Дело о Комитете молодёжных организаций подготовило почву для последующей отставки Павлова. Ему Кремль позволил уйти по-тихому, без скандала и обвинений в пьяных загулах и финансовых растратах. Суслов на Секретариате ЦК КПСС 31 мая 1968 года как бы невзначай сообщил, что появилась подходящая фигура для комсомола: «Состоялся обмен мнениями о кандидатуре т. Тяжельникова, рекомендуемого на должность секретаря ЦК ВЛКСМ»[331].
Перед этим партийные кадровики подобрали Павлову новую синекуру – Комитет по спорту, откуда он уже никак не мог влиять на большую политику и помогать Шелепину, не оставлявшему амбициозных планов.
Узнав об отставке комсомольского лидера, заместитель главного редактора журнала «Новый мир» Алексей Кондратович 3 июня 1968 года записал в свой дневник: «Как сняли Павлова, о котором, кстати, газеты всё ещё молчат. Оказывается, он со своей свитой и девочками летал на самолётах и устраивал пирушки. Так они прилетели в Днепропетровск на какой-то комсомольский слёт. Конечно, на этом слёте произносились самые высокие слова. А потом оргия. Да такая, что весь город подивился. Тогда секретарь обкома махнул письмо Брежневу. Павлов ходил к этому секретарю и просил, уговаривал его. Но тот оказался непреклонным. Была создана комиссия, включавшая финансовых работников. Эта комиссия и выяснила всё. Растраты – что-то около 40–50 т.
Коррупция. И удивительнее всего, что она не считается чем-то уж очень предосудительным.
– Зато он хорошо воевал на идеологическом фронте, – сказал кто-то, не чувствуя ужасной фальши этих слов.
Но Павлов останется. «Свой»[332].
Когда слухи о комсомольском деле всё-таки просочились за стены Старой площади, в некоторых кругах сразу вспомнили другую историю, случившуюся тремя годами ранее. Тогда секретариат ЦК КПСС обсуждал статью в «Комсомольской правде» Аркадия Сахнина о злоупотреблениях капитан-директора антарктической китобойной флотилии Соляника. Власти Одессы были сильно возмущены той линией, которую заняла «Комсомолка», и грудью встали на защиту зарвавшегося китобоя. Сначала они обратились в Москву к Суслову. Однако тот от разбора уклонился, не желая защищать самодура. А главное, он хорошо знал расклад сил в верхах. За публикацией в «Комсомолке» маячила фигура Шелепина, который тогда негласно конкурировал с другим секретарём ЦК КПСС Подгорным за неформальное место второго в партии человека. Ему не терпелось ослабить влияние Подгорного, и поэтому он очень хотел ударить по Солянику, считавшемуся чуть ли не личным другом Подгорного. Брежнев усиления и возвышения Шелепина отнюдь не желал. Да, Подгорный его тоже теперь не устраивал, но передавать его полномочия Шелепину он не намеревался. Напомню: украинская группа в КПСС на тот момент находилась в большой силе, и Брежнев был тогда ещё заинтересован в сохранении хороших отношений с Подгорным и руководившим Украиной Шелестом.
Как Суслов и предполагал, Брежнев лично вмешался в ситуацию с появлением в «Комсомолке» разгромной статьи о Солянике. Он даже сам пришёл на секретариат ЦК, на котором планировалось рассмотреть газетную публикацию. И зачем Суслову было встревать в этот скандал? Брежнев распорядился так: Соляника наказать, но одесские власти и министра рыбного хозяйства Ишкова не трогать, а газету предупредить, чтобы впредь не разжигала ненужные страсти. Вскоре главред «Комсомолки» Юрий Воронов был удалён с понижением в «Правду», а потом задвинут в Германию (брошен на берлинский корпункт главной газеты советских коммунистов).
Расцвет бюрократии. Материалы рассмотрения обращения писателя Бориса Лавренёва Михаилу Суслову. [РГАНИ]
А что же Суслов? Он дал понять, что вообще-то – за справедливость, но в случае обострения подковёрной борьбы в верхах будет исходить не из представлений о добре и зле, а прежде всего из политической целесообразности.
Вспомним дело о всесильном брежневском министре путей сообщения Бещеве. В какой-то момент руководитель целой отрасли вышел за все рамки приличий. Собравшись летом 1970 года в отпуск, он выбрал для отдыха Берлин. При оформлении документов в аппарате ЦК министр говорил, что с собой возьмёт только супругу. А что получилось? В ГДР он отправился вместе с супругой, дочерью, зятем, внучкой и личным переводчиком, который в свою очередь устроил в поездку и собственную семью. В Берлин же министра доставил личный салон-вагон. В самом Берлине Бещев вёл себя как барин. Целых двадцать дней немецкие коллеги всячески пытались ублажить советского гостя.
Обо всём этом стало известно Кремлю. Вопрос о нескромности министра путей сообщения 15 сентября 1970 года возник на Секретариате ЦК. Дмитрий Устинов, Константин Катушев и некоторые другие секретари ЦК высказали Бещеву своё возмущение. Не стал молчать и ведший заседание Секретариата Суслов.
«В ЦК КПСС, – сообщил он, – поступили материалы, которые говорят о нескромности, проявленной т. Бещевым при его поездке на отдых в ГДР. Тов. Бещев, имея приглашение поехать на отдых с женой, повёз с собой в ГДР дочь, зятя, внучку и переводчика с женой. Для этого использовал своё право министра СССР пользоваться специальным вагоном. По приезде в ГДР т. Бещеву с семьёй были отведены три номера и выделены три машины, для следования по территории ГДР были выделены специальные вагон и тепловоз.
Тов. Бещев нарушил общее положение. Даже члены Политбюро, когда выезжают в заграничные командировки, этого не делают.
О нескромности т. Бещева были сигналы в ЦК КПСС и раньше»[333].
В общем, дело шло к снятию Бещева с должности. Однако в последний момент Суслов предложил секретарям ЦК ограничиться лишь обменом мнениями. Почему? Да только потому, что Бещев успел заручиться поддержкой влиятельного помощника генсека – Александрова-Агентова – и Суслов не захотел обострять отношений с этим человеком. К слову, Суслов также распорядился, чтобы ни одна газета не поместила никаких материалов о поведении министра.
Несколько иначе развивались ситуации с некоторыми первыми секретарями обкомов партии, в частности с руководителем Тамбовской области Василием Чёрным, Рязанской области Николаем Приезжевым и Краснодарского края Сергеем Медуновым.
Сначала о Чёрном. В Москве считали, что тот переоценил свои силы и допустил серьёзные спады в сельском хозяйстве. В конце 1974 года в Тамбов были посланы проверяющие, которые обнаружили, что главный начальник области уже давно зажимал в регионе критику. По возвращении в столицу проверяющие подготовили соответствующий проект постановления ЦК, в котором подчеркнули, что выявленные в Тамбове недостатки присущи и другим регионам. И вдруг Суслов попытался затормозить рассмотрение данного проекта.
Подробности этого дела позже рассказал Евгений Разумов, занимавший тогда должность заместителя завотделом оргпартработы ЦК «…при подготовке проекта постановления, – вспоминал он, – руководивший тогда секретариатом ЦК М.А. Суслов высказал опасение, не будет ли критика Тамбовского обкома переадресована ЦК КПСС, чего нельзя было допустить.
В связи с этим у Суслова появилось сомнение в целесообразности постановки вопроса, и он намеревался снять его с обсуждения. Однако вопрос был предусмотрен планом, который обычно неукоснительно соблюдался. Человек организованный и педантичный, Михаил Андреевич всё же, скрепя сердце, согласился, поставив условие – сделать документ кратким и, стало быть, малоконкретным. И всё же, несмотря на сокращения, постановление довольно определённо излагало недостатки, которые можно было отнести не только к обкому, но и к самому ЦК. Сделать это в открытую в ту пору было невозможно.
Считалось, что недостатки и ошибки допускают лишь местные органы партии и их работники. Что же касается ЦК и особенно Политбюро, то критика в их адрес исключалась начисто, разрешалось лишь безудержное восхваление. Не было и самокритики руководителей партии. Давалось понять, что они безупречны»[334].
Состоявшийся под председательством Суслова 11 февраля 1975 года Секретариат ЦК указал Чёрному на ошибки и обязал его «повысить требовательность» и «поправить дело». Однако хозяин Тамбова продолжал управлять регионом по-своему, и через три года его всё-таки сняли. Но кто и как? Суслов находился в отпуске. Решение принимал другой член Политбюро – Кириленко. И он дал команду установить снятому с работы Чёрному персональную пенсию в 300 рублей (когда для всех других максимальный размер пенсии составлял 120 рублей).
Кстати, на том же Секретариате ЦК, на котором сняли Чёрного (он состоялся 7 марта 1978 года), на пост первого секретаря Тамбовского обкома был рекомендован Александр Хомяков, который до этого работал вторым секретарём Краснодарского крайкома. Пикантность ситуации заключалась в том, что несколькими неделями ранее в ЦК обратился другой секретарь Краснодарского крайкома – Иван Кикило. Он жаловался на хозяина Кубани Сергея Медунова. Из этой жалобы складывалось впечатление, что Кубань оказалась территорией беззакония. Но если это соответствовало действительности, то ответственность за это должен был нести не только Медунов. А что, второй секретарь Хомяков ничего не знал, или он на всё закрывал глаза? Короче, закономерно возникал вопрос: за что же Хомякова отправляли на повышение в Тамбов?
Добавим: вскоре после этого из отпуска в Москву вернулся Михаил Суслов. И ему сразу же доложили о выявленных проделках хозяина Кубани Медунова. Но Суслов трогать его поостерёгся – так же как и первого секретаря Рязанского обкома Николая Приезжева, жалобы на которого поступили через председателя правительства России Михаила Соломенцева. Суслов предложил переговорить и с Медуновым, и с Приезжевым секретарю ЦК по кадрам Ивану Капитонову.
Почему Суслов очень долго уклонялся от того, чтобы обсудить поведение Медунова на Секретариате? Он что – не слышал о злоупотреблениях этого деятеля? Конечно, слышал. Но Суслов знал, как Медунова ценил советский лидер. В архивах отложилось письмо генсека Суслову, датированное 5 ноября 1973 года. Брежнев предлагал, учитывая подъём сельского хозяйства, дать высшие награды страны группе руководителей, в том числе бывшему и новому руководителю Кубани: «Присвоить звание Героя Социалистического Труда секретарям