Два слова об интригах в Кремле и спекуляциях вокруг русского вопроса. Одно время его активно поднимал секретарь Московского горкома партии по пропаганде Ягодкин, который имел полную поддержку со стороны своего шефа – члена Политбюро Гришина. Но его активность по этому вопросу сильно раздражала помощника Брежнева Александрова-Агентова. Влиятельный функционер не упускал ни одного промаха московского партаппаратчика и раздувал каждую его ошибку до вселенских размахов, не забывая рассказать о ней генсеку. При этом в непосредственные обязанности Александрова-Агентова входили не идеологические вопросы (ими занимался другой помощник Брежнева – Голиков), а международные дела. Но вмешивался он повсюду. После очередной докладной записки Александрова-Агентова о Ягодкине терпение Брежнева лопнуло и он в раздражении поинтересовался у Суслова, когда же строптивого секретаря горкома отодвинут в сторону. И что Суслов? Попытался отстоять партчиновника? Нет. Он взял под козырёк. Бросаться грудью на амбразуру было не в его правилах, зато действовать в тени он умел. Именно так и поступил Суслов в истории с Михаилом Шолоховым.
Весной 1978 года классик обратился с письмом к Брежневу. Шолохов возмущался усилением нападок на русскую культуру и просил дать указание разработать конкретные планы по защите духовных богатств нашего народа. Потом выяснилось, что тревогой писателя проникся член Политбюро Кириленко. Он дал указания двум секретарям ЦК – Зимянину и Капитонову, трём завотделами ЦК, министру культуры СССР и некоторым другим чиновникам представить предложения по поставленным Шолоховым вопросам. Кстати, все люди, получившие от Кириленко поручения, слыли в партийных и иных кругах как русофилы. То есть должны были разделять мысли Шолохова. Но смотрите, как поступил Зимянин. Он в своей записке оценил обращение Шолохова к Брежневу как тенденциозное, объяснив его пагубным влиянием на писателя каких-то сил, и вместо разработки программы по защите русской культуры предложил разъяснить классику, как у нас всё хорошо, запретив затевать дальнейшие дискуссии на эту тему.
Зимянина вполне мог бы поправить Суслов. Но он оказался более осторожным. На заседании Секретариата ЦК 27 июня 1978 года Суслов произвёл, по сути, подмену, предложив обсудить не письмо Шолохова, а подготовленную по поручению Кириленко записку Зимянина и шестерых других аппаратчиков.
«СУСЛОВ. Товарищи Демичев, Капитонов, Зимянин и другие подготовили правильные предложения. Безусловно, что наши враги усилили нападки на русскую культуру, искажают её высокие гуманитарные принципы, пытаются тем самым опорочить русский народ как главную интернациональную силу Советского многонационального государства. Политика нашей партии в отношении русской культуры, русского народа правильная. Нам надо постоянно проявлять заботу о сохранении русских традиций, национального колорита. Враждебная пропаганда в России ведёт агитацию против культуры других национальных республик страны, а в национальных республиках, против культуры России. Империализм преследует своей целью внести раздоры среди интеллигенции России и интеллигенции других союзных республик.
Считал бы целесообразным в основном согласиться с предложениями, изложенными в записке т.т. Демичева, Капитонова, Зимянина, Маркова, Тяжельникова и Шауро и поручить т.т. Демичеву, Соломенцеву, Зимянину, Шауро с учётом обмена мнениями на заседании Секретариата ЦК проводить практические меры и вносить соответствующие предложения в ЦК КПСС, если в этом возникнет необходимость»[329].
При этом все в партаппарате знали, что Суслов от поднятых Шолоховым проблем не отмахнулся. Вот только решать он их предпочёл, скажем так, аккуратно, без лишнего шума.
Очевидно, эту тактику Суслова должно было применять и его окружение. Один из ближайших помощников Суслова – Степан Гаврилов – именно так и работал. Он многим борцам за русскую культуру помогал, но по-тихому, как правило, аппаратными методами. А вот другой, Владимир Воронцов, иногда забывался и думал, что высокая должность в случае чего спасёт. Однако в 1979 году случилась осечка. Против открытого участия Воронцова в интерпретациях наследия Маяковского выступил влиятельный литератор Константин Симонов. Писатель, понимая, что вряд найдет поддержку у Суслова (они давно скрытно конфликтовали), решил через работавших с Брежневым Александрова-Агентова и Самотейкина напрямую выйти на генсека. Накрученный своими помощниками, Брежнев встал на сторону Симонова. И Суслов Воронцова, с которым тесно работал ещё с довоенных лет, тут же сдал, отправив на пенсию.
Резюмируем. Суслов, конечно же, знал, что национальная политика была, мягко говоря, несовершенна и требовала серьёзных корректив. Надо было очень многое менять, а не только тасовать в республиках и автономиях кадры. Видимо, следовало решительнее пересмотреть административно-территориальное деление страны, не допуская, конечно, повторения хрущевского волюнтаризма. Суслов же продолжал осторожничать. Кончилось это тем, что Советский Союз получил на своих окраинах опаснейшую дугу нестабильности, которая в конце 80‐х – начале 90‐х годов прошлого века вся оказалась в сполохах кровавых пожаров.
Глава 19Застой и застолье
Существовала ли у нас в 60–70‐х годах прошлого века коррупция? И если да, то как глубоко она проникла? В частности, поразила ли она высшие эшелоны власти?
Теперь-то известно, что злоупотребления властью в эпоху Брежнева имели место как в Центре, так и в регионах. И Кремль о многих фактах знал. Многое знал и Суслов. Как же он реагировал? По-разному.
Для начала остановимся на так называемом «деле комсомольцев». В конце 1967 года Старая площадь была завалена жалобами на руководство ВЛКСМ. Функционеры обвинялись в организации пышных приёмов зарубежных коллег и наших деятелей науки и культуры, которые нередко перерастали в пьянки с купеческим размахом, при этом ящики со спиртным поставлялись на эти гулянки в основном за казённый счёт. Проведённая Комитетом партийного контроля при ЦК проверка этих жалоб подтвердила: попойки действительно давно вошли в рабочие графики комсомольских лидеров. Большую часть вины за пьяные загулы проверяющие возложили на председателя Комитета молодёжных организаций Владимира Ярового.
На 23 января 1968 года был назначен Секретариат ЦК КПСС. Предполагалось, что Яровой и покрывавший многие его проделки первый секретарь ЦК комсомола Сергей Павлов покаются и дадут слово больше коллективных пьянок не устраивать. Но оба были убеждены, что много лет благоволивший им секретарь ЦК Александр Шелепин их непременно отстоит. Поэтому оба на Секретариате ЦК КПСС поначалу даже не оправдывались, а в основном апеллировали к неким успехам, по большей части мифическим. Это, естественно, разозлило многих секретарей ЦК партии, и партбоссы устроили комсомольской верхушке сильнейший разнос. Но приглашённых на Старую площадь комсомольских вожаков даже гневные реплики члена Политбюро Кириленко и главного партийного кадровика Капитонова не очень-то остановили. Они продолжали упорствовать в том, что, мол, ничего страшного не произошло. В частности, Ярового взял под защиту один из секретарей ЦК ВЛКСМ Юрий Торсуев. Кончилось тем, что партбоссы стали склоняться к тому, чтобы Ярового снять с работы, а Павлова серьёзно предупредить.
Итоги обсуждения «комсомольского дела» на Секретариате подвёл Суслов:
«Чувство горечи вызывает такое положение. Я согласен с секретарями ЦК КПСС. Мы собрали узкий Секретариат, чтобы с вами с глазу на глаз, откровенно переговорить по всем вопросам, которые возникают в связи с теми фактами, которые вскрыты в работе т. Ярового и КМО, чтобы поговорить о том, как покончить с этим делом.
Правильно критиковали т.т. Ярового и Павлова. В своих выступлениях они сосредоточили внимание на успехах комсомола, на успехах КМО. Это делалось, по-моему, для того, чтобы преуменьшить те недостатки, о которых рассказано в представленных материалах. Допустимо ли, например, делать приём по случаю дня рождения жены секретаря ЦК Союза молодёжи ГДР? Если не пресечь такую практику, то могут получиться очень плохие результаты. Чувство ответственности у вас, товарищи, притупилось. Приёмы устраивались систематически. Может быть, и не выпито столько бутылок на приёмах, сколько показано в отчётах, они были, видимо, просто украдены. Плохо то, что ведь это всё видят зарубежные делегации, которых вы приглашаете. Какое впечатление в связи с этим складывается у них? Дети собирают металлолом, макулатуру, а на что идут эти деньги? Это же недопустимо.
Мы вас предупреждаем, что это плесень, и эту плесень надо снять.
Тов. Яровой показал себя плохим руководителем. Это серьёзный вопрос. Мы подойдём дифференцированно. Мы не позволим бросить тень на комсомол.
Тов. Ярового надо снять с работы и наказать.
Тов. Павлова надо серьёзно предупредить.
Не развёртывая кампании, следует посмотреть и в низовых организациях, как устраняются недостатки с организацией приёмов, подарков.
Приём с хоккеистами, организованный вами, товарищи, вредный. Нельзя так воспитывать наших спортсменов.
Перед ленинградской встречей т. Павлов был у меня. Он рассказал, как они думают организовать встречу. Он сказал, что после встречи представители молодёжных организаций зарубежных стран будут приглашены в Москву. Я предупреждал, чтобы не делать приёмов, но, несмотря на это, они организовали приём.
Я считаю, что над проектом постановления нам следует ещё поработать с учётом замечаний, которые были здесь высказаны»[330].
Итак, Суслов признал, что Секретариат ЦК не намеревался придавать вскрытым фактам широкую огласку. Партруководство без лишних глаз и ушей попыталось разобраться не с порочной системой, а всего лишь с одним-двумя зарвавшимися функционерами. Часть приглашённых на этот секретариат людей из этого сделала вывод, что всё затевалось для того, чтобы ударить по близкому Павлову человеку и, соответственно, бросить тень на самого Павлова. Другими словами, Яровому досталась роль козла отпущения.