслова. Кто-то решил, что это просто совпадение: Суслову на следующий день исполнялось 70 лет. Но нет. Предстоявший юбилей был лишь поводом. Брежнев ничего не делал спонтанно. Ему важно было найти форму, как донести до всех секретарей ЦК, что роль второго человека в партии возвращается к Суслову.
Кстати, вскоре после того заседания Секретариата ЦК последовали и новые серьёзные кадровые перемены. В частности, был резко понижен Полянский (он освободил кресло первого заместителя председателя советского правительства и стал министром сельского хозяйства СССР, но сохранил членство в Политбюро) и выведен из высшего парторгана Воронов, до этого перемещённый из правительства России в Комитет народного контроля.
К слову, у нас до сих пор эти два кадровых события подаются как продолжение Брежневым политики избавления от возможных конкурентов. Наверное, доля правды в этом есть. Но в понижении политического веса Полянского и Воронова был заинтересован не один Брежнев. Полянского недолюбливала команда Шелепина, нередко именовавшая его Остапом Бендером. К нему много претензий имел и глава правительства Косыгин. Очень недоволен Полянским был также Кириленко. Удаление же Воронова отвечало интересам как Суслова, так и Кириленко. А самое главное: ни Полянский, ни Воронов уже не могли эффективно реагировать на вызовы времени.
По сути, в Политбюро и в Секретариате ЦК стал резко крепнуть альянс Брежнева с Сусловым. Уже с конца 1972 года генсек советовался с Сусловым практически по каждому значимому для партии и страны вопросу. Когда он не мог что-то обговорить с Сусловым в личной беседе или по телефону, то направлял ему или короткие записки или надиктованные обращения, но, подчеркнём, не указания, как другим. Писал он ему по поводу и выделения комбикорма, грузовых автомобилей и автопокрышек для Алтая, и освобождения определенных групп выезжающих евреев без взимания налога.
Всех ли в Политбюро это устраивало? Нет. Очень недоволен был, к примеру, Кириленко. И он потом не раз пытался перетянуть одеяло на себя. Но это ему удавалось лишь на время отпусков или командировок Суслова. Да и то Суслов сразу после возвращения на работу большинство принятых в его отсутствие коллегой решений своей властью отменял. Другое дело: как бы Кириленко ни соперничал с Сусловым, затевать бунт внутри Политбюро он без одобрения Брежнева никогда бы не посмел. А другие? А тут уже гаранитий никто дать не мог. Смотрите, что в начале 1973 года записал в свой дневник сотрудник международного отдела ЦК Черняев: «Итак, в Политбюро довольно крупная теперь группа недовольных, обиженных: Шелепин, Шелест, Воронов, Полянский, да и премьер с генсеком не друзья, ещё того хуже отношения «президент» – премьер (т. е. Подгорный и Косыгин)».
Судя по всему, Суслов, даже объединившись вместе с Кириленко, в случае чего вряд ли бы смог нейтрализовать обиженную часть верхушки. Не поэтому ли Брежнев на ближайшем же пленуме ЦК разбавил Политбюро силовиками – председателем КГБ Андроповым и министром обороны Гречко, а также министром иностранных дел Громыко?
Теперь пришла очередь заволноваться уже Суслову. Ведь раньше он после Брежнева был главным действующим лицом, которое определяло внешнюю политику страны. Ему как члену Политбюро подчинялись не только все подразделения в ЦК, отвечавшие за связи с братскими партиями капиталистических и социалистических стран и подбиравшие кадры для дипломатических и внешнеторговых органов. По сути, он во многом руководил и Министерством иностранных дел. Как член Политбюро Суслов мог также давать указания первым лицам Комитета госбезопасности и Министерства обороны СССР. А теперь Андропов, Гречко и Громыко получили такие же статусы, как и он. Действовать в обход их было уже нельзя. И это создало для Суслова определённые проблемы.
Было очевидно, что совсем конфликтов с новыми членами Политбюро и прежде всего с Громыко вряд ли удастся избежать. И тут многое зависело от того, чью сторону примет Брежнев. А как можно было добиться поддержки генсека? Суслов придумал интересный ход. Зная о любви Брежнева к похвалам, он на Апрельском пленуме ЦК, на котором решался вопрос о пополнении Политбюро, пропел генсеку целую оду.
«Суслов, – записал 29 апреля 1973 года в свой дневник Анатолий Черняев, – выступал очень чётко, с отточенно ортодоксальными формулами, в которых тщательно взвешены были признание «нового подхода» к мировой политике и классовая бдительность, упор на усиление идеологической борьбы. О роли Генсека сказал сдержанно (не так разливанно, как Подгорный), но увесисто. Вообще, выглядел верным самому себе, своему реноме, сложившемуся в партии. По тому, как зал его слушал, можно было почти физически ощутить силу авторитета, которым он пользуется: что-то в нём от прежней «тайны», окружавшей руководителей сталинской эпохи».
Выступление Суслова на пленуме собрало бурю аплодисментов. А главное – оно положило конец всем недомолвкам в отношениях между Брежневым и Сусловым. «Суслов, – утверждал в своих мемуарах Черняев, – стал главной опорой Генерального».
Вывод Черняева подтверждается и сохранившимися документами. Брежнев после апреля 1973 года взял за правило, прежде чем принять решения как по важнейшим вопросам развития страны, так и по кадровым перестановкам в ключевых ведомствах и регионах, обязательно советовался с Сусловым. Приведу одну из его записок. 20 ноября 1973 года он писал Суслову:
«Уважаемый Михаил Андреевич!
Во время моего пребывания в Киеве тов. Щербицкий советовался по ряду кадровых вопросов. Спрашивал на этот счёт моё мнение и мнение ЦК. С его предложениями я в основном согласился. Они сводятся к следующему.