лера, премьера Владислава Грабского и представителей парламентских фракций»14. В итоге появился Совет государственной обороны (СГО), в компетенцию которого входила координация всех политических и военных решений. Совет представлял собой высший государственный орган, решения которого обязательны как в военное, так и в мирное время. Председателем СГО стал Ю. Пилсудский. 2 июля польское Военное министерство выпустило приказ о начале набора в добровольческую армию, командующим которой был назначен Юзеф Галлер15.
Тухачевский подписал приказ войскам Западного фронта: «Красные солдаты. Пробил час расплаты. Наши войска по всему фронту переходят в наступление. Сотни тысяч бойцов изготовились к страшному для врагов удару. Великий поединок решит судьбу войны русского народа с польскими насильниками. Войска Красного знамени и войска хищного белого орла стоят перед смертельной схваткой. Прежде чем броситься на врагов, проникнитесь смелостью и решительностью. Только наполнив грудь отвагой, можно победить… Перед наступлением наполните сердце свое гневом и беспощадностью. Мстите за сожженный Борисов, поруганный Киев, разгромленный Полоцк. Мстите за все издевательства польской шляхты над революционным русским народом и нашей страной… В наступлении участвуют полки, разбившие Колчака, Деникина и Юденича. На защиту Советской земли собрались бойцы с востока, юга, запада и севера. Железная пехота, лихая конница, грозная артиллерия неудержимой лавиной должны смести белую нечисть… Красная Армия да покроет себя новой неувядаемой славой»16, – все та же героикоромантическая риторика, все тот же «высокий стиль», полный агрессивной энергетики. Тухачевский, обладатель польского дореволюционного ордена Св. Станислава, эстетствовал, ведя армии на захват Польши: он стремился не только возвратить своей империи ее земли – ему импонировала идея «расширения границ», пусть и под лозунгом мировой революции.
Польша пыталась отстоять собственную независимость. Усиливалась польская пропаганда с антирусским душком. Распространялись десятки воззваний и призывов, сообщений, манифестов и писем. Консолидации общества в не меньшей степени, чем риторика, способствовали и сообщения из Белоруссии о прорыве войсками Западного фронта польской линии обороны и о быстром продвижении Красной армии на запад17. Лейтмотив этой пропаганды выразил сам Пилсудский в своей книге «Война 1920 года»: «В гербе нашего государства – орел белого цвета, имеющий, как любой орел, кривой клюв и острые когти; в кампании п. Тухачевского 1920 года он расправил свои могучие крылья и сумел противостоять двуглавому уродцу, хотя тот и выкрасился в красный цвет. Пусть мы будем “бело-поляками”, если наш орел белый. У него от природы одна голова, а когти достаточно остры, чтобы побеждать уродцев и защищать свое гнездо»18. И далее формула, в которой ненависти куда больше, чем свободолюбия: «Варшава только что стряхнула с себя грязь вековой неволи, неволи долгого торжества бессилия и трусости»19.
С призывом к польскому обществу о сплочении и максимальной консолидации сил для борьбы с угрозой национальному и государственному суверенитету выступило католическое духовенство. Оно направило письмо папе Бенедикту XV, епископатам мира и польскому народу: «Мы не боремся с народом России, но сражаемся с теми, кто попрал Россию, высосав ее кровь и ее душу, стремясь к новым захватам»20. Делались и более прозрачные намеки: «Большевизм и вправду идет на завоевание мира. Раса, которая управляет им, уже завоевала мир, используя золото и банки, а сегодня, подгоняемая текущим в ее жилах извечным стремлением к империалистическим захватам, стремится надеть на шею всех народов ярмо своего правления…»21 Намек был понят, и по стране прокатилась волна погромов, разумеется, никак не повлиявших на военную ситуацию, но добавившая адреналина радикалам.
Советское руководство, в свою очередь, апеллировало к народу Польши: «Мы признали независимость Польши. С самого начала мы не хотели войны, мы шли на самые большие уступки во имя мира, но после того, как ваши преступные правители навязали нам войну, мы сосредоточили достаточные силы, для того чтобы вконец разгромить ваших помещиков и капиталистов и обеспечить, таким образом, мир между независимой рабоче-крестьянской Польшей и рабоче-крестьянской Россией… Польские рабочие и крестьяне, польские легионеры!.. Сражаясь против нас из-под палки польских панов, вы совершаете измену по отношению к будущей социалистической Польше и к рабочему классу всего мира… Бросайте же кровавое, бесчестное, проклятое дело борьбы с рабочими и крестьянами России и Украины… чтобы таким путем вернее и скорее обеспечить независимую социалистическую Польшу»22.
Ленин рекомендовал Секретариату ЦК РКП(б) «все статьи о Польше и польской войне просматривать ответственным редакторам под их личной ответственностью. Не пересаливать, т. е. не впадать в шовинизм, всегда выделять панов и капиталистов от рабочих и крестьян Польши»23. Однако во «внутреннем употреблении» большевистская великодержавность все-таки проступала: «Белогвардейская Польша, как и другие мелкие окраинные государства, не имеет самостоятельной политики и руководится жадностью, которая умеряется лишь трусостью»24.
На дипломатическом уровне Польша добивалась, чтобы Антанта оказала давление на Советскую Россию, вынудив ее подписать мирный договор с Польшей. Кроме того, польский премьер Владислав Грабский настаивал на скорейшей поставке военной техники. «К 30 июня Польша исчерпала все кредиты, предоставленные на военные цели западными странами, главным образом Францией»25. Это стало генеральной линией польской делегации на мирной конференции в бельгийском городе Спа, открывшейся 5 июля 1920 года. Грабский подписал соглашение в Спа, обязывавшее Польшу пойти на серьезные территориальные уступки, передав Литве Вильно и прилегающую к нему территорию. В обмен Польша получила обещание Антанты содействовать тому, чтобы Советская Россия на предстоящей Лондонской конференции подписала с Польшей договор о прекращении боевых действий.
11 июля британский министр иностранных дел, лорд Дж. Керзон, направил Совету народных комиссаров ноту, в которой содержалось не только предложение о прекращении военных действий и начале мирных переговоров с Польшей на основе принципов, сформулированных в Спа, но и завуалированная угроза. Керзон предупреждал: военные действия на этнической польской территории вынудят Антанту оказать Польше помощь для защиты государственного суверенитета26.
Контрастным фоном для всех этих неспешных и не слишком результативных внешнеполитических дискуссий служила карта военных действий, где разыгрывалась куда более решительная партия. В ходе польско-советской войны в июне – июле 1920 года произошел перелом. Войска Юго-Западного и Западного фронтов быстро приближались к этнической границе Польши. В связи с этим в советском руководстве обозначились две точки зрения: одни предусматривали урегулирование отношений с Польшей на основе признания восточной ее границы, намеченной Верховным советом Антанты 8 декабря 1919 года. Она проходила по линии Гродно – Яловка – Немиров – Брест-Литовск – Дорогунск – Устилуг, восточнее Грубешова, через Крылов, западнее Равы Русской, восточнее Перемышля до Карпат – по так называемой линии Керзона. В ноте Керзона, наряду с прочим, предлагалось приостановить военные действия на этом рубеже27. Другие считали необходимым продолжение войны с целью советизации Польши, которая приведет к разрушению Версальской системы и развитию мирового революционного процесса.
В руководстве Советской России царила полифония. 13 июля Г.В. Чичерин в записке В.И. Ленину, Л.Д. Троцкому, Н.Н. Крестинскому и Л.Б. Каменеву отмечал: «Советизация Польши москальскими штыками была бы авантюрой… Боюсь Пленума ЦК: Бухарин и др. авантюристски настроены, некоторые мыслят агитационными формулами, а не конкретными данными. Не зарваться бы!»28 13 июля Троцкий считал возможным принять посредничество Великобритании и гарантировать границы, намеченные Верховным советом Антанты29, а 14 июля высказывался за мирные переговоры без перемирия30. Напротив, в записке Каменева от 13 июля говорилось: «Принятие английских предложений означало бы неизбежность новой войны с Польшей не позже весны следующего года. Гарантией против этого может быть только советизация Польши»31. И.Т. Смилга 14 июля предлагал ЦК РКП (б): «Войны с Польшей не кончать, пока не добьемся Советской Польши или же в крайнем случае достаточных гарантий прочного мира»32. «Правда» от 12 июля писала в передовой статье: «Мы начали разгром белогвардейской Польши. Мы должны довести его до конца… Да здравствует Польская Советская Республика, которой сегодня нет, но которая родится завтра»33. А 14 июля та же «Правда» призывала: «И потому, товарищи, все силы, чтобы добить шляхетско-буржуазные армии!»34 В телеграмме члену РВС Западного фронта И.С. Уншлихту от 15 июля Ленин запрашивал: «Сообщите Вашу и других польских товарищей оценку такой тактики: 1. Мы заявляем очень торжественно, что обеспечиваем польским рабочим и крестьянам границу восточнее той, которую дает Керзон и Антанта. 2. Мы напрягаем все силы, чтобы добить Пилсудского. 3. Мы входим в собственную Польшу лишь на кратчайший срок, чтобы вооружить рабочих, и уходим оттуда тотчас. Считаете ли вероятным и как скоро Советский переворот в Польше»35. Уншлихт ответил одобрительно. С подходом красных войск советизация казалась делом нескольких дней. Срок восстания рабочих и батраков в Польше в значительной мере зависел бы от согласования действий с Коммунистической рабочей партией Польши (КРПП). Руководящие же деятели КРПП, по-видимому, за некоторым исключением, считали нежелательным вступление Красной армии на территорию Польши36, имея куда более реальное представление о настроениях «на местах».