Суслов, ещё раз повторим, не брал взятки ни гонорарами, ни подарками, ни званиями. В последний раз к Суслову с предложением баллотироваться в Академию наук льстецы подкатывали летом 1981 года. Но он считал, что действующий сотрудник ЦК не может полноценно сочетать партработу, требовавшую огромного напряжения сил и огромной самоотдачи, с научными исследованиями, и, как всегда, ответил подхалимам отказом.
Перейдём к тому, как Суслов выстраивался свой график. «В доме, – рассказывал его зять Сумароков, – существовал жёсткий распорядок, введённый раз и навсегда и неукоснительно соблюдаемый главой семьи. Например, в субботу и воскресенье ровно в 8 часов – завтрак (здесь все собирались вместе), прогулка, чтение. В 11 часов (сюда можно было не являться) – он выпивал стакан чая с лимоном. В 13 (все вместе) – обед. Вечером в 20 часов (опять все вместе) – ужин. В перерывах – прогулки и работа. Повторяю, очень любил, чтобы и все другие следовали этому распорядку и собирались за столом вместе. В обычные дни завтракал на полчаса раньше, успевая пообщаться с внуками, идущими в школу. После короткой прогулки выезжал на работу (часто подвозил меня до метро). Ровно в 8.30 появлялся в здании ЦК на Старой площади, где его уже ожидали у открытого лифта. Вечером в 20 часов, если не задерживались на работе, опять собирались все вместе «под часами» за столом. После этого – прогулка, «свободное» время, когда можно было пошутить, обменяться мнениями по текущим (но никогда не связанным с работой) вопросам. В 9 вечера, часто тоже все вместе, включая внуков, смотрели программу «Время».
К слову, когда Суслов выезжал на работу в ЦК или возвращался домой или на дачу, он требовал от водителя строжайшего соблюдения скоростного режима. Один из охранников Брежнева – Владимир Медведев – вспоминал: «Выезжаем иногда на Можайское шоссе и плетёмся со скоростью 60 километров в час: впереди – скопление машин. Леонид Ильич шутит:
– Михаил, наверное, едет!»[345]
У Суслова, кстати, были свои причины опасаться быстрой езды. Их раскрыл бывший начальник гаража особого назначения Юрий Ланин. В интервью А. Добину он упомянул пережитую Сусловым в Мексике автоаварию. После этого, утверждал Ланин, Суслов «всегда садился только на переднее сиденье и запрещал водителям ехать быстрее 40 километров в час».
Я попробовал уточнить, в каком году Суслов был в Мексике и что конкретно там с ним случилось. Но ни в чьих мемуарах этот факт не фигурирует. Лишь в РГАНИ в фонде Суслова имеется одно-единственное дело, затрагивающее связи Суслова с Мексикой, но оно до сих пор засекречено и исследователям не выдаётся.
Чуть отличался распорядок дня Суслова в отпускные дни. «Распорядок во время отдыха, – рассказывал Сумароков, – оставался близким к тому, как это происходило в субботние и воскресные дни в Москве, разве что завтрак на полчаса позже. В остальном – та же утренняя прогулка обычно с членами семьи, плавание, чтение деловых бумаг (они каждый день доставлялись фельдсвязью). Звонки по телефону, разговоры обычно краткие. После обеда – полуторачасовой отдых, чтение, прогулки. Пару раз в неделю – смотрел кинофильмы. Новости по телевидению смотрел регулярно. Иногда, примерно раз в неделю, выезд за территорию, пешие прогулки по Ялте или Сочи, или на морском катере в соседние интересные места».
К слову, помогал ли Суслов делать карьеру своим детям и ближайшим родственникам? Практически – нет. Осенью 2020 года его сын Револий Михайлович рассказывал, как отец одно время сомневался, стоило ли тому возглавить одну из структур в нашей оборонке: «Когда меня рассматривали на должность директора института радиоэлектронных систем (предыдущий директор оказался слаб), министр обороны Устинов настоятельно попросил меня переговорить на эту тему с отцом. А отец сразу сказал, что было бы лучше, если б я занял место заместителя директора. Я объяснил отцу, почему институт следовало полностью брать в свои руки. Тогда он предупредил, что мы, конечно же, остаёмся родственниками, но чтобы по работе я никогда на него не ссылался, а прикидывался однофамильцем»[346].
Вообще, мало кто из ближайших родственников Суслова сделал карьеру. Его дочь Майя даже после защиты докторской диссертации оставалась всего лишь старшим научным сотрудником Института славяноведения и балканистики. Скромную должность занимала в Институте истории СССР и его сводная сестра Маргарита Стерликова. Никак не сказалось родство с Сусловым и на карьере сына его родного брата Павла: Юрий Суслов много лет был всего лишь одним из преподавателей Саратовского университета. Исключение в этом ряду составил зять Суслова – Леонид Сумароков. Он добился больших постов в системе Госкомитета по науке и технике, но, видимо, за счёт своих талантов, а не поддержки тестя.
Пытались ли родственники через Суслова решать какие-то проблемы? Да, попытки предпринимались. Кто-то знал меру и обращался за помощью к Суслову лишь в случае крайней необходимости. Но кто-то хотел и большего. Как же реагировал сам Суслов?
Если верить мемуарам Сумарокова, домочадцы в работу его тестя никогда не влезали и с просьбами они обращались крайне редко. Тот же Сумароков, по его словам, за всю жизнь потревожил тестя по лично-общественным вопросам всего два раза. Первый раз попросил помочь получить жильё одному оборонщику. А второй раз – Сумароков хотел, чтобы тесть выбил под праздничный вечер Московского инженерно-физического института ни много ни мало, а Кремль (для вручения институту какого-то ордена). И оба раза Суслов проявил щепетильность. В первом случае он обязал зятя подготовить служебную записку на треть странички, при этом выразив недоумение, почему этот вопрос не решил курировавший оборонку Дмитрий Устинов. После этого Суслов позвонил управделами ЦК Павлову. Обоснования Суслову понадобились и во втором случае.
Надо отметить, что Суслов тщательно следил за своим здоровьем. После перенесенного ещё в юности туберкулёза он страшно боялся сырости. Не поэтому ли его нередко видели в калошах? С возрастом появились новые болячки. Резко ухудшилось зрение, возникли проблемы и с сердцем.
Закреплённый за ним в Кремлёвской больнице терапевт А. Григорьев в одиночку уже не справлялся с лечением своего высокопоставленного пациента. Он вынужден был всё чаще звать на помощь других специалистов, в частности кардиологов. Они выявили атеросклероз сосудов сердца и коронарную недостаточность. Однако Суслов, рассказывал Евгений Чазов, «категорически отверг наш диагноз и отказался принимать лекарства. Переубедить его было невозможно». Приходилось пускаться на ухищрения, которые все-таки дали результат.
Хронические и вновь приобретённые болячки побудили Суслова придерживаться строгой диеты. Как рассказывал Сумароков, ел он очень мало: чуть-чуть каши или картофельное пюре и половину котлеты, чай с лимончиком и пол-яблока. Вторую половину котлеты Суслов скармливал жившей во дворе собаке. Однако о скромных гастрономических запросах знали лишь единицы. Руководители регионов, когда узнавали о намерении Суслова приехать к ним, собирались встречать высокого гостя деликатесами. В 1966 году Суслов запланировал поездку в родные края, в частности в Хвалынск. Позже местный журналист Павел Пестравский выяснил: «Готовились встречать М.А. Суслова за городом, в ресторане «Черемшаны». <…> В просторном зале ресторана были накрыты столы с накрахмаленными скатертями. Накануне в холодильник при кухне был заложен метровый осётр, мясо высшего сорта, икра чёрная и красная, молочная продукция и колбасы местного производства различных сортов – полукопчёные, сырокопчёные, краковская. Яблоки отборные хвалынские, овощи. Всё нормально, чисто, соответствовало санитарно-гигиеническим требованиям»[347]. Каково же было удивление саратовского и хвалынского начальства, когда они увидели, что московский гость съел только манную кашу и выпил кефир местного производства.
К слову, когда Суслов вновь собрался в Хвалынск – а это случилось в 1975 году, – саратовское руководство, уже посвящённое во вкусовые пристрастия Суслова, распорядилось подготовить пшённую кашу на томлёном молоке, телятину, фаршированную морковью, и другие диетические блюда. Но Суслов вновь мало к чему притронулся.
Спиртное Суслов также практически не употреблял. На приёмах специально обученные официанты ему в рюмку подливали, как правило, кипячёную воду. Правда, в домашней обстановке он, по словам зятя, раз в неделю позволял себе бокал украинского красного вина «Оксамит».
Под стать был и гардероб. «Одежда у него была в долгой носке, – рассказывал последний начальник охраны Суслова Борис Мартьянов. – Дома ходил в брюках и пиджаке. На даче, когда ездили на курорт, одевал спортивные брюки. Была у него вечная папаха «пирожок». Носил старое тяжёлое пальто с каракулевым воротником. Никакие микропорки в обуви не признавал – носил полуботинки на кожаной подошве – ему их на заказ шили в специальной мастерской, приезжал сапожник, мерил ногу и делал. Михаил Андреевич носил их, пока всю подошву не сотрёт».
Притом вкусом он был явно не обделен. «Костюмы на его фигуре сидели превосходно. Рубашки были всегда безупречно свежи и выглажены, в манжетах – золотые запонки с прекрасными русскими камнями, а галстук хорошо подобран. Раньше носил «партийную» фуражку, а последние годы – шляпу, которая ему очень шла».
Пора сказать и об увлечениях Суслова. В отличие от генсека Брежнева и большинства членов Политбюро, Суслов не был любителем охоты. Когда Брежнев понял, что его соратнику ездить в Завидово большого удовольствия не доставляет, он перестал передавать ему приглашения. Правда, генсек всё-таки не забывал распорядиться отправить Суслову с нарочным кусочек трофеев – подстреленную утку или кабанью ногу.
Зато в конце 70‐х Суслов вдруг полюбил хоккей и даже выбирался иногда в «Лужники».
На юге же в свои летние отпуска Суслов обязательно каждый день плавал в море, правда, каждый заплыв не больше чем на десять минут и недалеко от берега. Ещё Суслову нравилось играть в волейбол. При нём охранники и детвора из соседних госдач разбивались на две команды. Он выбирал команду, в которую входил Мартьянов. Играл Суслов, правда, неважно. Но удовольствия было много.