Суслов, напомню, попал в контрольные органы партии лишь в апреле 1931 года, и не по партнабору, а по ходатайству конкретно Ройзенмана. Официально он занял должность старшего инспектора ЦКК – НКРКИ. Судя по всему, ему как экономисту предстояло оценить экономическую эффективность деятельности советских загранучреждений и внешнеторговых организаций. Косвенно на это указало сохранившееся в фондах РГАНИ письмо некоего И.В. Чепелева.
Поздравляя 14 ноября 1968 года Суслова с очередным праздником, он напомнил секретарю ЦК КПСС обстоятельства их знакомства. Всё произошло как раз в 1931 году – практически сразу после направления Суслова в ЦКК – НКРКИ. «Вспоминаю нашу первую встречу в «Экспортмашине» в 1931 году, – писал Чепелев, – заседание у Ройзенмана, его слова: «и ты за них, Суслов, пиши – отдать всех под суд». И дело завертелось. Вёл его следователь, ставший знаменитостью – Шейнин. Помню закрытое заседание особой сессии Мособлсуда. Хотя ни Калинин, ни Гринберг, ни я не были злостными виновниками. Помню и фамилию нашего торгпреда в Северном Китае Петрова, возбудившего дело о невыполненном заказе китайского купца…»[35]
Как видим, письмо Чепелева не совсем связное и в чём-то путаное. Тем не менее даже из него можно сделать некоторые предположения и выводы о работе Суслова в ЦКК – НКРКИ.
Первое. Переходя в 1931 году в аппарат ЦКК – НРКИ к Ройзенману, Суслов имел отношение прежде всего к международной и внешнеторговой сферам.
Второе. Лично он не вёл партийных расследований. Для этого в аппарате ЦКК – НКРКИ существовали партийные следователи. Но он, видимо, отвечал за экономические и финансовые экспертизы по заведённым делам.
Однако в подробности своего участия в рассмотрениях тех или иных дел Суслов никого из близких не посвящал. Не очень-то вдавались в детали, даже на старости лет, другие уцелевшие ветераны контрольных служб. Здесь стоит рассказать о бывшем коллеге Суслова – Павле Жуйкове. 21 ноября 1962 года он, поздравляя секретаря ЦК КПСС с присвоением ему звания Героя Социалистического Труда, напомнил товарищу по партии: «Вас, Михаил Андреевич, я знаю по работе в ЦКК – РКИ СССР в группе тов. Ройзенмана. Нас, старых контрольных работников, остались единицы, – большинство их безвинно погибло в период дикого произвола сталинской диктатуры. Едва эта учесть не постигла и меня»[36].
В конце письма Жуйков сообщил, что из тех, с кем работал в ЦКК – НКРКИ, в живых остались Уралов, Лычёв, Богданов, Леонтьев и Шагалин. Но чем конкретно все эти люди занимались в ЦКК – НКРКИ, он уточнять не стал. Подзабыл что-то? Вряд ли. Скорей всего, у него имелись очень веские причины не распространяться о специфике работы конкретных подразделений контрольных органов партии.
Есть версия, что Суслов после перевода в 1931 году в аппарат ЦКК – НКРКИ был вовлечён в деятельность неформальной партийной разведки, во главе которой на тот момент, видимо, стояли руководитель ЦКК – НКРКИ Андрей Андреев и член президиума ЦКК – НКРКИ Борис Ройзенман.
Отчасти этой версии придерживался известный советолог Абдурахман Авторханов, который в конце 1920‐х и в 1930‐х годах не раз пересекался с Сусловым в Институте красной профессуры и в коридорах ЦК ВКП(б). Он утверждал, что «Суслов был до войны координатором НКВД и партии сначала в аппарате ЦКК, а потом и в комитете партконтроля при ЦК»[37].
Многие историки в существование в СССР какой-либо партийной разведки не верят. Их главный аргумент: Кремль в этом не нуждался. Мол, у нас и так всегда имелось немало спецслужб, в частности, в 30‐е годы существовали разведка Наркомата обороны, бывший Иностранный отдел ОГПУ и соответствующий отдел в аппарате Коминтерна. Другой аргумент скептиков – отсутствие в архивах материалов на эту тему.
Что тут сказать? Начнем с архивов.
Во-первых, далеко не все документы за 20–70‐е годы прошлого века рассекречены. К примеру, историкам только в середине десятых годов нынешнего столетия стали доступны материалы, включённые в 22‐ю опись 3‐го фонда РГАНИ. Официальное название этой описи: «Группа 7. Высшие органы Коммунистической партии. 1917 – октябрь 1966 гг.». Так вот, в 66‐м деле этой описи утверждается, что часть сотрудников аппарата ЦК в середине 20‐х годов вынуждены были конспирироваться. Так, 19 декабря 1924 года оргбюро ЦК приняло секретное постановление, согласно которому все сотрудники Бюро Секретариата ЦК были зачислены в секретные работники и их считали находящимися на конспиративной партийной работе. Кстати, в первый список секретных работников попали особо приближённые к Сталину помощники – Лев Мехлис и Александр Поскрёбышев.
Заметим, что значительная часть других описей хранящегося в РГАНИ фонда Политбюро до сих пор остаётся засекреченной. Не в ней ли таятся материалы и о партийной разведке?
И второе. А кто решил, что у нас всё всегда тщательно документировалось? Приведу мнение опытнейшего архивиста Татьяны Горяевой. Она утверждала, что «значительная часть государственной и партийной деятельности не документировалась, а значит, и не может быть отражена в архивных документах»[38].
Горяева знала, что писала. Она много лет изучала историю политической цензуры в СССР и обследовала почти все крупнейшие архивохранилища страны, после чего пришла к выводу, что часть документов о цензуре искать бесполезно, и не потому, что их ещё не рассекретили, а потому, что далеко не всё фиксировалось на бумаге. Так что не исключено, что какая-либо деятельность партразведки вообще никак не документировалась.
Теперь о самой партийной разведке. Впервые о ней заговорили в нашей печати в начале нулевых годов. Я имею в виду книги и статьи литературного критика Александра Байгушева, который стал выдавать себя за негласного многолетнего помощника Суслова. Но тогда некоторые историки и публицисты, изучившие послужной список литератора, обратили внимание на то, что этот человек с момента окончания МГУ всю жизнь работал только в прессе и в издательствах и ни в каких других структурах. Они пришли к выводу, что Байгушев сознательно всё выдумал ради того, чтобы набить себе цену. Появилась версия о том, что Байгушева скорее спецслужбы много лет использовали в своих целях. Этого действительно исключать нельзя.
Впоследствии появились публикации людей другого уровня. Назову хотя бы книги Андрея Девятова (он же Пётр Гваськов). Их автор сам позиционировал себя как военного китаеведа и политолога. За его плечами – десятилетия службы в ГРУ. А он что утверждал? Читаем: «Эффективность управления партией и государством у И.В. Сталина обеспечивала его собственная спецслужба – партийная разведка, тщательно скрытая внутри Секретариата ЦК ВКП(б). С 1926 года – секретный отдел ЦК. С 1934 года – особый сектор ЦК. Партийная разведка получала информацию как от собственных источников, так и от политической и военной разведки, а потому видела более или менее целостную картину событий в стране и мире»[39].
Как утверждал Девятов, ГРУ и внешняя разведка – это регулярные разведки. Задача одной – выявление объектов для поражения оружием на театре военных действий. Другая вскрывает субъекты власти и их связи за рубежом. И совсем другое предназначение у партийной разведки – это прежде всего распознавание цивилизованных кадров глобальных проектов.
Возникает вопрос: кто же руководил этой партийной разведкой? По Девятову получалось, что в 30‐х годах – особый сектор ЦК, а значит, Лев Мехлис, Борис Двинский и Александр Поскрёбышев. Так ли это? Я не стал бы отрицать связь этих троих людей с партийной разведкой. Однако все управляли, как мне представляется, совсем иные люди. Я предложил бы присмотрелся к фигуре Андрея Андреева.
К слову, есть немало оснований думать о том, что начиная с 1931 года и как минимум до 1947 года за всеми назначениями и передвижениями Суслова стоял в первую очередь именно Андреев.
В конце 1931 года Сталин перебросил Андреева на другой участок работы – руководить транспортом, и только потом он получил полномочия, по сути, второго секретаря ЦК. На его место в ЦКК – НКРКИ Сталин поставил Яна Рудзутака.
Перед контрольными органами встали новые задачи. По мнению Сталина, оппозиция пустила слишком большие корни по всей стране. А это означало, что многие планы Кремля по индустриализации и коллективизации в любой момент могли сорваться. Но самое главное – вождь вновь столкнулся с реальной угрозой утраты власти.
Чтобы выкорчевать оппозицию, Сталин задумал новую масштабную чистку партии. Постановление Политбюро ЦК на этот счёт вышло 28 апреля 1933 года.
Цель была вроде благая: избавить партию от вредителей, двурушников, карьеристов и разложенцев. Однако номенклатура не обманывалась. Она прекрасно понимала, что главный удар готовился не против приспособленцев, а по идейным врагам Сталина. Вся эта чистка затевалась прежде всего для того, чтобы не допустить перехвата власти оппонентами Сталина и в зародыше пресечь любые оппозиционные настроения.
Центральную комиссию по чистке партии возглавил Ян Рудзутак. В неё вошли Лазарь Каганович, Сергей Киров, Емельян Ярославский, Матвей Шкирятов, Николай Ежов, Елена Стасова и Иосиф Пятницкий.
Первыми чистилище должны были пройти крупнейшие регионы страны, и прежде всего Москва, Ленинград и Урал. Старт кампании по чистке Кремль назначил на 1 июня 1933 года.
На Урал Москва командировала Бориса Ройзенмана. Почему именно его? Возможно, Сталин принял во внимание тот факт, что в Гражданскую войну Ройзенман был уполномоченным Совнаркома и Совета обороны в регионе, а значит, знал многие особенности Урала. Он, видимо, должен был понять, насколько эффективно действовал некоронованный король региона Иван Кабаков, кому Москва доверила создание одного из мощнейших в стране промышленных центров, но который долго не мог вывести строившиеся, по сути, с нуля уникальные объекты на проектные мощности. Одновременно Ройзенман должен был оценить и ближайшее окружение Кабакова, стоило ли его выдвигать на повышение.