Вопрос «О некоторых выступлениях газеты «Советская Россия» по вопросам науки, литературы и искусства» Секретариат ЦК рассмотрел 17 июня 1970 года. Докладывал Яковлев. Он отметил, что «газета хочет занять особую линию среди органов советской печати, у неё какая-то своя особая позиция во всех этих вопросах». Московский попробовал огрызнуться. А дальше выяснилось, что редакция давно уже вела двойную игру, по сути, подталкивала партаппарат к групповщине. Не разделяя некоторых взглядов и установок Яковлева, она стала во всём ориентироваться на другого заместителя завотделом пропаганды ЦК – Дмитрюка – и искать поддержку у члена Политбюро Полянского, который вообще-то курировал не печать, а сельское хозяйство. Это и вызвало гнев Суслова. Если бы главред обратился к кому-нибудь из секретарей ЦК и обжаловал действия Яковлева, это было бы одно. Но когда главред стал действовать в обход правил, на пощаду рассчитывать было нельзя.
Читаем рабочую запись заседания Секретариата:
«СУСЛОВ. Можно было бы подвести итоги. Газета «Советская Россия» допустила крупный политический промах. Сам тов. Московский оказался не на высоте, а заместители – т.т. Бардин и Морозов – не на месте. Их нужно менять, это безусловно. Тов. Дмитрюк, который ведает вопросами печати, не сумел исправить своевременно положение.
Нам надо думать о редакторе, причём, не затягивать это дело.
Тов. Демичеву в течение 2–3 дней надо представить предложения.
Что касается тов. Московского, то ему нужно будет дать работу.
КИРИЛЕНКО. Его не следует обижать.
СУСЛОВ. Да, он известный работник печати. Надо серьёзно подумать о перемещении его на другую работу.
Я считаю, что следует по этим вопросам доложить Политбюро»[316].
После Московского газету «Советская Россия» редактировали Алексеев, Волынец и Ненашев. Все они по долгу службы не раз присутствовали на заседаниях Секретариата ЦК и имели возможность наблюдать, как ими руководил Суслов. Так вот Ненашев считал, что как тактик Суслов всем давал фору: «М.А. Суслов по своему опыту, знаниям, общей культуре был на голову выше других секретарей, таких, как А. Кириленко, И. Капитонов… Он был изощрённым тактиком, олицетворяющим всю практику и все изменения политики партии от Хрущёва к Брежневу, где он, несомненно, играл первую скрипку. Именно он был тем человеком, который больше других сделал, чтобы застудить «оттепель» и предать забвению всё то, что было провозглашено на XX съезде КПСС. Со смертью Суслова ушла целая эпоха, ибо он был одним из последних представителей сталинской школы, её наследником и продолжателем в позиции, в стиле и методах работы»[317].
Наверное, не со всеми оценками Ненашева можно согласиться. Но в одном он оказался прав: Суслов, конечно же, был ещё тем тактиком, а я бы добавил – и игроком. Правда, не всегда избранная им тактика давала эффективные результаты. Некоторые его расчёты позволяли сохранить видимость сплочённости в Политбюро и Секретариате ЦК, но отодвигали решение острейших проблем. Это в своё время отметил Черняев. После одного из заседаний Секретариата ЦК он записал в свой дневник: «Убогость уровня обсуждения, некомпетентность в одних вопросах, которые предлагают другие, мелочность самих вопросов – повергают в отчаянье. Ведь из 20 с небольшим вопросов, внесённых на этот Секретариат, около дюжины были посвящены награждениям людей или учреждений. Или всяким приветствиям».
Суслов, конечно же, и сам всё прекрасно понимал. Но в нём нередко срабатывал комплекс осторожности, без которого сохраниться во власти было нереально. Уже в 1998 году проработавший много лет на Старой площади и хорошо изучивший Суслова Брутенц писал: «Отрицательные и даже отталкивающие черты Михаила Андреевича были не только и не столько особенностями его характера, сколько оттиском пороков системы. Скажем, Суслов, хотя, по наблюдениям, «понимал» всё или очень многое, был, как известно, догматически жёсток и даже жесток. Но не потому ли, прежде всего, что «понимал» и включался охранительный рефлекс, действовала охранительная реакция?»[318]
Брутенц недвусмысленно намекает: следовало менять систему. А готов ли Суслов был к этому, скажем, в конце 70‐х годов? Видимо, ему, как и Брежневу, следовало вовремя уйти. Оба стали сдавать.
Глава 18Швы советской империи
Ещё в 1961 году Никита Хрущёв, представляя на XXII съезде КПСС проект новой программы КПСС, заявил, что в нашей стране сложилась новая историческая общность – советский народ. Кто придумал для тогдашнего советского лидера эту формулировку, в точности выяснить не удалось. По одной из версий, идея исходила от Отто Куусинена. Но через десять лет, 30 марта 1971 года, эту формулу подхватил уже другой лидер – Леонид Брежнев (впервые он её повторил в своём докладе на XXIV партсъезде).
Однако означало ли это, что в нашей стране к тому времени удалось решить хотя бы самые острые национальные противоречия? Нет. И в Кремле это лучше других понимал Михаил Суслов. Хотя прямо он никогда не выступал ни против лозунгов по этому вопросу Хрущёва, ни против тезисов Брежнева.
То, что с национальной политикой не всё обстояло гладко, Суслов, видимо, понял ещё в середине 30‐х годов, когда по линии Комиссии партконтроля был командирован в Чернигов для чистки местных кадров. Там имели очень сильные позиции украинские националисты. Потом он столкнулся с множеством сложнейших проблем на национальной почве на юге России, когда руководил Ставропольской краевой парторганизацией, в которую входили коммунисты Карачаевской и Черкесской автономных областей. А какую головную боль ему после войны доставляли националисты в Литве?!
Однако Центр много лет не имел ни в органах партийного, ни советского управления структур, которые всерьёз занимались бы вопросам национальной политики. Так, в центральном партаппарате эта тематика вроде бы входила в сферу деятельности отдела организационно-партийной работы. Но на практике он занимался в основном подбором и расстановкой руководящих кадров в союзных и автономных республиках. Во внутренние же процессы в регионах отдел вникал лишь от случая к случаю. Поэтому чуть ли не все вспышки на окраинах страны оказывались для него полной неожиданностью. Что касается правительства, то оно отказалось от ведомства по делам национальностей ещё в 20-х годах. В спецслужбах также очень долго отсутствовали соответствующие подразделения, которые работали бы только по националистам. Знаменитое 5-е управление КГБ с отделом, специализировавшимся по националистам, появилось лишь в 1967 году. По сути, в распоряжении властей был лишь один академический институт – этнографии, где профессионально исследовали межнациональные отношения. Но кто в Кремле прислушивался к выводам учёных?
Суслов плотно стал интересоваться вопросами формирования и реализации национальной политики на уровне Центра уже после прихода к власти Брежнева. Первое время он в основном через разные структуры собирал и анализировал материалы. И уже тогда его сильно встревожила ситуация, которая складывалась в одной из самых, казалось бы, благополучных республик – на Украине.
Вспомним лето 1965 года. Руководитель Украины Пётр Шелест внёс в Президиум ЦК КПСС записку по внешнеполитическим вопросам. Речь шла о том, чтобы дать Украине право самостоятельно, без санкций и одобрения Москвы выступить на внешних рынках. Одной внешней торговлей дело не ограничивалось, по сути, Шелест требовал для республики особых прав.
Судя по всему, руководитель Украины рассчитывал на всемерную поддержку своего предшественника Николая Подгорного, который претендовал на роль второго в компартии человека, тесно связанного, по мнению Шелеста, с украинскими кадрами. Подгорный действительно многое сделал для того, чтобы все предложения Шелеста получили в Москве одобрение. Получив от Шелеста записку, он дал необходимые поручения заместителю председателя советского правительства Новикову и министру внешней торговли Патоличеву. И хотя у двух видных функционеров оказалось несколько возражений, Шелест с Подгорным не сомневались в успехе. Осечка случилась на заседании Президиума ЦК. При рассмотрении записки Шелеста фактически обвинили в потакании национализму.
Что же произошло 2 сентября 1965 года? Сам Шелест в своих мемуарах «Да не судимы будете» главную вину возложил на Брежнева. По его мнению, новый лидер очень боялся, что Подгорный перехватит у него власть, и искал поводы как минимум одёрнуть возможного конкурента и всю его группу поддержки, которую негласно возглавлял Шелест. Якобы Брежнев поручил Шелепину, Демичеву, Суслову и Косыгину осудить на Президиуме ЦК Шелеста. А те дружно вменили руководителю республики вину в засилье украинских кадров и в сплошной украинизации.
Однако не всё было так просто. Брежнев, похоже, в той истории пытался сыграть примиренческую роль. Главными же обвинителями Шелеста на заседании Президиума ЦК были Шелепин и Демичев. К слову, Шелепин даже предлагал сделать оргвыводы в отношении руководства республики. А Суслов, видимо, из-за кулис дирижировал процессом. Защищал же Шелеста в основном один Подгорный.
Во многом из-за примиренческой позиции Брежнева до серьёзных выводов осенью 1965 года дело не дошло. Возможно, новый лидер страны надеялся, что простого внушения, сделанного Шелесту, будет достаточно. Правда, Брежнев на всякий случай вскоре укрепил Шелеста новым председателем правительства республики – Щербицким, который отличался более взвешенными подходами к национальным вопросам.
Однако ситуация на Украине после этого мало изменилась. Суслов это видел и пытался разными способами уменьшить влияние Шелеста и подправить украинского руководителя. Кстати, перекосы на Украине замечал не один Суслов. Отдыхавший летом 1967 года в Ялте другой член Политбюро – Полянский – во время одного из телефонных разговоров попенял Шелесту на министра торговли Украины Сахновского, давшего указание на всех торговых точках Крыма переписать названия на украинский язык. Шелест жаловался, что «Полянский только отражал мнение и настроение высокопоставленных, но убогих и ущербных «идеологов»